Дамы вспыхнули. Ни королева, ни какая-либо еще леди не должна использовать такие слова!

– Нет, – ответила Джейн, подняв подбородок.

– Лживая маленькая сучка! – в ярости бросила Анна.

– Мадам, успокойтесь, – увещевала госпожу леди Уорчестер. – Подумайте о ребенке.

– А он думает о ребенке, когда покрывает эту распутницу?

Анна была близка к истерике.

– Мадам, я не распутница, и меня возмущает, что мою честь ставят под сомнение, – обиженно проговорила Джейн.

– Ах, как высоко мы вознеслись и как мы теперь могущественны, став любовницей короля!

– Вам ли не знать! – не сдержавшись, парировала Джейн.

Из всех людей от Анны последней она стала бы терпеть нравоучения в духе морального превосходства.

Анна встала и ударила Джейн по оцарапанной щеке:

– Я могла бы уволить вас за это.

Пощечина обожгла кожу, но Джейн ни за что не позволила бы свидетелям этой сцены увидеть, что ей больно.

– Я бы с удовольствием отправилась домой, – холодно сказала она, – но сомневаюсь, что его милость позволит мне.

Анна в ярости уставилась на нее.

– Уходите! – приказала она. – Я поговорю с ним, и тогда мы увидим, поедете вы домой или нет!

– Что это за отметина у вас на лице? – спросил Генрих, когда на следующий день они прогуливались по его личной галерее, любуясь висевшими там картинами и картами.

Джейн замялась. Ей хотелось, чтобы король узнал, как Анна проявляет свою ревность, но вдруг он посчитает ее обманщицей? Это совсем ни к чему.

– Я поцарапала щеку пером, – солгала она.

Генрих наклонился и нежно поцеловал ранку:

– Это скоро заживет, дорогая. Я хочу, чтобы мастер Хоренбут написал ваш миниатюрный портрет и я мог всегда иметь его при себе. А вы получите один из моих.

Мастер Хоренбут был одним из художников, которые работали на короля. В паре с ним работал другой, по общему мнению более талантливый, – его бывший ученик мастер Гольбейн. Однако быть нарисованной Хоренбутом – это уже большая честь, ведь он изображал только особ благородных или королевских кровей.

– Ваша милость так добры ко мне, – сказала Джейн.

– И намерен быть еще добрее! – заявил Генрих.

Джейн заняла свое место среди других фрейлин и придворных дам, когда Анна уселась на высоком помосте рядом с Генрихом в его приемном зале. В то утро он принимал послов и просителей. Просторное помещение заполонили придворные.

Объявили о приходе Шапуи. Он явился, одетый в черное, с лицом мрачным и торжественным.

– Ваше величество, – произнес посол, поднимаясь из поклона, – с глубокой печалью сообщаю вам, что добрая королева мертва.

Убита. Слово мигом пришло на ум Джейн, пока она оправлялась от шока. Именно этого она боялась, и этим грозила Анна. Ей хотелось заплакать, но пришлось бороться с собой, чтобы сохранить самообладание. Бедная Екатерина! Как же несчастливо сложилась ее жизнь! Королева не заслужила смерти, возможно подстроенной, в одиночестве и забвении; покинутой мужчиной, который должен был бы лелеять ее; без утешения дочери, с которой она не виделась четыре года.

– Теперь я действительно королева! – триумфально провозгласила Анна.

Джейн было больно слышать это, и она посмотрела на Генриха, чтобы понять, как он воспринял новость. Ей хотелось уловить на его лице хоть какой-то признак вины и сожаления, но, к своему разочарованию, она увидела, что король засиял от радости.

– Хвала Господу, теперь мы свободны от подозрений в подстрекательстве к войне! – громко сказал он.

Других слов у него не нашлось? Шапуи, несмотря на весь свой многолетний опыт дипломатии, не мог скрыть неодобрение.

– Я принес вам вот это, ее последнее письмо, – холодно проговорил он и передал королю сложенный лист с печатями, на которых стояли гербы Англии и Испании.

Генрих сломал печати и стал читать. Все неотрывно смотрели на него. Вдруг король застыл в неподвижности, и по его щеке скатилась слеза. Джейн услышала, как он втянул носом воздух, поднимая взгляд от письма.

– Упокой Господи душу вдовствующей принцессы, – сказал он. – Благодарю, ваше превосходительство. Не могли бы вы нас оставить?

Шапуи поклонился и ушел.

– Слава Богу! – воскликнул Генрих. – Слава Богу!

Джейн почувствовала опасную близость слез. Она опустила глаза. Конечно, человек, совершивший убийство, не станет открыто радоваться успеху. И все же реакция короля шокировала ее.

Когда позднее Генрих встретился с Джейн в комнате отдыха, он был в брюзгливом настроении.

– Упиралась до последнего, – прорычал он. – Взгляните, как она подписала письмо! – Король сунул листок под нос Джейн, и она увидела начертанные хорошо знакомым, любимым почерком слова «королева Екатерина». Прежде чем Генрих забрал письмо, она успела прочесть несколько последних слов:

«И наконец, я клянусь, что превыше всего на свете мне хочется видеть Вас». Значит, в конечном итоге то, что он сделал с Екатериной, не имело для нее значения; все жестокости и лишения не шли в счет: она любила его до последнего вздоха. Нечасто людям дается испытать такую самоотверженную любовь и преклонение. Неужели он этого не понимает?! Он променял настоящее сокровище на пустышку!

Генрих убрал письмо под дублет:

– Джейн, вы понимаете, что это означает? Я наконец свободен. Теперь никто не может подвергать сомнению ни мой брак, ни право Елизаветы быть моей наследницей. И я могу подружиться с императором. Ничто меня не остановит, раз причины нашей вражды больше не существует. Мои подданные будут довольны.

«Король упустил из виду одну важнейшую вещь, – подумала Джейн. – Он был свободен! Брак его незаконен, раз он при живой жене устроил эту притворную свадебную церемонию с Анной, даже не дождавшись, пока Кранмер вынесет окончательный вердикт по поводу его первого брака. Да и решение Кранмера не имело силы против дозволения, данного папой».

Тут сомневаться нечего. Король был свободным человеком.

– Жаль, что леди Мария не составила компанию матери! – с глумливой усмешкой сказал граф Уилтшир.

Джейн краем уха услышала его разговор с Анной и лордом Рочфордом. Сама она при этом сидела за столом с Маргарет Дуглас, Мадж Шелтон и Мэри Говард; они занимались компоновкой стихов. Томас Говард примостился на подоконнике неподалеку и лениво перебирал струны лютни. Джейн ужасалась бесчувственности Болейнов к страданиям умершей королевы, за которые во многом они были в ответе, и продолжала терзать себя опасениями, что их следует винить и кое в чем похуже.

«Почему я должна преклонять колени перед этой женщиной?» – спрашивала она себя, кипя от возмущения. Даже если Анна не убийца, она стала королевой не по праву. Она бесстыдница и заслуженно не пользуется популярностью. Тем не менее король, очевидно, смотрел на это иначе, и, если она родит ему сына, никто не посмеет и пальцем ее тронуть. Для обеспечения ребенку неопровержимого права на статус законного наследника Генриху нужно было всего лишь устроить настоящее бракосочетание с Анной. Но придет ли ему на ум мысль о необходимости сделать это?

Нет, разумеется, нет. Он полагал, что женат вполне законно согласно установлениям своей Новой церкви, и не собирался прислушиваться к мнению папы, тем более что был у него не в чести. Так что королю и в голову не придет повторно проводить брачную церемонию, если, конечно, он не захочет умилостивить остальной христианский мир. Он мог бы пойти на такой шаг, если бы решил, что благодаря этому умягчит себе путь к дружбе с императором. Но, впрочем, он может и не захотеть терять лицо в глазах всего мира, ведь, женившись теперь на Анне, признает сомнительность того, что первый брак с ней был правомочным. А вообще, захотел бы он взять ее в жены сейчас, если бы у него был выбор?

Все зависело от того, выносит ли Анна сына. Если да, то никто не сможет бросить ей вызов, а самой Джейн в этом случае придется покинуть двор. Это она прекрасно осознавала. Ей не вынести нового триумфального взлета и возвращения к власти Анны.