– Все это неправда, – возразила Анна. – Я не позорила честь нашей семьи, потому что была верна королю. Все эти обвинения – ложь. Я никогда не обманывала ни его, ни Мадж с Норрисом. А соблазнить его милость предложила мне она сама.

– Лжете! Моя дочь никогда не сделала бы такого.

– Прошу прощения, но я вынуждена вас огорчить. Спросите ее сами.

– Я знаю, какой получу ответ. Но ваши злодеяния этим не исчерпываются, что мне прекрасно известно. Вы заставляли меня портить жизнь леди Марии, этой бедной доброй девушке, которая жила в постоянном страхе, что вы с ней расправитесь. Вам бы понравилось, если бы подобным образом обходились с вашей дочерью? Подумайте об этом, мадам, потому что, возможно, скоро вас здесь не будет и вы не сможете ее защитить.

– Леди Шелтон, думаю, вы сказали достаточно, – подала голос леди Кингстон.

Анна вся дрожала. Она действительно могла встретить смерть, и если что и тяготило совесть, так это ее обращение с Марией.

Леди Кингстон смотрела на Анну с жалостью.

– Полагаю, вам следует воздержаться от угроз, – заметила она леди Шелтон. – Нам пока не известно, что произойдет с королевой. Мы ждем распоряжений короля.

Значит, надежда все-таки была. Анна не знала, сколько еще сможет продержаться в обстановке неуверенности и постоянно переходя от надежды к отчаянию, но твердо решила: если Генрих освободит ее, она будет по-настоящему добра к Марии и постарается загладить вину за все неприятности, которые ей причинила.

Миссис Коффин, которая кормила птиц крошками со стола, села рядом с Анной:

– Мне очень жаль, что вы оказались в столь трудном положении. Я не могу понять, почему так случилось. Говорят, все произошло из-за каких-то слов вашего камергера. Зачем сэр Генри Норрис клялся отцу Скипу в том, что вы добродетельная женщина? К чему вообще заводить разговор о подобных вещах?

Анну осенило: миссис Коффин и остальные дамы были приставлены следить за ней и выуживать признания в прегрешениях, чтобы она собственными устами подтвердила обвинения. Без сомнения, всякое ее слово передавали Кингстону, а потом и Генриху!

– Я попросила его сделать это, – сказала Анна, решив, что наилучшая тактика – говорить правду. – Мы с ним в шутку обменялись несколькими фразами, не больше, и боялись, что нас могли подслушать и неправильно истолковать наш разговор. – Она вспомнила ту злополучную беседу с Норрисом.

– Вам следует знать, что прямо сейчас Тайный совет допрашивает сэра Фрэнсиса Уэстона на предмет его отношений с вашей милостью, – пристально вглядываясь в нее, сообщила миссис Коффин.

Еще и Уэстон! Не он ли тот третий мужчина?

– Боюсь, он расскажет больше других, – призналась Анна. – Он считает, что Норрис в меня влюблен. – И она передала содержание своего разговора с Уэстоном о том, почему Норрис не спешит заключить брак с Мадж. – Вот и вся так называемая измена. – Она сверкнула глазами в сторону леди Шелтон и снова повернулась к миссис Коффин. – Меня не обвинят. Нет никаких доказательств. Что они могут мне предъявить? Если они пытаются выжать что-то из таких пустых разговоров, то просто роются в грязи в надежде найти способ от меня избавиться. Но мой брат за меня заступится, и Норрис тоже объявит о моей невиновности. Так же должны поступить Уэстон и Смитон.

– Лорд Рочфорд тоже арестован. Он здесь, в Тауэре. – Леди Кингстон не смотрела Анне в глаза, в которых застыл ужас.

И Джордж тоже? В этом не было никакого смысла. Его-то зачем арестовывать? Не дай Бог, раскроется его роль в смерти Екатерины. Если об этом известно Шапуи, Генриху придется примерно наказать Джорджа, чтобы удовлетворить императора, дружбы которого он добивался. А она, Анна, как честно признавался сам Карл, оставалась препятствием к этому. Или ради заключения союза с империей ее враги пытались представить дело так, будто она и ее друзья являются соучастниками убийства? Что тут главнее: прелюбодеяние или убийство?

– Это уже напоминает фарс, – заявила Анна. – Прошу вас, леди Кингстон, пошлите за вашим мужем, мне нужно поговорить с ним.

Вскоре перед Анной стоял со шляпой в руках сэр Уильям.

– Мне сказали, что милорд брат мой находится здесь, – начала разговор Анна.

– Это правда, – подтвердил констебль.

– Но почему?

– Вы знаете, что я не могу обсуждать это с вами.

Анна вздохнула:

– Очень рада, что мы оказались рядом.

Анну вдруг поразила мысль: если Джордж и Норрис оба здесь, то за нее действительно больше некому заступиться, она осталась совершенно одна, без друзей.

Кингстон прочистил горло:

– Мадам, я могу также сообщить вам, что в Тауэре находятся еще четыре джентльмена по вашему делу: сэр Фрэнсис Уэстон, сэр Уильям Бреретон, сэр Томас Уайетт и сэр Ричард Пейдж.

Значит, всего шестеро, помимо ее брата! Уайетт – это еще можно было понять, ведь когда-то он любил ее, а вот Пейдж… Анна едва представляла, как он выглядит. Какой же сексуальной хищницей ее считали? Или пытались доказать, что, отчаянно желая иметь сына, она без конца меняла любовников в надежде не оставить пустой королевскую колыбель? Просто смешно. Неужели они забыли, что она без всяких проблем зачинала сыновей с Генрихом? Или они намекали, что эти сыновья – и, не дай Бог, даже Елизавета – не от Генриха?

Кое-что прояснялось. Все это грязное дело затеяно не одним Генрихом: без Кромвеля тут не обошлось, Анна была в этом уверена. Он боялся ее враждебности и нанес удар первым. Это доказывал арест Бреретона. У Кромвеля имелись с ним свои счеты. Рука господина секретаря слишком явственно читалась в этом деле. Ни прелюбодеяние, ни убийство тут ничего не значат!

Что ж, она с ним разберется!

– Мастер Кингстон, я желаю, чтобы вы передали письмо от меня господину секретарю.

– Мадам, скажите на словах, и я все ему передам.

– Тогда прошу вас сказать ему, что меня крайне удивляет отсутствие у королевского совета желания со мной встретиться. Меня вообще не допрашивали, но тем не менее арестованы семеро джентльменов. Я бы хотела получить возможность объясниться и оправдать свое честное имя.

Кингстон ничего не сказал.

Анна посмотрела вверх на безоблачное небо:

– Если добрые люди ничего не сделают, чтобы исправить мое положение, Бог продемонстрирует свое неудовольствие. Могу поспорить, что мы не увидим дождя, пока меня не выпустят из Тауэра.

– Тогда я буду молиться о ниспослании дождя, потому что нам нужна хорошая погода для посевов, – сказал Кингстон и оставил Анну.

Когда он ушел, леди Кингстон дала узнице пяльцы, кусок ткани, шелковых ниток, и Анна попыталась сосредоточиться на вышивании. Делая стежок за стежком, она все больше убеждалась в правильности своей теории насчет Кромвеля. Ни одну из ее дам не арестовали за содействие прелюбодеянию, а череда любовных связей была бы невозможна без помощи хотя бы одной доверенной служанки. Обвиняя Анну в преступлениях, которые она, предположительно, совершила, Кромвель шел на большой риск, и это показывало, в каком он пребывал отчаянии.

Однако Кромвель не дурак: какие бы доказательства он ни предъявил Генриху, они должны быть убедительными, а иначе господина секретаря ждут ужасные последствия.

За вечер Анне так надоела навязчивая бдительность и едкие замечания окружавших ее дам, что она больше не могла молчать. Когда все собрались обедать, узница повернулась к Кингстону:

– Король знал, что делал, когда поместил рядом со мной моих тетушек и госпожу Коффин.

Леди Болейн фыркнула:

– Вас привела сюда любовь к интригам, племянница.

– Я никогда не плела интриг против короля, – возразила Анна.

Наступила тишина. Паузу заполнила миссис Стонор:

– Вы знаете, из всех узников хуже других здесь обращаются с Марком Смитоном – он в кандалах.

Анну встревожили эти слова.

– Потому что он не джентльмен, – заметила она. – Я не знаю за ним никаких дурных поступков. Он всего один раз приходил в мои личные покои в Винчестере, когда я послала за ним, чтобы он сыграл для нашей компании. После этого я не разговаривала с ним до субботы перед Майским днем, когда обнаружила его у окна в моем приемном зале. – Анна рассказала, что произошло. – За это его арестовали?