– Девочка сильная и здоровая, – сказала повитуха.

Все женщины нахваливали ребенка, говорили, что ее благополучное появление на свет предсказывает длинную череду сыновей. А кормилица радостно восклицала, ах, как быстро ухватилась малышка за грудь и начала сосать. Анна чувствовала какую-то странную отчужденность. Она слышала, что матери испытывают лихорадочную любовь к своим новорожденным детям. С ней этого не произошло. Или была слишком разочарована, слишком охвачена ощущением краха всех надежд? Маленькое создание, лежавшее в колыбели, будет постоянным напоминанием об этом.

Снаружи послышалось приглушенные звуки какой-то суматохи, потом шторы на дверях раздвинулись и вошел Генрих в охотничьем костюме, пропитанный запахом приволья.

– Дорогая! Слава Богу, вы перенесли роды благополучно! – Он склонился над постелью и поцеловал Анну, потом заглянул в колыбель. – Привет, малышка! – Он взял на руки спящего младенца и нежно поцеловал маленькую головку. – Да благословит тебя Господь!

– Сир, – прошептала Анна, – мне так жаль, что я не родила вам сына.

Генрих оторвал взгляд от ребенка. В его глазах не было укоризны.

– Вы подарили мне здоровое дитя. Вы и я, мы оба полны жизненных сил, и, по милости Божьей, сыновья у нас еще будут.

Анна не могла сдерживаться. Облегчение было настолько велико, что она начала плакать.

– Дорогая… – Генрих передал младенца повитухе и взял Анну за руки. – Я горжусь вами. Я скорее стал бы просить у дверей милостыню, чем покинул бы вас.

– Благодарю вас! – улыбаясь сквозь слезы, произнесла Анна.

Король отпустил ее руки и потребовал обратно ребенка.

– Мы назовем ее Елизаветой в честь моей матери, – сказал он.

– По счастливому совпадению это имя и моей матери, – поддержала его Анна. – Прекрасный выбор.

– У нее мой нос, – заметил Генрих, снова целуя ребенка и укладывая его в колыбель, потом подозвал девушек, которые должны были качать люльку. – Теперь я оставлю вас отдыхать, дорогая. Я должен подготовить все к крещению.

– А что будет с письмами, которые вы написали? – спросила Анна.

– Там есть место, чтобы исправить «принц» на «принцесса». Их отправят сегодня же вечером.

– Когда вы устроите турнир?

– Еще не решил. – Впервые Генрих немного погрустнел. – Но мы проведем роскошный обряд крещения. Пока у нас не появится сын, Анна, Елизавета – моя наследница, и все должны признать ее таковой.

Елизавете исполнилось три дня, Анна следила за тем, как малышку заворачивают в отороченную мехом горностая пурпурную мантию с длинным шлейфом. Потом вдовствующая герцогиня Норфолк в сопровождении длинной процессии понесла ее на руках в церковь монастыря Черных Братьев, где вскоре состоится обряд крещения. Отец Анны будет поддерживать длинный шлейф своей внучки, а Джордж включен в число тех, кто должен держать королевский полог над ее головой.

Анна в накинутой на плечи церемониальной мантии с горностаевым подбоем возлежала на своей огромной французской кровати. Генрих, облаченный в костюм из золотой парчи, пришел и сел рядом в ожидании возвращения дочери. Они не присутствовали на крестинах, это был триумф крестных. Генрих выбрал четверых: архиепископа Кранмера и вдовствующую герцогиню, а также двух сторонников Екатерины – маркизу Дорсет и маркиза Эксетера.

– Это создаст видимость их одобрения, – злорадствовал Генрих.

Пока они ждали, Генрих описывал Анне гобелены, которые были вывешены на наружных стенах дворца по всему пути процессии; фонтан из чистого серебра, установленный на высокой трехступенчатой платформе под алым атласным балдахином с золотой бахромой; рассказывал, какие будут проведены церемонии и кто из знатных гостей будет присутствовать. Анна одобрительно слушала. Никакие почести не были забыты.

Наконец они услышали отдаленный звук фанфар.

– Ее несут назад, – сказал Генрих.

Вскоре принцессу доставили в опочивальню королевы и положили на руки королю. Он благословил дочь, потом передал Анне, которая сделала то же и впервые назвала ребенка крестильным именем, что являлось привилегией матери. Крестным и главным гостям подали закуски, затем Генрих отправил Норфолка и Саффолка передать его благодарности лорд-мэру и олдерменам за участие и помощь в организации церемонии.

– Вечером будет фейерверк? – спросила Генриха Анна.

– На этот счет я не распорядился, – со смущенным видом ответил король.

Анна понимала: если бы крестили принца, палили бы изо всех пушек. На следующий день она с огорчением узнала, что на улицах Лондона тоже никто не зажигал праздничных костров, и ужаснулась, когда Джордж, пришедший навестить сестру и племянницу, сообщил ей об аресте двух монахов, которые сказали, что принцессу крестили в недостаточно горячей воде.

– Как они могут говорить такое о невинном ребенке? – удивлялась Анна.

– Не обращай внимания, – посоветовал Джордж. – Шапуи сказал мне в лицо, мол, нам не следует ждать, что люди будут праздновать. Он заявил, что тебя и твоих родных мало кто любит.

– Поручаю тебе передать ему, чтобы он повесился, – прошипела Анна.

– Передам что-нибудь в этом роде! – фыркнул Джордж.

Генрих не особенно часто навещал Анну. Несмотря на громогласные заявления, сделанные им по поводу рождения Елизаветы, Анна была убеждена: король считал, что супруга не оправдала его надежд. Задавался ли он вопросом: а стоило ли так много ставить на карту ради нее? И не вопрошал ли в отчаянии: почему Господь отказывает ему в сыне? Тем не менее Генрих ясно давал понять Анне, что не намерен терять лицо и так же непоколебимо, как прежде, уверен в правильности женитьбы на ней и отказа от Екатерины.

Словно в доказательство этого, он вдруг приказал арестовать и поместить в тюрьму монахиню из Кента и ее сподвижников.

– Что с ней будет? – поинтересовалась Анна, впервые после родов садясь в кресло.

– Ее допросят. Она наговорила достаточно и даже больше необходимого для обвинения в измене.

Это было ново в Генрихе, и Анна такие изменения одобряла. Он проявлял слишком много терпения и всепрощения к своим противникам. Теперь она радовалась, видя его намерение покончить с ними.

В постели он тоже вел себя более решительно. Как только Анна восстановилась после родов и была воцерковлена, король появился в дверях ее спальни.

– Давайте сделаем сына, которого вы мне обещали, – сказал он, устремляясь к ней с вожделением во взгляде.

Анне пока не хотелось, чтобы Генрих начал предаваться с ней любви. Она сбросила вес, набранный за время беременности, но живот и груди потеряли упругость, а на бедрах, в тех местах, где кожа сильно растянулась, появились сизые прожилки. Боялась проникновения внутрь себя так скоро после родов, и совсем не желала снова беременеть. А кроме того, продолжала терзаться мыслями о любовных утехах Генриха с леди Кэри. Продолжается ли их связь? Спрашивать Анна не осмеливалась и, как предписал супруг, хранила величавое молчание.

Однако она знала свой супружеский долг и понимала насущную необходимость родить королю сына, поэтому отдалась ему и была удивлена силой его желания. Может быть, он с августа не знал женщин? По крайней мере, одно было ясно: он все еще желает ее.

Анну беспокоила неспособность полюбить собственную дочь. Она без особых сожалений оставляла Елизавету на попечение нянек в снабженной всем необходимым детской. Иногда из чувства вины отдавала распоряжение, чтобы принцессу принесли к ней в спальню и положили на подушку у ее ног: пусть все видят, какая она преданная мать, и не догадываются о тяжелом разочаровании, которое испытывала и никак не могла изжить.

Нередко Анна размышляла: любила бы она Елизавету больше, если бы та родилась мальчиком? Прониклась бы теплым чувством к сыну с таким старческим личиком, делавшим младенца отстраненно-независимым, какое было у ее дочери? Маргарет, леди Брайан, которая умело верховодила в детской принцессы Марии и была назначена Генрихом заправлять в детской Елизаветы, отчитывалась, что принцесса в целом хороший ребенок, но склонна впадать в бурные истерики, если ей отказывают в чем-либо, чего она хочет.