Анне с трудом верилось во все это. Когда Генрих отпустил ее, она постаралась осознать, какие последствия влекла за собой смерть Уорхэма. Теперь, наверное, и правда до свадьбы остались считаные недели. Ведь Кранмер не колеблясь объявит союз Генриха с Екатериной недействительным, к тому же он именно тот человек, который энергично возьмется за проведение религиозных реформ, которые так важны и для него самого, и для Анны.

Генрих смотрел на нее, словно хотел проглотить. Она поймала на себе взгляд короля и прочла в нем годы подавляемого желания. Снаружи, за открытым окном, солнце садилось за деревья, бросая мягкий лучистый свет на очарованный мир и золотисто-рыжие волосы короля. Они были одни в этот благоуханный летний вечер. Генрих сделал к ней шаг, и она оказалась в его объятиях.

– Я люблю вас, Анна. – Голос Генриха потяжелел от страсти. – Будьте моей, дорогая! Теперь нас ничто не остановит.

«Почему нет? – подумала она, обвивая руками мощный торс короля и прижимаясь щекой к шершавому, расшитому золотыми нитями дублету. – Мы так долго отказывали себе! И пусть я не люблю его так, как он любит меня, но, по крайней мере, этот человек меня возвеличил».

Анну вдруг охватило желание слиться с Генрихом воедино, дать что-то взамен за долгие годы по большей части односторонних ухаживаний и за недостаток любви, которой она одаривала своего обожателя очень скупо.

– Вашей милости хочется увидеть меня в той прекрасной ночной рубашке? – проворковала она, глядя в горевшие огнем желания глаза Генриха.

– Дорогая! – голос его дрожал.

– Подождите здесь. Я скоро вернусь, – пообещала она.

Анна лежала на смятой постели, испытывая легкую боль и одновременно триумф. На улице стражник прокричал два часа ночи, в остальном все было тихо. Она потянулась и посмотрела на то место, где только что был Генрих. На подушке сохранился отпечаток его головы, на простыне – следы его семени, вытекавшего из нее. Нежно поцеловав на ночь любимую, король ушел составлять назначение Кранмера и обещал вернуться, как только управится с делом. Он хотел отправить документ в Рим на рассвете.

Их первое соитие оказалось совсем не таким, как ожидала Анна. Было немного больно, удовольствие отсутствовало, ощущалось только трение двух потных тел. Прежде она ни разу не видела мужчину голым и в состоянии сексуального возбуждения, хотя представляла, как это выглядит, потому что слышала множество шуток и сопровождавшихся хихиканьем доверительных разговоров о мужской наготе. Однако реальный облик Генриха не вполне совпадал с тем, что она себе воображала. Его член был меньше, чем производимое гульфиком впечатление.

Генрих сам стянул ночную рубашку с плеч Анны и некоторое время удерживал ее, чтобы рассмотреть тело возлюбленной, в первый раз ему открывшееся. Затем потащил Анну на кровать, глаза его потемнели от страсти. И тем не менее – этого она точно не могла себе представить заранее – король нервничал. Он без конца дотрагивался до своего мужского достоинства, теребил его. А потом вошел в нее, болезненно, тяжело дыша и бешено дергаясь взад-вперед. Все закончилось очень быстро.

«И это оно?» – спросила себя Анна, когда они с Генрихом лежали вместе после акта любви; он обхватил ее сильными руками и зарылся лицом в ее волосы.

И это воспевают в своих творениях поэты и сочинители песен? Ради этого Генрих порвал с Римом? Если так, должно быть, мужчины ощущают все как-то иначе! Нет, она не была так уж сильно разочарована, хотя предпочла бы, чтобы это произошло после свадьбы. Значение имели власть, основание династии и продвижение реформ. А секс – лишь средство достигнуть желаемого; и теперь в ее руках могло оказаться все. Она принадлежала Генриху; они даже могли зачать сына, который увенчает их благословенный союз. Внутри у Анны разрасталось ощущение триумфа.

После любовного соития Генрих долго прижимал Анну к себе. Несколько раз повторил, что любит, и благодарил за позволение обладать ею. Встав с постели, чтобы написать письмо, король поцеловал ей руку и промурлыкал нежные прощальные слова. Он все сделал правильно. Тогда почему ее гложет беспокойство? Будто что-то не в порядке… Может, наступила и прошла кульминация долгих лет ожидания, отказов и отсрочек? Или она что-то сделала не так? Ее роль была пассивной, она позволила ему взять инициативу на себя. А разве не этого ожидают от женщины? И тут Анна вспомнила некоторые детали своей жизни при французском дворе: рельеф на дне золотой чаши, стенные росписи, непристойные книги, которые ходили по рукам. Нет, она вела себя неправильно. Женщины должны играть активную роль. Это способ поддерживать в мужчине интерес, когда он уже завоевал вас.

Анна попыталась представить себе, как делает подобные вещи с Генрихом и для него. Это заставило ее понять, насколько мало она его знает. Что сделает для него любовь особенной? Стоит ли ей спросить или лучше удивить его? «Просто сделай это», – сказала она себе, улыбаясь.

Потом, непрошеной, пришла предательская мысль: насколько восхитительнее было бы предаться любви с Норрисом. Если бы он оказался в ее постели, она бы точно что-нибудь почувствовала. Но этого никогда не случится, она не должна даже думать о таком. Тем не менее, когда через час Генрих вернулся, снова заявил права на нее и достиг кульминации в ее объятиях, Анна позволила себе представить на его месте Норриса, и тогда в ней зашевелилось желание.

Анна надеялась, что утром Генрих останется с ней в постели и она сможет порадовать его, как задумала, но, когда проснулась, он был уже на ногах и натягивал на себя ночную рубашку. Потом наклонился и поцеловал ее:

– Доброе утро, дорогая!

– Доброе утро, ваша милость, – улыбнулась она и с наслаждением потянулась.

– Я хотел бы остаться, но должен уйти, – сказал Генрих, поправляя на голове колпак. – Сегодня утром я уезжаю в Хансдон.

– В Хансдон? Зачем?

– Навестить Марию.

Анна села, хорошее настроение улетучилось.

– Удивляюсь, что вы проявляете к ней такую благосклонность, учитывая, какой своевольной она была.

Генрих наклонился обуть тапочки. Он сидел к ней спиной:

– В сердце своем она хорошая, любящая дочь. Мягкими словами и уговорами я верну ее к послушанию.

– Она таких милостей не заслуживает! – возразила Анна. – Ей шестнадцать, и она должна лучше знать свои обязанности. Будь я ее отцом, я бы высекла ее и положила конец этому сумасбродству.

– Дорогая, дайте мне шанс. Я поговорю с ней.

– Вы уже говорили с ней, и без всякого результата! Я надеялась, что именно этот день вы проведете со мной.

Генрих повернулся и сжал ее руку:

– Обещаю, что не останусь там надолго. К вечеру я вернусь, и тогда, моя милая, мы снова сможем побыть вдвоем. – Глаза его засветились.

– Очень хорошо, – уступила Анна, – но смотрите прижмите ее к ногтю. Она может оказаться не менее опасной, чем мать.

– Я ее отец. Она будет повиноваться мне, вот увидите.

После того как Генрих, любовно поцеловав Анну, уехал в Хартфордшир, она вместе с Джорджем отправилась в дворцовый сад смотреть игру в шары.

– Ты слышал про Уорхэма? – спросила Анна, когда они уселись на траву в отдалении от других зрителей.

– Слышал! Дела быстро поворачиваются в твою сторону, сестрица.

– Знаю. Но король все так же снисходителен к принцессе. Сегодня он поехал навестить ее и поговорить, но, уверена, ничего не добьется. Эта маленькая мадам слеплена из того же теста, что и мать. Упаси меня Господь, но я готова задушить ее! Когда стану королевой – а этого теперь ждать недолго, – возьму ее в свою свиту и однажды перекормлю за обедом! Или выдам замуж за какого-нибудь проходимца!

– Я мог бы им стать, если бы искал себе жену! – игриво сказал Джордж. – Уж я бы проучил ее!

– Было бы неплохо, – поддержала его Анна, желая, чтобы брат освободился от своего несчастливого брака с вечно кислой Джейн.