Дыхание Генриха участилось. Он стал похож на разъяренного быка, готового кинуться в бой. Только недавно придворный художник Ганс Гольбейн нарисовал его в образе царя Соломона, источника всей мудрости. Скип очень кстати завершил свою речь и призвал паству встать на колени для молитвы. Несмотря на закипевшую внутри ярость, Генриху пришлось послушаться.

После службы он схватил Анну за руку и затащил в одну из ниш за королевской скамьей.

– Это вы приказали? – зло спросил он. – Или он сам решился подстрекать к бунту и клеветать на меня, моих советников и весь мой парламент?

Не успела она ответить, как в нишу, забыв о своем положении, ввалился Кромвель. Анну он проигнорировал.

– Ваша милость, разумеется, не оставит это без ответа! – прошипел он.

Никогда еще Анна не видела господина секретаря таким возбужденным.

– Я намерен приказать совету, чтобы этому священнику сделали выговор и предупредили: пусть следит за своим языком, если хочет остаться на службе у королевы.

– Но ваша милость были согласны с ним, – вмешалась Анна. – Только позавчера вечером вы говорили, каким достойным деянием было бы направить богатства монастырей на образование и благотворительность. Это ведь не вы преследуете личные выгоды.

– Он представил все так, будто это я! – прорычал Генрих.

– Уверена, подобного не было у него и в мыслях, и вашей милости не стоит беспокоиться, потому что скоро мир узнает правду.

– Ваша милость, мне нужно поговорить с вами наедине, – настойчиво попросил Кромвель.

– Нужно? Господин секретарь, вы разговариваете с королем, – напомнила Анна.

– Я встречусь с вами позже, – сказал Генрих.

– Мы сейчас будем обедать, – сладким голосом произнесла Анна и вышла.

За столом Генрих не упоминал о намеках Скипа на его неверность, поскольку не мог отрицать правдивость этих слов, боясь спровоцировать очередную ссору. Однако настроение у короля весь остаток дня было кислое, и несчастный податель милостыни получил словесный выговор от совета. Анна не знала, о чем говорили между собой Генрих и Кромвель. Какая разница? Она готовилась снова взбаламутить общественное мнение.

На следующий день той Святой седмицы Хью Латимер, страстный сторонник реформ, который регулярно проповедовал перед королем, согласился вступить в борьбу на стороне Анны.

– Вспомните притчу об арендаторах, которые отказались платить ренту хозяину виноградника, – призывал он в своем поучении в Королевской капелле. – Когда арендаторов изгнали, виноградник перешел к более достойным людям, которые смогли найти ему лучшее применение.

Никто не усомнился бы в том, что проповедник намекал на закрытие монастырей.

Генрих никак не отреагировал. После службы он бросил на Анну испепеляющий взгляд и вышел, громко топая ногами, так что ей пришлось немедленно заручиться поддержкой архиепископа Кранмера, который согласился защищать ее в любых спорах с королем и написать его секретарю, выражая поддержку взглядов королевы.

Вскоре благодаря Кранмеру Анна с радостью обнаружила, что энтузиазм Генриха относительно ее планов – и в ее постели – заметно возрос. Но хотя они достигли взаимопонимания и давно уже не жили так дружно, это не отвратило Генриха от ухаживаний за Джейн Сеймур. В Великий четверг Анна видела их вместе играющими в кегли. Они улыбались друг другу с особой интимностью, свойственной любовникам, и ей хотелось плакать, а внутри все клокотало, когда она исполняла традиционную обязанность королевы: раздавала деньги нищим и омывала им ноги, которые были тщательно отмыты заблаговременно, в память о Тайной вечере. Неужели эта маленькая сучка всегда будет портить ей жизнь?

– Мы постепенно сближаемся с императором, – сказал Анне Генрих в тот вечер. Они лежали в постели. – Но сохраняются препятствия, которые нужно преодолеть. Я намерен добиться, чтобы Карл признал вас королевой, и для этой цели пригласил Шапуи ко двору в пасхальный вторник. Пусть получит возможность оказать вам положенные почести.

Анна испытала облегчение и восторг. Это доказывало, что хотя Генрих и не любит ее так, как раньше, но все еще считает своей королевой.

– Весьма кстати! – отозвалась она. – Шапуи никогда не преклонял передо мной колени, никогда не целовал мне руку.

Как же она насладится своей победой!

– Теперь он это сделает, причем публично! – прорычал Генрих. – И таким образом признает, что я не ошибся, когда отдалил от себя Екатерину и женился на вас. Ни на каких других условиях соглашение с Карлом я не подпишу.

Встречать Шапуи у ворот дворца Гринвич король отправил Джорджа, чтобы посол не сомневался: судьба вожделенного альянса зависит от того, выкажет ли он сердечное расположение по отношению к Болейнам. Джордж получил инструкции оказать Шапуи теплый прием и дать ему понять, что Анна, ее семья и друзья благоволят к возобновлению дружественных отношений с императором.

Кромвелю было велено идти следом и передать Шапуи приглашение короля посетить Анну и приложиться к ее руке – честь, которой удостаивались только избранные.

– Он скажет: «Для меня это будет большим удовольствием», – удовлетворенно потирая руки, проговорил Генрих.

Следом за Генрихом Анна прошла в часовню, и они вместе сели на королевскую скамью, находившуюся на галерее, куда нужно было подниматься по лестнице. Под ними, в основном помещении церкви, собралось множество людей. Слух о визите Шапуи распространился быстро, и всем было любопытно посмотреть, как поведет себя посол императора. Анна знала: некоторые надеются, что он выкажет ей пренебрежение.

Когда пришло время делать подношения, Генрих первой к алтарю отправил Анну, а сам двинулся за ней по пятам. Внизу она едва не столкнулась с Шапуи, который стоял за дверью. Возникла пауза, затем он поклонился. В ответ Анна любезно улыбнулась. Теперь ее никто не тронет. Скоро император станет ей другом.

Сегодня обходительность была обязательной. Анна сделала глубокий реверанс перед Шапуи как представителем императора и удивилась, когда тот проявил любезность и подержал две ее свечи, необходимые для выполнения ритуала.

Из церкви Анны выходила с ощущением ликования и глубокого облегчения. А двигаясь рядом с Генрихом по галерее во главе длинной процессии придворных, не могла сдержать восторга.

– Мне жаль, что Испания воюет с Францией, – громко сказала она, чтобы все услышали, – но я твердо стою на стороне императора. Король Франциск больше не друг мне. Такое впечатление, что, устав от жизни из-за своей болезни, он хочет сократить свои дни, затевая войну.

– На мой взгляд, он их сокращает недостаточно быстро, – буркнул Генрих.

Он проводил Анну на обед в ее апартаменты, что было у него в обычае после мессы; часто он приглашал разделить с ними трапезу почетных гостей.

– Шапуи присоединится к нам? – поинтересовалась Анна.

– Я просил его прийти, – ответил Генрих, когда они уселись за главный стол.

Комната наполнялась, но посол все не показывался. Напрасно Анна искала его глазами среди группы иностранных посланников, ожидавших у дверей, когда объявят об их прибытии. Неужели Шапуи уже раскаивается в своем жесте доброжелательства?

– Почему не пришел мессир Шапуи? – спросила она Генриха.

– Без сомнения, у него есть на то веские причины, – ответил король. – Его любезность по отношению к вам возбудит много разговоров, особенно в среде сторонников империи, и некоторые будут недовольны им за то, что он признал вас.

– Пусть лучше смирятся с этим, – сказала Анна и отправила церемониймейстера на поиски Шапуи.

Вернувшись, тот сообщил, что посол обедает с ее братом и другими знатными господами в приемном зале короля. Весьма довольная этим известием, Анна улыбнулась Генриху.

На следующий день Джордж сообщил ей, что между Генрихом и Кромвелем произошла яростная стычка по поводу переговоров с Испанией. Судя по тем сведениям, которые Джорджу удалось узнать у людей, находившихся в пределах слышимости, Кромвель превысил свои полномочия. Джордж видел его сидящим на сундуке за дверями приемного зала короля. По лицу господина секретаря струился пот, и вообще выглядел он так, будто только что сбежал от адских псов.