Я не хотел его убить. Естественно нет. Я хотел запугать. Дело надо всегда доводить до конца, особенно когда запугиваешь — это я уяснил с прошлой работы.

В таком мире правят две силы — страх и деньги. Денег у меня нет, но зато я могу одарить их страхом. Страхом расправы, страхом за свою поганую жизнь, страхом за то, что в следующий раз я сделаю что-нибудь куда хуже, чем просто изобью их до полусмерти. Я избивал, чтоб посеять страх. Нежелание вообще как-либо подходить ко мне. Чтоб они знали, что в следующий раз я могу убить их или сделать калеками. Понимали, что во второй раз всё может быть хуже.

Да, сила действует не на всех. Кого-то такое может закалить, сделать более озлобленным и готовым бороться ещё усерднее. Может сломать и сделать психопатом без тормозов. Таких людей надо запугивать иначе, одной силой здесь не обойдёшься. Но эти к таким не относились. Люди, о которых я говорю, никогда не будут рядовыми гопниками, они сами будут выстраивать вокруг себя людей, потому что чем сильнее на них давишь, тем сильнее они будут сопротивляться.

А эти лишь глупый скот, которые понимает всё через боль. Они живут в стае по законам диких зверей, где кто сильнее, тот и прав.

Я переходил от одного к другому, разукрашивая им лица в кровавый пузырь, но стараясь не сильно усердствовать. Я не хотел убить, желал лишь оставить вполне доступное послание остальным.

Я никому не дал уйти из туалета. Все они были похожи на тех, кто схватился в пьяной драке со стеной. Двум сломал челюсть, почти всем выбил хотя бы один зуб. Многих ещё и пинал ногами, когда они пришли в себя. Пинал долго, с расчётом, чтоб серьёзно ничего не повредить, но и оставить память на всю жизнь.

И что получилось?

Из всех сопротивляться пытались лишь двое. Недолго. Набросились вдвоём, но получили кастетом по лицу, после чего лишь лежали и прикрывались от ударов ногой. Они даже не пытались продолжать сопротивляться. Один так вообще сидел на заднице и пялился на то, как я бью его товарищей, после чего испуганно пятился, пытаясь договориться.

Договорился. Я не выбил ему зубы. Остальным повезло меньше.

Носу-змейке я сломал руку. Когда он пришёл в себя, пытался что-то сделать со мной, но после избиения вряд ли бы смог даже девушку ударить. Это было и к лучшему. Я хотел, чтоб он был в сознании, когда я его бил, чтоб это отпечаталось у него в памяти на всю жизнь. Смысл бить тех, кто в отключке, если они не вспомнят это со страхом в душе? Каждый из них был в сознании, когда я их избивал. Никто не пытался даже помочь другому или дать отпор. Моральные уроды, сразу сдавшиеся, только лишь получив достойны отпор, и позволившие себя избить.

Но кое-что я всё же хотел услышать.

— Сколько вас в банде? — придавил я коленом к земле самого целого, схватив за волосы и прижав к полу. Он мог бы попытаться сбросить меня, и у него это могло бы получится, но он лишь замер.

— Что? — хрипнул парень испуганно.

— Сколько людей в вашей банде?

— Двадцать семь. С нами, — тут же ответил он, словно только и ждал этого вопроса. Но не угрожал мне своими дружками, что говорило об удачном акте запугивания.

Но мне было не до радости.

Вот… чёрт…

Я рассчитывал на куда более маленькое количество противников, а тут их едва ли не в три раза больше предполагаемого числа. Теперь как-то… не так хорошо всё выглядит, как я представлял, если честно…

— И вы держите всю школу, хочешь сказать?

Он лишь кивнул головой.

Удивительно, правда? Всего двадцать семь человек, двадцать семь каких-то уродов, причём половина точно не самая сильная, а держат всю школу в страхе. В школе с девятый по двенадцатый классы, по четыре буквы в каждом потоке, что значит в сумме шестнадцать классов. Это четыреста восемьдесят человек, из которых половина парни. Около двухсот сорока человек, плюс-минус два десятка, все в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет.

И они не могу навалять двадцати семи.

Почему?

Разрозненность — страх, что никто не поддержит, и нежелание защищать ближнего. Страх — боятся, что с ними расправятся, считают, что таких не достать и они едва ли не неприкасаемые. Наплевательство — главное, чтоб не меня.

По такому принципу они живут. По такому принципу живёт большинство людей. Осталось понять, живёт ли эта банда по этим же законам. Если нет, то ко мне очень скоро придут разбираться.

Глава 60

Я вернулся в класс как ни в чём не бывало, хотя урок уже длился около десяти минут. Учитель сделал вид, что не заметил меня. Поэтому я спокойно дошёл до своего места и увидел свой сброшенный портфель. Нет, из него никто ничего не вытряхивал, но он был сброшен на пол, что неприятно.

Я даже догадываюсь кем. Этот самый кто, когда я сел на место, ко мне и обратился.

— Лучше бы ты дал мне домашку, чепушила, — прошипел Ким. — Я тебе ебало порву.

— Сколько угодно, — равнодушно ответил я, вытаскивая вещи на стол. — Но сначала попытайся не порваться, отвечая на вопросы по биологии.

— Ты охуел? — мгновенно вздыбился он. — По зубам не хочешь?

— Ким, ты не настолько хорош, чтоб отвлекаться от урока.

Иными словами, ты тупой. И он это понял, что было удивительно. Я увидел, как исказилось его лицо, когда он наконец понял, что и как ему ответили.

— Ты даже не представляешь, что с тобой сделает Пятак, если я попрошу, — и вновь этот шакалий оскал.

В ответ я лишь красноречиво зевнул.

— Ну-ну, посмотрим на перемене, чмошник, — глумливо ответил тот и наконец отстал от меня.

На перемене мы действительно посмотрим.

После драки в туалете, как я выяснил, правый кастет всё же сломался. Как это ни прискорбно, но он не выдержал ударов, хотя продержался почти до конца, что уже хорошо. У него отломились две дужки колец на среднем и безымянном пальце. Из-за этого во время драки они вмялись внутрь, сильно передавив пальцы, от чего средний и безымянный сейчас слегка опухли и стали фиолетовыми. Но это просто синяки, пусть и болят. Плюс лопнула рукоять, что должна была упираться в ладонь. Теперь он был непригоден для использования.

Зато другой кастет был ещё целым. Ни трещин, ни деформаций, что явный плюс.

Только вряд ли я смогу его использовать. Что касается маски, то она треснула. Нос-змейка довольно сильно приложился к ней, от чего прямо посерёдке шла внушительная трещина, и маску теперь можно было сломать просто руками. Ударь кто-либо по ней, и эти две половинки могли бы припечататься к моему лицу.

За мной действительно пришли на перемене.

Зря я надеялся, что они закроют на это глаза или испугаются, ведь в итоге их было значительно больше, а количество рождает смелость. Просто узнал я, что их не просто больше, а значительно больше, буквально недавно. Будь их десять или, на крайний случай, пятнадцать, то ладно, но их оказалось едва ли не тридцать. И они не могут позволить закрыть на это глаза по двум причинам.

Первая и основная — их собственная гордость. Как это так, им дал отпор какой-то там парень.

Вторая — общественное мнение. Ведь если дал один, другие могут последовать его примеру, а это значит, побить могут уже их.

Но меня удивило даже не это. Меня удивил тот, кто пришёл ко мне разбираться.

Парень ростом метр семьдесят или ниже, худой, будто больной анорексией, с впалыми глазами, небрежными длинными тёмно-синими волосами и очень воинственным лицом хлюпика, который привык, когда ему подчиняются. Сопровождал его крепкий парень чуть выше меня, стоявший за его спиной подобно телохранителю.

Я едва удержался, чтоб не вытянуть лицо и не спросить: «Чего?».

Серьёзно? Этот человек заправляет школьной бандой? Его же тот нос-змейка в узел может завязать при желании! Даже та пухленькая девушка в очках может уложить одним ударом! Как он может вообще тут всем заправлять?!

Но мой шок быстро сменился пониманием того, с кем и чем я имею дело.

Если его боятся, то у парня должна быть сила. Либо импульс, но навряд ли сильный, либо влияние. Если это всё же влияние, то очень и очень навряд ли его самого, скорее всего, кого-то за его спиной — друг, отец или его работодатель, кто даёт ему протекцию. Это плохо, действительно плохо, так как иметь дело и с тем, и c другим чревато не просто синяками.