— Нет-нет. Я прощена. Его величество добр и вежлив, и прекрасный компаньон. Мы с ним снова друзья.

— Рад слышать это, и герцог тоже обрадуется.

— Наберитесь терпения, — посоветовала Анна. — Король не будет злиться вечно, я это знаю по своему опыту.

Все говорили о грядущей коронации, турнирах и развлечениях, которыми она будет отмечена. Но уже наступил апрель, а окончательной ясности не было, и Анна беспокоилась.

— Никаких приготовлений не делается, — сказала она доктору Харсту, вызвав его в свои личные покои. — До Пятидесятницы осталось всего шесть недель. Подготовка к коронации уже должна была начаться.

— Меня это тоже тревожит, — признался Харст. — Думаю, мне следует известить герцога. Сомневаюсь, что король прислушается к каким-либо жалобам с моей стороны.

— У меня есть идея получше, — заявила Анна. — Скажите лорду Кромвелю и графу Саутгемптону, что вы слышали разговоры о моей коронации, и спросите их, каковы намерения короля.

Харст посмотрел на нее с сомнением:

— Это может быть недальновидно, мадам. Король раздражится, а Клеве сейчас так нужна его дружба. Я только что получил известия от доктора Олислегера. Император потребовал, чтобы герцог Вильгельм уступил ему Гелдерн.

Рука Анны подлетела ко рту.

— Нет! Как он смеет? Это все равно что объявить войну. Я должна молить короля о помощи! — Она встала и уже собралась бежать, но Харст схватил ее за руку.

— Нет, мадам! Ваш брат хочет избежать войны. Между императором и королем Франции существует напряжение, оба делают пробные шаги в поисках дружбы Англии. Из тех сведений, что мне удалось собрать в разговорах с советниками, следует, что король склоняется к императору. Он, вероятно, не захочет провоцировать его, принимая сторону Клеве в этом конфликте.

Анна слушала посла во все возраставшем смятении.

— Значит, этот союз напрасен.

— Вовсе нет, мадам! — Харст говорил решительно. — Король получил жену, которой может гордиться. Он не отказывает Клеве в поддержке. И не ищет дружбы императора. Нам нужно полагаться на верность короля союзу и не сердить его.

«Как в спальне, так и в зале Совета», — подумала Анна. Генрих никогда не заявит прямо о своих намерениях и не откроет своих мыслей.

— Я буду молиться, чтобы дело обернулось в пользу Клеве. По большому счету моя коронация не имеет особого значения.

Анна вошла в свои личные покои и услышала, как ее дамы обсуждают закрытие последних крупных монастырей. Кентербери, Крайстчерч, Уолтем и Рочестер, где она останавливалась: все уступили воле короля и сдались его посланникам.

— Не думала, что доживу до этого дня, — печально проговорила Маргарет Дуглас и сердито воткнула иглу в пяльцы с вышивкой. — Вначале король намеревался закрыть только мелкие обители.

— Вот и хорошо, — вмешалась в разговор леди Саффолк. — Все они рассадники папизма.

Большинство дам согласно кивнули. Маргарет, верная католичка, казалось, хотела возразить, но промолчала. Критика короля приравнивалась к измене, а Маргарет по собственному опыту знала, каково это — быть приговоренной к смерти и томиться в Тауэре.

Только вчера Генрих пришел ужинать к Анне, и на большом пальце у него сверкал огромный рубин, прежде украшавший гробницу Святого Томаса Бекета в Кентербери.

— Бекет предал своего короля, — сказал он ей. — В прошлом году я велел вынуть его кости и выбросить их в навозную кучу. Именно такое погребение он и заслужил.

Анна внутренне содрогнулась. С каким ожесточением это было сказано!

Хотя Генрих держался старой веры и соблюдал ее обряды, он фактически стал папой в своем королевстве. Анну беспокоило, что изъятые церковные ценности король помещал в свои сундуки и продавал монастырские земли верным ему дворянам. Это был умный ход: повязать лордов узами благодарности, сделать обязанными себе и таким образом заручиться их верностью Короне. Едва ли лорды стали бы протестовать против реформ, приносящих им такую личную выгоду.

Доктор Харст разделял ее тревоги. Когда в следующий раз они остались одни во время прогулки по саду, он открыл Анне свои мысли.

— Простите меня, мадам, я не хочу плохо говорить о короле, но узнал, что теперь в Англии больным и бедным людям некуда податься, потому что они перестали получать помощь от монастырей.

— Не говоря уже о монахах и монахинях, которых выставили на улицу, — пробормотала Анна. — Король говорит, им всем дали пенсию, но она невелика и не может компенсировать утрату тем, у кого было истинное призвание к монашеской жизни. Но кто посмеет подать голос в их защиту?

— Двух аббатов, которые отказались сдавать свои обители, повесили. Это, вероятно, заставило умолкнуть несогласных.

— Король как будто поощряет лютеранство, — задумчиво произнесла Анна, садясь на каменную скамью. — Протестанты аплодируют роспуску монастырей. Меня беспокоит, что люди здесь, и католики, и реформисты, видят во мне поборницу преобразований, а некоторые даже считают, будто я держусь лютеранских взглядов.

— Я знаю, мадам, — сказал Харст, присаживаясь рядом с ней. — Мне пришлось поправить одного клерка, который утверждал, будто вы отказывались ехать в Англию, пока здесь оставался хотя бы один монастырь.

— Могу в это поверить, — с горечью произнесла Анна. — Я уверена, они обвиняют меня в закрытии этих последних обителей.

— Ваша милость, вы должны разубедить их, усердно соблюдая обряды Церкви.

— Я это делаю, доктор Харст, делаю! Я ни за что не стану протестанткой в Англии. Наказание за ересь ужасно. — Анну передернуло, когда она представила себе, каково это — взойти на костер. — И тем не менее реформаторы процветают. Даже лорд Кромвель в их числе.

— Они не еретики. Их желание — реформировать Церковь изнутри. А что до лорда Кромвеля, при дворе ходят разговоры… — Харст понизил голос. — Его положение шатко. Вы знакомы с Гардинером, епископом Винчестерским? Он стойкий католик и ненавидит всех реформаторов, в особенности Кромвеля, который изгнал его из Совета. Но теперь Гардинер вернулся и в фаворе у короля. Это верный знак, что влияние Кромвеля уже не так велико, как раньше.

— Это Кромвель устроил мой брак. — Анна в страхе посмотрела на Харста. — Гардинер, я слышала, очень близок с герцогом Норфолком. Говарды не принимают меня. Они могут убедить короля, чтобы тот развелся со мной, и для этого будут веские основания… — Она зажала рот рукой, осознав, что сказала.

— Вы имеете в виду вашу прежнюю помолвку, мадам? — Харст выглядел озадаченным. — Это не препятствие, и этой проблемой уже занимаются. Ваш брак законен, и нет никаких оснований для его расторжения, что бы ни говорили Норфолк и Гардинер.

Анна прикусила язык.

— Если король решит избавиться от меня, способ найдется. Посмотрите, что случилось с двумя первыми королевами!

— Мадам, — твердо сказал Харст, — вы видите проблемы там, где их нет. Король как-то намекал вам, что хочет с вами расстаться?

Анна задумалась.

— Ходили слухи, что он считает меня непривлекательной, но, кроме этого, больше ничего.

— Тогда вашей милости нечего бояться. И если что-нибудь тревожит вас, я здесь и готов служить вам и защищать ваши интересы. Я сделаю так, что меня услышат!

Анна позволила себе успокоиться, приняв пламенные заверения доктора Харста. Но внутри у нее продолжал копошиться червь сомнения. Повторяющиеся утомительные разбирательства по поводу расторгнутой помолвки, ее так и не получивший реального завершения брак, отложенная коронация, не говоря уже о наличии сил, которые, вероятно, работают против нее при дворе, и ее неспособность постичь, что у короля на уме, — все это создавало у Анны ощущение уязвимости. Если бы только Генрих мог или сделал бы ее своей женой во всех смыслах! Если бы она могла родить ему сына! Тогда Анна стала бы непобедимой.

Сколько раз, — подумала она, — такие же мысли посещали ее предшественниц?