— Ага, учительскую грабил, — усмехнулась она недобро.

— Все с чего-то начинают. Сейчас лишь градус повысится, не более. Сходим в пробную, обкатаем его, посмотрим и решим, чо делать.

— У него что-то там с сеструхой. Он над ней трясётся, как над своим ребёнком, потому вкалывает, — сказал Алекс.

— Ну тем более не съедет. Его сеструха и будет гарантом. Ещё посмотрим, конешь, на деле, но когда есть ради чего… да, Сирень?

— А что я? — нахмурилась и смутилась она одновременно.

— Только не надо. Стрела рассказывал, что ты тоже из-за кого-то родного прибилась сюда.

— А ещё дала ему за услугу, — добавил Алекс.

И Сирень буквально вспыхнула так, словно её тут же переполнила внутренняя энергия.

— Да знаешь что, Алекс?! Знаешь?! Пошёл ты нахуй! Чтоб ты сгнил! — вне себя от злости выкрикнула она, после чего, громко топая, направилась к выходу. — Я не могу с этим дебилом. Пойду лучше машину заведу, подожду вас снизу.

Они оба проводили её взглядом, после чего Малу посмотрел на Алекса осуждающе.

— Ну и надо было тебе это вякнуть? — хмуро глянул на него Малу. — Нахера эту тему было поднимать, знаешь, как у неё полыхает от неё.

— Да ладно тебе, — отмахнулся он. — Отойдёт. И вообще, она сама немного зарывается.

— Ага, а сейчас как будто всё нормалёк будет, да? Пиздец… Ладно, потащили сейф обратно.

— Ты положил в него подарок?

— Али, я похож на долбоёба? Иди давай уже. Вернём сейчас обратно и посмотрим, что Стрела скажет. У него вроде дело было какое-то.

***

Наш город был разделён на несколько районов. Один был центром, потом даунтаун, дальше был индустриальный. Потом спальные, где расположились многоэтажки, богатый район, где располагались едва ли не дворцы с живописным видом и немаленькими территориями. И ещё частный сектор — классические небольшие дома на американский манер с небольшой территорией позади дома.

Можно сказать, что этот город унаследовал особенности как России, так и штатов, и Японии, и Китая. Каждая страна на этой земле оставила как свой отпечаток, так и людей, которые и стали жителями Маньчжурии.

Наш новый дом находился едва ли не на задворках в захолустье с такими же нищими как домами, так и обитателями. Да и дома больше походили на какие-то коробки или трейлеры с плоской крышей, которые, казалось, вот-вот развалятся.

Но несмотря на общий вид, здесь было безопасно.

Я вернулся домой уже затемно. Так что неудивительно, что меня встретила недовольная личность в виде моей сестры, которая если и злилась, то выглядела скорее мило, чем страшно. Злиться, в отличие от мамы или па, нормально у неё не получалось.

— Ты где был? — едва переступил я порог, тут же начала она. — Время на часах!

— Натали, блин, не занудничай, — поморщился я. — Ты же не мама.

— Я хуже! Я твоя сестра!

— Не пойму, говоришь ты это с гордостью или с сожалением. Напомнить, сколько мне лет?

— Меньше восемнадцати? Меньше. А теперь марш мыть руки и есть, я сейчас еду разогрею. А пришёл бы раньше, съел бы свежее.

Спор можно было продолжать бесконечно, да и спорить я не очень любил, потому лишь покорно вздохнул, потянулся к сестре, чмокнул её в щёку и сказал:

— Ладно, я понял прости. И спасибо.

— То-то же, — выпятила она едва заметно грудь. Ей нужно было очень мало для счастья. Натали, как и Наталиэль, относились к тому типу людей, которые могут любить всем сердцем, и для счастья им надо ни много ни мало всего лишь взаимности. Так что вместо споров и ругани достаточно было показать, что ты ценишь её заботу, чтоб она была счастлива. — Давай, поторапливайся. Ма с па вновь на работе задерживаются, так что мы пока одни.

— Да, хорошо, — покорно ответил я.

Натали, как и мама с папой, тоже работала, но сейчас освобождалась раньше, не беря подработки и переработки, чтоб заниматься домом и, когда понадобится, самой Наталиэль.

Та раньше тоже работала, ещё в начале приступов. Но потом становилась всё слабее и слабее, от чего уже не могла работать на полную ставку, а после и на подработках. Я знаю, что она чувствовала себя обузой, на которую уходят все деньги, от чего, наверное, ей приходилось хуже всех. Ей приходилось жить с мыслью, что всё из-за неё — от потери нормального дома до отсутствия денег.

Поэтому Наталиэль занималась по дому, мыла, стирала, готовила и даже ремонтировала, пока остальные работали. По крайней мере старалась это делать, пока хватало сил — час отдыхает, час занимается. И чем больше приступов она переживала, тем длиннее становились передышки и короче рабочие промежутки. Но вот когда случался приступ, она несколько дней приходила в себя, набираясь сил, и её работу выполняла Натали, приходя пораньше.

Как и сейчас, она мельтешила по дому, наводя порядок и моя посуду, пока я был в ванне.

— Так где был? — спросила она тут же, стоило мне сесть за обеденный стол. — У друга?

— У друга, — кивнул я. — Наталиэль как?

— Слаба пока. Знаешь же, после приступа ей нужно время.

— Не осталась в больнице?

— Она боится, что ей вставят анальные свечи, — улыбнулась Натали, возясь с кастрюлями.

— Если я не ошибаюсь, то при приступе не вводят анальные свечи.

— А ты вот ей скажи об этом, — усмехнулась она, кивнув на дверь комнаты, где они с Наталиэль спали. — Ей как после температуры тогда запихнули их, так теперь у неё все врачи ассоциируются с ними. Так что её там никакими доводами не удержишь. На, держи, — передо мной положили тарелку с ложкой. — Захочешь добавки, говори.

— Ага.

В этот момент в зал вышла Наталиэль. Она действительно выглядела бледной, больной, и невольно напоминала мне тех, кто болеет раком. Но даже это не могло угомонить её.

— Оп-па, — она навалилась на меня сверху, обняв сзади за шею и уперевшись своей грудью мне в спину. — Блудный сын вернулся. Ты где пропадал, малыш?

— В гостях.

— Лжёт, — она посмотрела на Натали. — Сестра, братишка-то нас обманывает.

— Нет, не обманываю, — не моргнув глазом, ответил я.

— Хуже всего в нём то, — продолжила она, — что по лицу и не скажешь, лжёт он или нет. Непроницаемый просто. Но сестринское чутьё…

— Говорит нам, — подхватила её тут же Натали.

— Что.

— Ты.

— Нас.

— Обманываешь, — закончила Натали, и даже не видя их лиц, я знал, что они улыбнулись друг другу. Чертовки умели хорошо продолжать мысли друг друга, словно обладали коллективным сознанием. — Я тоже так думаю, Наталиэль. Но он вряд ли расколется.

— Не любит нас, наверное, — вздохнула Наталиэль. — А мы ведь так много для него делаем. Всю любовь братишке отдаём.

— И братишка вам благодарен, — ответил я, доев суп.

— Добавки будешь? — тут же встрепенулась Натали.

— Да, пожалуйста. А у тебя как дела, Наталиэль? Я думал, что на этот раз ты останешься в больнице.

— Твоё желание оставить меня наедине с врачами и их свечами возмутительно, — надулась она, хотя я знал, что сестра просто прикалывается. — Что мне там делать?

— Сидеть, кушать, сколько влезет, набирать вес и отдыхать.

— Тем же самым я могу заниматься и дома.

— Да что-то не похоже. Ты же сидеть не можешь без работы. Например, половину этого супа делала ты, — тут же сказал я.

— Да с чего вдруг? — я точно знаю, что у неё бегают глаза. Всегда бегают, когда волнуется.

— Только ты режешь морковку треугольниками, хотя и не пойму, как тебе это удаётся.

— Я чувствую себя прекрасно, — наконец отпустила она мою шею. — К тому же, новые лекарства теперь принимаю, так что всё в порядке.

В прошлые разы, пусть Наталиэль этого и не понимает, она говорила то же самое. Но каждый раз ей становилось только хуже, а я чувствовал, что меня обманули, предали. Конечно, никто не мог знать, что они не помогут, но легче от этого не становилось.

Стоило мне вспомнить это, как сердце внутри скрутило от боли и страха за сестру. Глядя на её бледное лицо, но живые неунывающие глаза, в глубине которых скрывался страх, мне становилось тоскливо. Все знают, все предчувствуют, чем это закончится. Мы просто наблюдаем за её медленной смертью, не в силах помочь. И чем больше смотришь на её бледное лицо, тем чаще появляется мысль: «Лучше бы умерла быстро и не мучила ни нас, ни себя». Я её люблю всем сердцем, но даже не могу сказать, от чего так думаю — от любви к ней, чтоб Наталиэль не мучилась, или от усталости из-за страха перед моментом, который рано или поздно наступит?