В начале апреля, когда деревья покрылись цветом, будто украсились к празднику, в Эмптхилл прибыла депутация от Тайного совета во главе с герцогами Норфолком и Саффолком. Лорд Маунтжой проводил посетителей к Екатерине, и она приняла их, сидя в кресле с высокой спинкой у камина. Внутри Екатерина трепетала, но была решительно намерена не дать гостям заметить свое смятение. Стоило ей увидеть двух герцогов, и она сразу поняла: они доставили очень важную новость.

Говорил Норфолк, грубо и резко по своему обыкновению:

– Мы пришли сообщить вашей милости о том, что вы не должны больше ни беспокоиться по поводу Великого дела, ни пытаться вернуться к королю, ввиду того что он женат.

Женат? При этом слове Екатерина вздрогнула и в ней закипела ярость. Да, он был женат – на ней!

– Отныне вы должны воздерживаться от употребления титула королевы и зваться вдовствующей принцессой Уэльской, – продолжал Норфолк своим скрипучим голосом, – вы остаетесь владелицей принадлежащего вам имущества.

Лорд Маунтжой выступил вперед.

– Это означает, мадам, – тихо произнес он, – что король не позволит вам называть себя королевой и по окончании следующего за Пасхой месяца перестанет оплачивать ваши расходы и выдавать жалованье вашим слугам.

Екатерина встала. Она кипела от бешенства.

– Пока я жива, я буду называть себя королевой! – поклялась она. – А что касается ведения хозяйства, я не собираюсь брать на себя эту обязанность в таком зрелом возрасте – слишком поздно начинать. Когда мне станет нечем кормиться и кормить слуг, я пойду просить милостыню, Христа ради!

– Как вам угодно! – рявкнул Норфолк. – Вы предупреждены.

С тем лорды и удалились.

Екатерина упала в кресло. Ее трясло, она не могла поверить в то, что услышала. Слова «он женат, он женат» без конца вертелись у нее в голове. «Как его совесть допустила это? – спрашивала себя Екатерина. – Кранмер еще даже не объявил о своем решении по поводу нашего брака – его не расторгли! Это двоеженство, не меньше. Чего стоят мнения университетов против авторитета Церкви?»

Екатерина собрала свой двор и объяснила, зачем приезжала депутация.

– Отныне, – сказала она, – если вы хотите оставаться у меня на службе, не смейте обращаться ко мне иначе как «королева». Те, кто хочет уйти, могут сделать это сейчас. У вас могут быть неприятности, если вы ослушаетесь приказа короля.

Никто не двигался. Екатерина видела написанное на лицах возмущение и оттого почувствовала себя спокойнее. Но после того как все разошлись, Анна Парр вернулась:

– Ваша милость, можно мне отправиться ко двору?

Екатерина пришла в ужас:

– Только с разрешения короля. Вы у него под опекой.

– Вы попросите его за меня, мадам?

Екатерина многое бы отдала за то, чтобы сказать «да». Она сама видела, как скучает здесь эта девочка и как она несчастна, знала, что Мод беспокоилась о будущем своей дочери. Если Анна останется, ни один приличный молодой человек не заинтересуется ею.

– Боюсь, вы должны сами просить его, дитя. Мне запрещено обращаться к нему.

– Хорошо, мадам. – Анна поспешно и с радостью удалилась.

К удивлению Екатерины, Генрих ответил согласием, и вскоре Анна, сияя от восторга, помахала им на прощание и с маленьким эскортом отправилась в Лондон, призванная ко двору и, несомненно, на службу к Анне Болейн. Это было небольшое предательство в сравнении со множеством других, перенесенных Екатериной, однако болезненное. Если бы Мод узнала, то ужаснулась бы. Слава Богу, ее больше нет и она этого не видит.

Часы пробили четыре, а Екатерина все еще не сомкнула глаз. «Сам Генрих не отличался злым нравом, – говорила она себе. – Это из-за Анны он стал таким своенравным и раздражительным. Когда император услышит о его последней возмутительной выходке, трудно предположить, на что он решится». Это могло означать войну, хотя Екатерина не одобрила бы такого средства. Должен найтись лучший способ, как уничтожить Леди и ее приспешников. Не приходилось сомневаться в том, что, раз уж эта проклятая Анна вставила ноги в стремена, она доставит Екатерине и Марии столько неприятностей, сколько сможет. Но куда сильнее пугало другое: успех Анны отдаст все королевство во власть ереси.

Эти страхи, а также грандиозность всего случившегося не давали покоя Екатерине, пока она занималась обычными повседневными делами. Не было никакой возможности узнать, что происходит в Лондоне. Из тех скудных сведений, которыми она обладала, можно было сделать вывод, что Анна, вероятно, уже коронована. При этой мысли Екатерина перекрестилась. Бог что-то не спешил метать мстительные громы и молнии, но ей нельзя терять веры в Него, потому что все происходит во имя Его высочайших замыслов. Несомненно, Он проверяет ее, но, Господи Иисусе, когда же это закончится?

Через неделю после визита депутации перед Екатериной предстал лорд Маунтжой. Со стыдливым лицом он будто по ошибке назвал ее вдовствующей принцессой.

– Это не мой титул! – вспыхнула Екатерина.

Ей никогда еще не приходилось так резко говорить со своим камергером.

– Но, мадам, совет издал распоряжение, по которому отныне вас следует титуловать вдовствующей принцессой.

– Я не стану разговаривать с вами, если вы будете так ко мне обращаться, – упорствовала она. – Решительно отказываюсь!

– Тогда, мадам, я не смогу соблюдать положенные при общении с вами правила этикета. Кроме прочего, я пришел сообщить вам, что получил послание от короля. Он приказывает мне предупредить вас: вскоре вы должны будете переехать в свой частный дом и жить там на более скромном содержании.

Он назвал сумму, которая едва ли покрыла бы ее расходы за три месяца.

– Придется мне просить милостыню на хлеб, – сказала Екатерина. – А как на это посмотрят подданные его милости и мир в целом? Не могу поверить, чтобы государь, обладающий мудростью и добродетелями его милости, согласился оставить меня в таком положении. Если он не уважает людей, пусть имеет хотя бы почтение к Господу! Я была супругой его милости почти двадцать пять лет. У нас есть дочь детородного возраста, наделенная всеми добродетелями, какие только можно представить. Сама природа должна заставить короля соблюсти ее права.

– Мадам, я не могу высказывать мнение по таким вопросам, – сказал явно огорченный Маунтжой.

– Будьте уверены, император никогда не признает леди Анну королевой, и какие бы аннулирования ни объявлял король, они не имеют законной силы! – заявила Екатерина.

Когда камергер со скорбным видом удалился, ее гнев улегся. Она села и подвела итог. Будущее выглядело действительно беспросветным, если каким-нибудь чудесным образом ей на помощь не придет папа. Екатерину тяготила мысль, что теперь больше, чем когда-либо, само ее существование представляло угрозу для Анны. А эта женщина могла быть мстительной и обладала заметным влиянием на короля. Вспомнив, что произошло с епископом Фишером, Екатерина решила отныне проявлять удвоенную осторожность.

В конце апреля Екатерина получила вызов предстать перед особым церковным судом, который устраивал архиепископ Кранмер в монастыре Данстейбл, в четырех милях от Эмптхилла. Теперь она поняла, почему ее поселили именно здесь. Все было спланировано заранее.

Зачем ей туда ехать? Чтобы принять участие в постыдном фарсе? Все это лишь показывало глубину падения ее супруга. Куда подевалась его пресловутая забота о наследнике, раз он считает возможным становиться двоеженцем, чтобы любой дурак мог перемывать ему косточки?

– Я решительно отказываюсь признавать архиепископа Кранмера своим судьей! – заявила она. – Решения по поводу моего брака я жду только от папы.

Молодой священник, который доставил вызов в суд, смотрел на нее с жалостливым презрением:

– Смею напомнить вашей милости, что недавний Акт об ограничении апелляций запрещает обращаться в Рим за решениями по любому поводу.