Ламбет показался Кэтрин относительно тихим в сравнении с двором. Тут тоже кипела жизнь, но не с таким размахом. Исчезли многие знакомые лица. Из тех, кто жил здесь прежде вместе с ней, в спальне камеристок остались только Дороти Бервик, Маргарет Беннет, Дотти Баскервиль и Долли Доуби, а она никогда не была особенно дружна ни с одной из этих девушек. Они довольно безразлично рассказали ей, что Мэри Ласселлс вышла замуж за мистера Холла и уехала в Сассекс, Джоан Балмер вернулась к своему супругу и теперь жила в Йорке, а Элис Уилкс вступила в брак с мистером Энтони Рестволдом и отправилась в Бакингемшир. Кэтрин пожалела, что Элис уехала; ей не хватало присутствия рядом этой жизнерадостной молодой женщины.

Хорошо, что герцогиня никому не отдала ее комнату. Кэтрин печально убрала свои придворные наряды в сундук, стоявший в изножье кровати, и подумала: когда-то ей теперь выпадет случай надеть их?

Она благодарила Господа за отсутствие Фрэнсиса. К счастью, тот поступил на службу к лорду Уильяму Говарду. Однако она обрадовалась, увидев Эдварда Уолдгрейва, Роберта Дэмпорта и Уильяма Эшби: все они выразили удовольствие по поводу ее возвращения. И герцогиня тепло приветствовала внучку, когда та явилась по вызову к ней в покои.

— Скоро, по милости Божьей, это я буду делать реверансы перед тобой! — заявила она.

— Я не уверена, мадам, — отозвалась Кэтрин. — Его величество не упоминал о браке и удалил меня от двора. — Голос ее оборвался.

— Дитя, он защищает тебя от скандала, — бодро сказала герцогиня. — Герцог сообщил мне о готовящемся разводе, и весьма уместно, что ты здесь, вдали от двора. Ты не должна усматривать в этом худшее. Он отправил твою кузину Анну домой, когда его развод с королевой Екатериной стали считать неминуемым.

Услышав это, Кэтрин немного приободрилась. И все же она хандрила — уныло бродила по дому, скучала и не знала, чем себя занять. Жаркие летние дни тянулись томительно долго.

Настал вечер, когда Кэтрин, наслаждавшаяся прохладой в саду, увидела лодку, которая пересекала Темзу в сторону Ламбета. На берегу стояли люди и наблюдали за ней. Заметив на борту короля, Кэтрин ахнула, и дух ее воспарил. Но вот и он, выбирается на причал, с ним всего двое джентльменов, и шагает к ней, протягивая вперед руки:

— Кэтрин!

— Ваша милость! — воскликнула она и побежала к нему, едва не забыв сделать реверанс от радости, что ее помнят.

И король, вероятно, этого не заметил — таким довольным он выглядел, завидев ее.

— Я скучал по вам, сердце мое, — сказал Генрих, обхватывая мясистой рукой ее нежные плечи. — Но все идет хорошо и, похоже, вскоре завершится с пользой для меня.

О чем он говорил? Не о том ли, что в ближайшее время будет свободен для женитьбы на ней? Очень на то похоже, но Кэтрин не смела поверить: через несколько коротких недель, если будет на то воля Господня, она станет королевой. Хотя взволновала ее не только перспектива надеть корону. Кэтрин была искренне рада видеть Генриха. Ни один мужчина до сих пор не был так добр к ней или так смиренен в ухаживаниях. Кэтрин знала, что он достанет луну с неба, стоит ей только попросить.

Прибытие короля заметили, и камергер герцогини выбежал из дома, чтобы приветствовать его. Миледи лично ждала в холле. Она сделала глубокий реверанс при появлении соверена и улыбнулась, увидев, что он идет под руку с Кэтрин.

— Миледи Норфолк! Приветствую!

— Добро пожаловать, ваша милость, в мое скромное жилище, — сказала герцогиня, обводя рукой прекрасную мебель, дорогие гобелены и буфет, ломившийся от золотой посуды. — Вы примете кубок вина, пока я распоряжаюсь насчет угощения?

— Вина — с превеликим удовольствием, — отозвался Генрих, — но больше, прошу, не беспокойтесь ни о чем, я уже отужинал. Я приехал повидаться с мистресс Кэтрин, и, с вашего позволения, мы с ней подышим воздухом в саду.

— Конечно, сир, — согласилась герцогиня, лучисто улыбаясь им обоим.

Генрих остался на два часа; бо́льшую часть этого времени они просидели на скамье с видом на воду.

— Я отправил королеву в Ричмонд, — сообщил король, — для ее здоровья.

Он сделал едва заметный упор на последних словах, из чего Кэтрин заключила, что Анну тоже убрали с дороги, пока шли приготовления к разводу. Больше Генрих об этом ничего не сказал, но переключился на разговор о своей любви к морю и кораблям, о соперничестве с королем Франции, о своей печали по поводу смерти любимого коня и о массе других вещей. Кэтрин поведала ему о своем детстве в Мортоне, Ламбете и Оксон-Хоате, о братьях, которые преуспевали на службе у Норфолка, и о Мэри, младшей сестре, которую она очень редко видела; ей уже исполнилось двенадцать, и она росла в Оксон-Хоате.

— У меня было четыре сестры, — сказал король, — все они уже умерли, кроме одной, и от нее больше всего проблем. Я найду вашей Мэри место при дворе.

Когда стало поздно, Генрих горячо попрощался с Кэтрин, крепко сжимая ее в объятиях и целуя так страстно, будто хотел вобрать в себя целиком.

После этого он часто приезжал, обычно днем, но иногда и по вечерам. Кэтрин виделась с ним и в Винчестер-Хаусе, где епископ Гардинер устраивал для них пиры и приемы. По дороге туда Кэтрин замечала, что лондонцы следят за ее баркой, пересекающей реку, и не все дружелюбно. Она вдруг осознала, что слава о ней — скорее дурная — распространилась за пределы двора, и опасалась, как бы люди не пришли к неверным заключениям по поводу нее. Эти страхи усилились однажды вечером, когда, вернувшись из Винчестер-Хауса, Кэтрин прокралась мимо привратницкой и услышала, как ее хозяин говорит кому-то, кого она не видела:

— Его милость король два вечера пировал с мистресс Кэтрин, и я подозреваю, что они не только конфетами угощались.

Щеки у Кэтрин вспыхнули.

К концу июня Генрих стал приезжать к ней каждый день. Ранним вечером было все еще жарко, и они обычно беседовали в маленькой гостиной рядом с холлом. Однажды король сказал, что, несмотря на все усилия, предпринятые для сохранения секретности, при дворе распространились слухи о его намерении развестись с королевой.

— Мало того, двое моих законников рассуждали о том, что Кромвель, мол, оказался в Тауэре, потому что не одобрил бы развода. Милорд Кентерберийский услышал это и передал моему Совету, который подверг болтунов суровому наказанию. Дорогая, было бы хорошо, чтобы вы написали письмо архиепископу и поблагодарили его.

Кэтрин, нервничая, принесла письменные принадлежности. Ей не хотелось, чтобы король видел, с каким трудом она выводит буквы. Это могло дать ему повод задуматься: а стоит ли делать ее королевой? Однако Кэтрин справилась достойно, как считала сама: заверила Кранмера, что его расторопность снискала величайшее благоволение к нему, какого он до сих пор не знал. Хотя Кранмер и был убежденным реформистом, Кэтрин желала заручиться его дружбой. Ему не слишком понравится королева-католичка на троне, но, может быть, он проникнется симпатией к ней самой.

В Ламбете мало говорили о почти неминуемой участи Кромвеля.

— Его казнят, как он того заслуживает, — предсказал Роберт Дэмпорт.

К концу первой недели июля эти разговоры затмили спекуляции на тему об очередном разводе его величества. Не было секретом, что король каждый день ездит к своей пассии, и люди начали коситься на Кэтрин, когда речь заходила о разладе в королевском семействе. Это и смущало, и будоражило ее, но она молчала. В конце концов, ей и сказать-то было нечего, верно?

— Надеюсь, этот развод не затянется так, как предыдущий, — произнесла однажды за обедом матушка Эммет. — Тот продолжался семь лет, по моим подсчетам.

Кэтрин тоже надеялась. Терпеть ожидание было нелегко. И как только вынесла это ее кузина Анна?

В середине июля настал день, когда король прибыл в Ламбет ближе к вечеру и сказал, что желает говорить с герцогиней наедине. Когда он скрылся в покоях бабушки, Кэтрин принялась беспокойно шагать по галерее взад-вперед: ей не терпелось узнать, о чем толкуют за закрытыми дверями. Казалось, прошла вечность, прежде чем Генрих появился и спросил, не прогуляется ли она с ним по саду.