Анна с трудом поднялась на ноги, и они пошли дальше – мимо Лейтенантского дома к входу во дворец. Потом Кингстон провел Анну вверх по лестнице в ее покои. Неужели прошло три года? В комнатах пахло сыростью, но они остались точно такие же, какими их помнила Анна, когда с триумфом отправилась объезжать город. Казалось, только вчера она восхищалась просторными залами, огромным камином и озорными ангелочками, резвившимися на античном фризе.

Анну ожидали отобранные для услужения ей люди. Главными среди них были четыре дамы, которых она не любила. Это пленница отметила про себя с неудовольствием. Тут присутствовали тетка Анны, жена дяди Джеймса Болейна, который недавно рассердил племянницу тем, что продемонстрировал верность леди Марии, и леди Шелтон, которая приветствовала заключенную с нескрываемой злобой.

Вперед вышла и сделала реверанс леди Кингстон. Она тоже была дружна с леди Марией и раньше служила вдовствующей принцессе. От нее сочувствия ждать не приходилось. И наконец, миссис Коффин, жена главного конюшего Анны.

Неужели, назначив в услужение к опальной супруге женщин, которые ее терпеть не могли, Генрих проявлял дополнительную, утонченную жестокость? Как он мог! Однако, кроме этих четырех мегер, король прислал также старую няню Анны, миссис Орчард, которая печально качала головой, и добродушную миссис Стонор, опекуншу служивших у Анны девушек. Эти две дамы, объяснил Кингстон, будут исполнять обязанности камеристок и спать по ночам на соломенных тюфяках в ее опочивальне.

– Мадам, узники высокого ранга, по обычаю, принимают пищу за моим столом, – сообщил сэр Уильям. – Ужин готов, и я буду рад, если вы присоединитесь к нам с женой.

Анну удивила неожиданная любезность констебля, и она согласилась, чтобы ее проводили в Лейтенантский дом – обветшалое старое здание, смотревшее фасадом на Тауэр-Грин и церковь Святого Петра ад Винкула.

Стол, сервированный серебром, и прекрасный ужин, которым угощали Анну, невольно располагали к хозяевам. Проникшись сердечной симпатией, она немного поела под их внимательными взглядами, но разговор не клеился, то и дело возникали напряженные паузы. Было столько всего, о чем Анна хотела – нет, ей было необходимо – спросить, но не смела, страшась того, что может услышать в ответ.

Но сильнее всего жгла изнутри потребность заявить о своей, Норриса и Смитона невиновности. И еще она жаждала духовного утешения.

– Мастер Кингстон, не окажете ли вы мне любезность? Попросите его величество короля разрешить мне принимать Святое причастие у себя в кабинете, чтобы я могла молиться о Божественной милости, – сказала Анна.

– Это я могу организовать, мадам. – Кингстон промокнул рот салфеткой. – Хотите, позову священника Тауэра причастить вас после ужина?

– Очень бы хотелось, – запинаясь, произнесла Анна и едва не заплакала. – Бог свидетель, в этих обвинениях нет ни капли правды, потому что я так же свободна от мужского общества, как и от греха, и я верная, венчанная жена короля. Мастер Кингстон, вам известно, почему я здесь?

Похоже, вопрос Кингстона озадачил.

– Если бы я знал, то все равно не имел бы права обсуждать это с вами.

– Когда вы в последний раз видели короля? – не отступалась Анна.

– На турнире в Майский день.

– Прошу вас, скажите, где находится милорд отец мой? – молила Анна.

Отец имел влияние. Он, конечно же, мог за нее вступиться.

– Я видел его перед обедом при дворе.

Знает ли отец о том, что происходит? Он был членом королевского Тайного совета, и его назначили в это Большое жюри. Анна вспомнила, каким озабоченным выглядел отец в момент их последней встречи. Неужели он знал о готовящемся аресте и не предупредил ее? А Джордж? Если бы Джордж знал, то перевернул бы ради ее спасения небо и землю. Поговорил бы с королем и бесстрашно бросился бы на ее защиту. Анна не могла вынести мысли о том, как будет переживать брат, услышав о ее аресте.

– А где мой милый брат?! – в отчаянии воскликнула она.

– Я оставил его во дворце Йорк, – ответил Кингстон.

Леди Кингстон потянулась и положила ладонь на руку Анны:

– Мадам, бесполезно сходить с ума.

Но Анну обуял страх. Она вспомнила, что еще кто-то неназванный был обвинен в измене. Кто это мог быть?

– Я слышала, что вместе со мной обвинили троих мужчин, – сказала она, – но не могу ответить на это ничем иным, кроме «нет»! Я не сделала ничего дурного, даже если мне придется в доказательство этого обнажить свое тело!

Сказав это, Анна изобразила, будто распахивает лиф платья, а потом истерически расхохоталась над абсурдностью своих слов. Кингстон напомнил ей, что Норрис и Смитон свидетельствовали против нее. От Смитона этого можно было ожидать, потому что он не джентльмен, но не от Норриса. Он ни за что бы ее не предал.

– О Норрис, неужели вы обвинили меня? – выпалила она, и плач перешел в слезы. – Вы теперь вместе со мной в Тауэре, и нам суждено умереть. И вы, Марк, тоже здесь, – сетовала она, вспоминая, что тот тоже невинен. Потом подумала о матери, которая до сих пор лежала больной в Хивере. Новость об аресте дочери и все эти шокирующие наветы плохо скажутся на ней. – О мать моя, ты умрешь от горя! – воскликнула она.

Мысль была невыносимой, и Анна быстро сменила тему, заговорив о своих опасениях за леди Уорчестер, ребенок которой мог умереть во чреве.

– А что стало причиной? – спросила леди Кингстон.

– Огорчение из-за того, что случилось со мной.

Наступила тишина. Анна повернулась к констеблю. Ей отчаянно хотелось узнать, совершат ли над ней правосудие.

– Мастер Кингстон, я умру без суда?

Тот покачал головой:

– Самым ничтожным подданным короля не отказывают в этом.

Анна засмеялась. И не могла остановиться.

Было десять часов. Священник давно ушел, и Анна у себя в кабинете заканчивала читать молитвы, предписанные ей в качестве легкого наказания, когда услышала, как леди Кингстон сказала в соседней комнате ее теткам, что Смитону наконец нашли комнату в Тауэре и что она хуже, чем у Норриса. Боже, знать бы, где разместили Норриса. Однако, упав в изнеможении на кровать после самого ужасного дня в своей жизни, Анна почувствовала, что даже присутствие его где-то рядом – слабое утешение.

Спать было невозможно. Анну и до ареста мучили кошмары, но теперь они стали в сотню раз хуже. Она не сомневалась: Генрих хочет от нее избавиться, чтобы взять себе третью жену, которая родит ему сыновей, не создавая проблем, возникших, когда он пытался отделаться от Екатерины. Но она, Анна, согласна уйти тихо – если только ей представится такой шанс – и заявит об этом, как только сможет. Вероятно, это единственный способ сохранить жизнь. Или Генрих просто пытается запугать ее, чтобы добиться покорности? Сколько раз его угрозы оказывались пустыми словами… Не может быть, чтобы он хотел ее смерти, ведь когда-то она так много для него значила.

Анна старалась побороть страшные видения того, как встает на колени перед колодой и ждет, когда опустится топор… Ужасно! И она еще думала, что изнасилование – самое страшное, что может сотворить мужчина с женщиной! Мысли шли по одному и тому же кругу – бесконечная, вьющаяся спиралью пытка.

Наконец за окном забрезжил свет еще одного яркого майского дня.

Через несколько часов Анне разрешили посидеть в обнесенном со всех сторон стеной Саду королевы с нестриженой лужайкой и неухоженными цветочными клумбами. Ее сопровождали четыре стражницы, и Анна заметила, что леди Кингстон, якобы занятая шитьем, пристально следит за ней. Открытая враждебность леди Шелтон ничуть не смягчилась. Это было обидно, особенно после того, как Анна оказала ей честь, назначив ко двору Елизаветы.

– Почему вы так злитесь на меня, тетушка? – рискнула спросить Анна.

– Вы сами знаете! – прошипела леди Шелтон. – Не хватило вам того, что вы опозорили нашу семью, так еще разрушили репутацию моей Мадж! Вы будете отрицать, что толкнули ее в руки короля? Или что этот Норрис – человек, которого она любила, изменил ей с вами? Благодаря вам ее доброе имя опорочено и счастье разрушено.