Джейн не могла присоединиться к общему веселью, когда Анна приказала устроить танцы. Это было время траура! Услышав повеление королевы одеть ее для такого случая в желтое платье, она разозлилась. Какое оскорбление памяти Екатерины! Даже король принял участие в развлечениях, он спешил отпраздновать избавление Англии от угрозы войны и тоже облачился в желтое. Как они могли радоваться? Джейн это удивляло. Однако Генрих пребывал в кипучем оживлении и даже велел принести на мессу Елизавету под торжествующие звуки труб, чтобы все увидели его бесспорную наследницу. После обеда король присоединился к Анне и ее дамам в зале, где снова организовали танцы и прочие демонстрации ликования. Джейн была вынуждена участвовать в этом, но в душе горячо возмущалась тем, что ей приходится делать вид, будто она одобряет общее веселье.

Генрих принес Елизавету и показывал ее дамам. Он остановился перед Джейн, которая взяла маленькую ручку девочки и поцеловала ее.

– У вас есть подарок для меня? – требовательно спросила двухлетняя малютка.

У нее было остренькое личико и величавые манеры. Все засмеялись.

Джейн опустила руку в карман и, нащупав там вышитый носовой платок, достала его.

– Вашей милости это нравится? – спросила она, предлагая подарок Елизавете.

Девочка протянула ручонку, взяла платок; любопытные глазки с интересом разглядывали вещицу.

– Что нужно сказать? – намекнул дочке Генрих.

– Спасибо, – ответила Елизавета и очаровательно улыбнулась Джейн.

Король поставил ее на пол, чтобы она присоединилась к танцующим. Девочка уже была научена танцам и хорошо попадала в такт.

Джейн заметила, что, пока дамы развлекали Елизавету, Анна была больше заинтересована общением с джентльменами короля. Королева нечасто видела свое дитя. Она редко посещала двор принцессы в Хатфилде, Хансдоне или Эшридже. Джейн снова поразило видимое отсутствие у Анны материнских чувств. Она была слишком занята собой! «Если у меня когда-нибудь родится такая маленькая девочка, я буду видеться с ней как можно чаще», – поклялась Джейн.

В тот вечер, когда дамы готовили королеву ко сну, она настояла, чтобы Джейн расчесала ей волосы. Джейн удивилась: с чего это Анне понадобились ее заботы и она остановила на ней свой выбор? Однако манерой поведения Анна ясно дала понять, что таким образом ставит выскочку-фрейлину на место. А Джейн не могла удержаться от недоброй радости, заметив один или два седых волоса среди длинных локонов королевы.

Вдруг Анна ни с того ни с сего залилась слезами.

Женщины попытались успокоить ее, умоляли сказать, что случилось. Джейн боялась, как бы ее имя не прозвучало вновь. Король танцевал с ней четыре раза.

– Мне так страшно! – выпалила Анна. – Живая вдовствующая принцесса была залогом моей безопасности. Теперь я это понимаю. Но она умерла, и, если ребенок родится мертвым или окажется девочкой, боюсь, со мной поступят так же, как с ней.

– Кто? – не поняла Маргарет Дуглас.

– Мастер Кромвель ненавидит меня. И не он один.

Джейн ощутила внутренний трепет: неужели Анна знала, что ее враги объединяются с целью восстановить принцессу Марию в правах на престол?

– Но король любит вас! – заверила госпожу Мэри Говард.

– Вы так думаете?! – воскликнула Анна. – Только не наедине. Он почти не разговаривает со мной. Вы знаете, как редко он приходит сюда. На публике он изображает привязанность, потому что никогда не признает женитьбу на мне ошибкой. Пока Екатерина была жива, он не мог и подумать о том, чтобы отделаться от меня, ведь это было бы равносильно признанию, что она была его истинной супругой. Но теперь… – (Леди Уорчестер положила руку на вздрагивающие плечи королевы.) – О Боже! – завывала Анна. – Я боюсь, что празднования на этой неделе имели не одну причину.

– Мадам, успокойтесь. Вы ждете ребенка. Скорее всего, родится мальчик. Тогда вы увидите, как сильно король вас любит.

Но Анна была безутешна. Леди Уорчестер посмотрела на других дам и в отчаянии покачала головой.

– Этот ребенок один отделяет меня от полного краха! – всхлипнула Анна.

Успокоить ее было невозможно.

Глубокая печаль королевы, которая проявлялась снова и снова в течение следующих дней, расстраивала и Джейн. Ее помимо воли трогали страдания несчастной. Как же это тяжело – все время вынашивать детей в страхе, что младенец не выживет или родится не того пола, и знать, что твое счастье зависит от того, дашь ты жизнь сыну или нет.

Может быть, страдания Анны – это расплата за то, что она заняла место Екатерины и травила ее? Или на ее совести лежат более страшные грехи? При дворе уже ходили слухи, что Екатерину отравили. Некоторые винили короля. Другие говорили, что королева умерла от разрыва сердца.

Джейн часто обращалась мыслями к леди Марии: наверняка она горько скорбела о матери, которую так стойко поддерживала. Ей хотелось утешить девушку, рассказать бедняжке, как сильно любила ее Екатерина и как часто говорила о ней в годы их разлуки.

И вот Джейн выпал шанс замолвить слово за Марию. Она не упустила его, когда однажды вечером король вызвал ее в капеллу и попросил сесть рядом с ним на королевской скамье. Анна взбесилась бы, если бы увидела это.

– Я подумал, вам это понравится, моя дорогая, – сказал он и передал Джейн маленький бархатный кошелек. Внутри лежал золотой медальон, инкрустированный драгоценными камнями, а под крышечкой находился миниатюрный портрет короля. – Надеюсь, вы будете носить его и думать обо мне, когда он на вас, – робко проговорил Генрих.

– Как он красив, сэр! – Джейн сняла с шеи нитку жемчуга и надела медальон. – У меня никогда не было такого прекрасного украшения. Благодарю вас! Я, конечно же, буду думать о вас, надевая его, причем часто. Хотя я все равно часто думаю о вас и еще кое о ком, но с грустью.

Король стал весь забота и внимание.

– Могу я помочь? – спросил он.

Джейн глубоко вздохнула.

– Меня печалит судьба леди Марии, которая только что потеряла мать, – сказала она, чутко наблюдая за тем, как будут восприняты ее слова.

Король нахмурился и вздохнул:

– Джейн, у вас доброе сердце, но вам не понять, как глубоко опечалила Мария меня. Она противилась мне во всем и упрямо отстаивала интересы своей матери.

– Я думаю только о ее горе, сэр. Она, должно быть, сильно тоскует по матери… и по отцу.

Генрих откинулся назад, заметно раздосадованный:

– Вам следует знать, что королева неоднократно делала попытки примирения, но Мария не приняла ни одну из них. На этой неделе, когда ее милость предложила принять ее при дворе со всеми почестями, как равную, если она признает ее королевой, Мария прислала гонца с ответом, что совесть не позволяет ей сделать это. Скажите, и что мне делать в такой ситуации? Будь это кто-нибудь другой, я бы отправил его в Тауэр. – И король надменно поджал губы.

– Я умоляю вашу милость, не наказывайте дочь столь сурово! – воскликнула Джейн.

– Нет, Джейн, этого не случится, – со вздохом сказал он. – Я всегда проявлял терпение, хотя другие убеждали меня поступить с ней сурово.

Это давало надежду.

– Может быть, если вы сами поговорите с ней, это поможет примирению? – предложила Джейн.

– Я не стану встречаться с ней, пока она упорствует в противостоянии мне. – Король был непреклонен. – Если ей нужно мое отеческое утешение, она знает, что должна сделать.

Джейн поняла, что настаивать бесполезно. Оставалось надеяться на всходы, которые могло дать посеянное семя.

Генрих сменил тему:

– Я велел своему секретарю организовать ваше позирование мастеру Хоренбуту. Это будет завтра в три часа, в комнате отдыха. Наденьте мой медальон!

Джейн отправилась искать Эдварда и нашла его играющим в кости с Томасом. Она передала братьям свой разговор с королем.

Эдвард выглядел мрачным.

– Не думаю, что его милость рассказал вам всё. Мессир Шапуи получил письмо от леди Шелтон. – (Анна часто упоминала о своей тетке, матери Мадж Шелтон, которую назначила воспитательницей к Марии.) – Леди написала своей тетушке, мол, когда у нее родится сын, она знает, что случится с принцессой, – сказал Эдвард.