— Мадам, я получил известие о вашей почтенной матери. Слава Богу, она не погибла в пожаре!

— О, какое облегчение! — воскликнула Анна. — Но она пострадала?

— Не от огня. С прискорбием вынужден сообщить вам, что она умерла через четыре дня после пожара. Прошу вас, примите мои глубокие соболезнования.

Анна закрыла глаза, пытаясь защититься от охватившей ее боли и скорби. Она вспоминала мягкость и доброту матери, ее набожность, заботу о детях и неизбывную любовь к отцу. Теперь она соединилась с ним на Небесах, ведь наверняка такая чистая душа не будет долго томиться в Чистилище.

— Как это случилось? — спросила Анна, оцепенев и потеряв способность плакать.

— Доктор Олислегер пишет, что она в ужасе бежала из замка. Слуги сообщили, что герцогиня почти лишилась рассудка от переживаний из-за потери страны. В ее состоянии здоровья это испытание оказалось ей не по силам. К счастью, она не увидела, как был захвачен весь Юлих.

— А что с Клеве? — в тревоге спросила матушка Лёве и, будто беря под защиту, обхватила рукой Анну, отчаянно пытавшуюся свыкнуться с утратой.

— Боюсь, не многие города в Клеве способны устоять перед такой армией, какую имеет под своим началом император. Взятие Дюрена устрашило всех. Доктор Олислегер предсказывает, что сопротивления никто не окажет и императорские войска проложат себе путь через Неймеген, к этому моменту город Клеве и вся страна на той стороне Рейна окажутся под властью императора.

Знакомый Анне мир рушился. Ее печаль из-за участи Клеве была почти такой же сильной, как скорбь по матери. Вдруг она зарыдала от ужасной несправедливости всего происходящего.

Белая льняная шапочка и длинная вуаль казались правильным выбором: Анна находила странное утешение в том, чтобы оплакивать мать в немецком головном уборе. Своей простотой он контрастировал с тяжелым черным бархатным платьем, имевшим широкий партлет, стоячий воротник и узкие рукава. Никаких украшений, кроме четок, привешенных к опоясывавшей талию цепочке. Из зеркала на Анну смотрело ее лицо — бледное, иссеченное печалью. Прошло уже две недели, а боль утраты не отступала. А сейчас ей нужно было собраться и принять доктора Харста, о прибытии которого только что доложили.

Анна думала, что достигла самого дна отчаяния и хуже чувствовать себя уже не может, но она ошибалась. Мрачное лицо Харста вселило страх в ее сердце. Посол привез шокирующие новости. Вильгельм признал поражение и официально подчинился императору.

— У него не осталось выбора, миледи, — сказал Харст зашатавшейся от потрясения Анне. — Король Франции бросил герцога в бедственном положении, когда тот к тому же сокрушен скорбью по вашей почтенной матери. Герцог встретился с императором в Венло и прибыл туда, облаченный в глубочайший траур. Его заставили встать на колени перед его императорским величеством в знак покорности и подписать договор об отказе от Гелдерна и Зютфена. Взамен ему позволили сохранить за собой герцогства Клеве и Юлих, хотя его власть будет несколько ограниченна. Более того, он согласился развестись с Жанной дʼАльбре, чтобы жениться на племяннице императора.

Анна слушала Харста, и в ней росло чувство стыда. Она не могла вынести мысли, через какие унижения прошел Вильгельм, этот гордый муж, которому пришлось пережить такое бесчестье и умаление в правах. Если ей стыдно смотреть в глаза людям из-за краха родной страны, то какие же чувства испытывает Вильгельм? И это в то время, когда они оплакивают свою мать. Утешало лишь одно: война закончилась и Иоганну больше ничто не угрожает. К неизмеримому облегчению Анны, матушка Лёве получила весточку от Шмидтов: Золингена нашествие не коснулось.

— Я сама пойду к королю Генриху и попрошу его о помощи, — сказала Анна. — Он поможет, я уверена.

— Послушайтесь моего совета и не делайте этого, мадам, — мрачно отозвался Харст. — При дворе нет ни малейших признаков сочувствия к Клеве. Советники ясно дали мне понять, что король не рискнет затевать войну с императором.

Еще один удар. Анна полагала, Генрих с удовольствием воспользуется шансом доказать свое дружеское отношение к Клеве. Она рассчитывала, что он вступится и за нее тоже. Но ее постигло глубокое разочарование.

— Тут ничего нельзя сделать, миледи, — печально проговорил доктор Харст. — По крайней мере, ваш брат сохранил свое герцогство и продолжает там править. Сомневаюсь, что император станет вмешиваться в повседневные дела страны.

— Да, но мы пользовались такой независимостью в Клеве! Мой отец пришел бы в ужас, узнай он о случившемся.

— Ваш отец поступил бы так же. Кто осмелится противостоять мощи Священной Римской империи?

Поздней осенью, когда закончился траур, Генрих пригласил Анну ко двору. Все еще страдая из-за унижения Вильгельма, Анна приехала, полная решимости спросить короля, нельзя ли что-нибудь сделать, но из его сочувственных слов о Клеве поняла, что он тоже связан по рукам и ногам. Поднимать эту тему не имело смысла. Анна поболтала с королевой Екатериной, присоединилась к ней и Генриху за пиршественным столом и любовалась танцующими придворными, стараясь не думать о том, как постарел король с момента их последней встречи в июле. Грустно было видеть, что он сдает так быстро. Если бы Генрих мог сбросить хоть немного веса, ему стало бы лучше, и нога бы, вероятно, перестала болеть, отчего он обрел бы бо́льшую подвижность. Но вот он сидит за столом, перед ним тарелка с грудой еды, в руке кубок, который то и дело наполняют вином. И никто не осмеливается дать ему добрый совет.

По возвращении в Ричмонд Анну ждало приятное известие: Уаймонд Кэри получил престижную должность казначея королевы и покидает службу у нее.

— Это большая честь, и я очень рада за вас, мистер Кэри, — сказала ему Анна. — И еще мне приятно, что ваша слежка за мной прекратится. Полагаю, больше меня не подозревают в интригах против моего брата короля, которому я никогда не причиню вреда.

У Кэри хватило такта изобразить смущение:

— Я всего лишь выполнял распоряжения, мадам. И никогда не сомневался в вашей лояльности.

Она не стала продолжать эту сцену. Кэри уезжал, ее ждала свобода.

— Кто сменит вас при моем дворе на посту сборщика податей? — спросила Анна.

— По моей рекомендации это место займет Томас Кэри, мой родственник.

Томас был добрым, воспитанным человеком и служил Анне в качестве джентльмена ее покоев. Она не могла представить, чтобы он согласился шпионить за ней.

— Этот выбор мне очень нравится, хотя я надеюсь, его обязанности ограничатся тем, что ему полагается делать по долгу службы!

— Ни о чем другом мне не известно, мадам, — сухо ответил Кэри.

Она улыбнулась ему и сказала:

— Желаю вам успехов на новом посту.

Ночью, когда Анна задула свечу и уютно устроилась в постели, собираясь заснуть, ей в голову пришла шальная мысль: раз за ней больше не следят, для нее открываются некоторые возможности. Перед глазами всплыло милое лицо Отто, а за ним явился и образ маленького Иоганна в далеком Золингене, хотя ее сын теперь уже не так мал — ему двенадцать, и она, без сомнения, не узнает его. Мальчик три года провел в подмастерьях и успешно овладевал ремеслом, как говорила ей матушка Лёве. Посмеет ли она теперь, если это удастся организовать, с помощью услужливого Отто привезти его из Клеве и устроить при своем дворе? Риск наверняка невелик. Никто не узнает, каково происхождение Иоганна, и меньше всего сам Иоганн. Тогда они смогут быть вместе, в некотором роде семьей — она, Отто и их сын.

Чем дольше Анна думала, тем более вероятным это ей представлялось. Но хорошо ли отрывать мальчика от привычной жизни? Не проявляет ли она эгоизм?

Анна обсудила свою идею с Отто, пригласив его и еще нескольких джентльменов из своей свиты покататься на лошадях, чтобы опробовать в деле белую скопу, которую прислал ей герцог Альберт Прусский. Птицу доставили в Англию полностью обученной, вместе с дюжиной соколов для короля Генриха, и тот переслал подарок Анне. Это был прекрасный охотник, и Анна радовалась, что герцог Альберт, один из протестантских правителей Германии, вспомнил о ней.