Генрих торжествовал. Едва успели доложить о его прибытии в Дарем-Хаус, как он уже ворвался в комнату Анны, где она упражнялась на лютне, а ее мать шила:

– Фокс и Гардинер вернулись из Рима! Анна, они привезли новости!

– Папа высказался в вашу пользу? – спросила она, поднимаясь.

– Нет, не то, дорогая. – Лицо короля слегка омрачилось. – Они оба придерживаются мнения, что нам нечего больше ждать от Климента, но… – Генрих снова засиял. – Они нашли человека, который предложил прекрасное решение моего Великого дела. Его зовут сэр Томас Кранмер. Они встретились с ним случайно, когда по пути сюда остановились на ночлег в аббатстве Уолтхэм. Кранмер укрывался там от какой-то болезни, которая распространилась в Кембридже. Он член университетского совета, и оба – Фокс и Гардинер – знают его долгие годы. – Генрих подвел Анну к дивану у окна, из которого открывался вид на реку. – Это было воссоединение старых друзей, и Гардинер устроил для всех троих отличный ужин. Они завели беседу и спросили у этого доктора Кранмера его мнение по поводу моего дела. Тот сказал, что не изучал его в деталях, но уверен: о законности моего брака должны судить университетские доктора богословия, а не папа.

Анна уставилась на Генриха, до нее постепенно доходил смысл его слов. Замечание Кранмера действительно было чрезвычайно мудрым, и дело должно продвинуться. А учитывая, что университетские люди часто придерживаются радикальных и передовых взглядов, эта затея не могла окончиться неудачей.

– И если университеты выскажутся в вашу пользу, что будет тогда? – хотела знать Анна.

– Спросите доктора Кранмера, дорогая. Я привез его сюда. – Король подошел к двери и командным голосом произнес: – Входите!

Доктору было около сорока, строго одетый церковник со скорбными глазами, темной щетиной на подбородке и нервной улыбкой, которая моментально исчезла, стоило ему приступить к разговору об интересующем всех предмете.

– В этом деле есть только одна истина, – тихим голосом произнес Кранмер, – и она открывается в Писании, когда его правильно истолковывают ученые мужи, подготовленные к таким занятиям. И подобное толкование, ваша милость, с тем же успехом может быть произведено в университетах, как и в Риме. Если бы мнение университетских докторов заслушали с самого начала, вы могли бы уже давно покончить с этим делом.

– Но какой авторитет будет иметь их мнение, если они решат дело в пользу его милости? – спросила Анна.

– Госпожа Анна, – ответил Кранмер, – это дело должно быть решено в соответствии с Божественным законом, а не с церковным правом, в связи с чем вмешательство папы необязательно. Если университетские знатоки богословия рассудят, что брак короля незаконен, значит так тому и быть, и все, что потребуется дальше, – это официальное заявление архиепископа Кентерберийского, которое даст королю свободу жениться снова.

– Это звучит так просто, – выдохнула Анна.

– Доктор Кранмер, – промурлыкал Генрих, обхватывая того рукой за плечи, – вы попали в самую точку! Я хочу, чтобы вы отложили в сторону все прочие дела и написали трактат, изложив в нем свои взгляды.

Кранмер выглядел одновременно довольным и встревоженным, но согласился. В тот же день Генрих попросил отца Анны устроить доктора в Дарем-Хаусе, чтобы тот мог писать свой трактат с комфортом. Отец, разумеется, с радостью исполнил просьбу короля. Никогда еще комнаты не обставлялись с такой скоростью! И Кранмер сел за работу.

В тех случаях, когда он появлялся из своих комнат, чтобы отобедать или разделить ужин с Анной, она находила, что новый гость образован и достоин доверия. Он интересовался гуманизмом и страстно высказывался за реформу Церкви, а споры об этом нередко возникали во время застольных бесед. Прошло немного времени, и отец сделал Кранмера их семейным капелланом. Так мрачный клирик стал важной частью домашней жизни Болейнов. Анна в самом деле начала считать его другом.

– Я думаю, – сказал Генрих, глядя огненным взглядом на плясавшие в очаге языки пламени, – что мне и вправду будет лучше без папы – моему королевству уж точно – и мои подданные будут вне себя от радости, если им не придется платить церковную десятину Риму. – Он стукнул кулаком по ладони. – Почему мы должны хранить духовную верность человеку, который по политическим причинам отказывает мне в аннулировании брака? Разве он не понимает, что мне нужен наследник, отчаянно нужен? – Генрих распалял сам себя; настроение у него в эти дни становилось все более переменчивым. – Почему Екатерина не дает мне свободы? – возглашал он. – Отчего она так упряма? Я не молодею, Анна, мне тридцать восемь. Вы понимаете, что я уже несколько лет не делю ложе с женщиной? – Он посмотрел на Анну с мукой и томлением во взгляде.

– Мы не смеем рисковать… – начала она.

– Я ни о чем не прошу! – перебил ее Генрих. – Мы теперь так близки к успеху. Я могу подождать. Богу известно, у меня было достаточно практики.

– Сколько времени займет сбор мнений университетов? – поинтересовалась Анна.

– Несколько недель, месяцев, может быть. В это время на следующий год вы, вероятно, будете носить под поясом моего ребенка. Подумайте об этом, Анна!

– А как насчет папы? – спросила она.

– Я намерен быть абсолютным правителем в своем королевстве. Мне опекуны не нужны, и я не потерплю вмешательства со стороны иностранцев.

Анна улыбнулась, радуясь, что он наконец ощутил свою силу и власть во всей полноте. Другого Уолси больше не появится.

На должность лорд-канцлера король назначил сэра Томаса Мора.

Анна много слышала о честности, строгих принципах и выдающейся учености этого законоведа. Несколько раз она встречалась с ним, так как Генрих высоко ценил его и считал другом. Мор был человек прямой, но опасный. Когда он говорил, его слушал весь мир. Мнения сэра Томаса уважали, ведь он придерживался их без страха и не ища выгоды для себя.

Некоторое время Генрих настойчиво просил сэра Томаса согласиться с тем, что его брак ущербен.

– Если он поддержит меня, это придаст веса моей позиции в деле, – говорил король Анне. – Даже папа прислушается.

Однако после встреч с Мором Генрих всегда возвращался подавленным.

– Я все еще не могу убедить его согласиться со мной, – сетовал он, прогуливаясь с Анной по саду в накидке и перчатках для защиты от ноябрьского холода. Тот факт, что Генрих был скорее печален, чем зол, показывал меру его любви к Мору.

– Что вы ему сказали? – спросила Анна более резким тоном, чем намеревалась.

– Я выразил нежелание понуждать его делать или произносить что-либо, идущее вразрез с совестью. Я сказал, что он должен прежде полагаться на Бога, а уже потом на меня.

И это должно стать побуждением!

– По крайней мере, он принял канцлерство, – продолжал Генрих. – Он не хотел соглашаться, но я сказал, что нуждаюсь в таких людях, как он.

Анна не могла одобрить подобного подхода к делу.

– Мудро ли это – назначать лорд-канцлером человека, который противостоит вам в самом важном из всех дел?

– Дорогая, не бойтесь. Мы с Томасом договорились, что я не буду привлекать его к своему Великому делу, а он не станет вмешиваться. И я дал ему понять, что из-за этого его власть в качестве канцлера будет ограниченной. Ваш дядя Норфолк, как глава совета, возьмет на себя общую ответственность, а милорд Саффолк станет его заместителем.

Хоть одна хорошая новость. А над всеми ними… она сама! Ухо короля полностью в ее власти, так что ни Норфолк, ни Саффолк не будут иметь влияния, кроме того, которое она им позволит в свое удовольствие. С такими мыслями в голове Анна нашла возможным натянуть на лицо улыбку, когда Генрих пригласил сэра Томаса Мора пообедать с ними в личных покоях короля, чтобы отпраздновать продвижение своего друга по службе. Мор приветствовал Анну весьма учтиво, принимая во внимание, что он давно был дружен с королевой и, вероятно, не раз сиживал за этим столом с Екатериной и Генрихом. Если он и был обескуражен появлением здесь новой спутницы короля, то виду не подал. За обедом сэр Томас демонстрировал остроумие и так мудро толковал разные события, что Анна не могла не отдать ему должное; ей стало понятно, почему люди тянутся к нему, отчего он повсеместно любим и вызывает всеобщий восторг.