– Вы знаете, мне не нравятся бороды, – настаивала Екатерина, понимая, что это бесполезно.

– Вы привыкнете, Кейт, я уверен. Мне даже нравится. – Он провел рукой по подбородку. – Тем не менее я пришел говорить не об этом. Меня встревожили новости из Германии об этом смутьяне-монахе Мартине Лютере. Помните, пару лет назад он прибил гвоздями к воротам церкви в Виттенберге свои возражения против так называемых злоупотреблений в Церкви? Я решил, что он просто немного не в себе, но его идеи пробираются и сюда, его надо остановить. Не хочу, чтобы эта язва разъедала Англию. Мы не можем позволить всякому простолюдину – Тому, Дику или Гарри – разглагольствовать о церковных проблемах. Поэтому я собираюсь написать книгу, Кейт, и опровергнуть доводы этого Лютера.

– Он, судя по всему, очень опасный человек. Это достойный повод не остаться в стороне. Я аплодирую вашему намерению.

– Для этого нужен человек вроде меня, влиятельный в мире и добрый сын Церкви. Хотя у Лютера есть справедливые замечания насчет индульгенций. Почему люди должны платить за отпущение грехов и выкупать себя из чистилища?

– Это неправильно, – согласилась Екатерина. – Стяжательство – грех. Священникам не пристало продавать отпущение грехов.

– Увы, это давно вошло в обычай. Этот человек прав, выступая против него, но лучше бы ему на этом и остановиться. Прочие его утверждения опасны. Вы знаете, что он отрицает пять из семи таинств? Что ж, я намерен без устали защищать их! Христиане Европы должны сплотиться перед лицом этой угрозы.

Видя Генриха таким рьяным защитником Церкви, Екатерина втайне дивилась. Как вот этот Генрих, человек твердых убеждений и высоких принципов, мог несколько лет тайком предаваться блуду с Бесси Блаунт и зачать с ней внебрачного ребенка? И как может она вот так спокойно сидеть рядом с ним и обсуждать ересь этого глупца Лютера? Почему не царапает ему лицо ногтями, не молотит кулаками в грудь?

Как можно одновременно любить и ненавидеть человека?

К неудовольствию Екатерины, приготовления к встрече с французами продолжались. В мае весь двор должен был переплыть Ла-Манш, прибыть в Кале и на короткое время разместиться в принадлежавшем Генриху замке в Гине. Английский Кале был частью Англии – последним форпостом владений, которые выкроили себе предки Генриха на территории Франции. Марию оставят в Ричмонде на попечение Маргарет Поул, которая сменила Маргарет Брайан в должности главной воспитательницы дочери короля. Так захотела Екатерина, потому что никому другому не могла доверить заботу о своем ребенке.

Уолси чувствовал себя как рыба в воде. Встреча монархов была его идеей, и он отвечал за все приготовления, начиная с улаживания неприятных вопросов придворного этикета и заканчивая разработкой конструкции шелковых шатров, которые будут выстроены на поле между Гином и Ардром, где короли наконец-то увидятся.

Екатерина не скрывала своего недовольства этим визитом на континент. Она собрала свой совет, назначенный королем для помощи в управлении ее поместьями.

– Кардинал устраивает показуху, какой свет еще не видывал, – сказала она своим советникам. – Обе стороны готовы пойти на любые траты, и чего ради? Чтобы наш двор и французский могли помериться богатством и великолепием. И какая будет польза от этого? Англия и Франция – извечные враги. Они никогда не смогут быть верными друзьями. Англии нужно искать торговые связи в землях империи.

Сначала на нее смотрели с задумчивым сомнением, и она предположила, что лорды осуждают ее. Но при упоминании о торговле с Фландрией, составлявшей основу процветания Англии, в глазах советников появилось уважение, они закивали, и Екатерина пришла к заключению, что задела нужную струну.

Потом распахнулась дверь – и вошел Генрих. Заскрипели скамьи, люди вставали и кланялись, Екатерина сделала реверанс. Король дал всем знак садиться и сам занял свободный стул у стола совета напротив своей жены.

– У вас очень серьезный вид, господа. Могу я поинтересоваться, что вы обсуждаете?

– Сэр, мы говорили о визите во Францию, – ответила Екатерина.

– А-а… – Последовала пауза. – Теперь я понимаю, почему у многих вытянулись лица.

– Вы можете передать его милости мои слова, – сказала Екатерина.

– Сир, – начал лорд Маунтжой, – ее милость представила больше возражений против поездки, чем мы осмелились бы сделать.

Он повторил аргументы Екатерины и заметно нервничал, что было для него нехарактерно. Но теперь закивал и сам Генрих, в его глазах читалось одобрение.

– Я впечатлен вашим пониманием дела, мадам. Вы правы, что высказались, я очень уважаю вас за это. Надеюсь, мои советники тоже согласятся с вашими доводами. Вы дали мне почву для размышлений.

Екатерина почувствовала, что заливается краской от удовольствия. Давно уже Генрих не прислушивался к ее мнению по вопросам политики.

– Правда в том, – сказал он ей той же ночью в постели после очередной попытки зачать наследника для Англии, – что мое отношение к этому альянсу с французами меняется. Я не доверяю Франциску и должен признаться, что нахожу дружбу с императором более привлекательной.

Слова его наполнили радостью сердце Екатерины. Она надеялась, что ее доводы помогли поколебать уверенность короля. Он слишком завяз в сетях Уолси, который испытывал чрезмерную любовь к французам и позволял этому чувству попирать все другие соображения, когда принимались политические решения.

Генрих приподнялся на локте и начал крутить между пальцами локон волос Екатерины.

– Карл направляется в Англию, – сказал он с усмешкой. – Мне сообщили сегодня.

Екатерина обхватила супруга руками:

– Это прекрасная новость!

– Я не сомневался, что вы обрадуетесь, любовь моя, – промурлыкал Генрих, нежно целуя ее. – Он прибудет до того, как мы отправимся в Кале. Говорит, ему не терпится завязать дружбу с Англией.

– Эта новость еще лучше! – воскликнула Екатерина, ликуя при мысли о таком удивительном обороте событий. – Мой Генрих, вы должны отменить встречу во Франции. В ней нет смысла.

– Любовь моя, я сделал бы это, если бы мог, но теперь слишком поздно. Уолси уже все устроил, и я потратил слишком много средств. Кроме того, внезапную отмену уже близкой встречи Франциск воспримет как непростительную обиду. Он получит полное право считать себя оскорбленным, и к чему это нас приведет? Войны начинались и по меньшим поводам! В любом случае я хочу с ним встретиться, чтобы понять, кто мой противник.

Екатерина оставила борьбу. Она слишком хорошо знала Генриха и понимала: переубедить его не удастся. Несмотря на скептицизм, много недель его воодушевляла мысль об этой поездке. Никогда Генрих не упускал возможности покрасоваться, особенно перед своим французским соперником. У Екатерины не осталось выбора, кроме как готовиться к поездке во Францию и притворяться, будто она смирилась и всем довольна. Не переставая, однако, молиться о том, чтобы какое-нибудь непредвиденное событие помешало визиту.

Был ранний вечер прекрасного майского дня 1520 года. Стоя у ворот церкви Христовой перед Кентерберийским собором, Екатерина едва могла сдержать радость: ей предстояла встреча с племянником-императором. Вокруг нее собралась большая свита из фрейлин, улицы заполонили возбужденные толпы, но самой Екатерине больше всех не терпелось увидеть приближающуюся процессию. Эта встреча Генриха с Карлом имела для нее важнейшее значение; она могла изменить соотношение сил и отодвинуть союз с французами, мысль о котором была ей крайне неприятна.

В честь визита императора они с Генрихом потратили огромную сумму на обновки для себя и слуг. Для Генриха было невероятно важно предстать перед Карлом богатым и величественным монархом, который ни в чем не уступает молодому человеку, властвующему над половиной христианского мира. Екатерина, слишком хорошо понимавшая, что пора ее расцвета позади, тем не менее в наряде из золотой парчи и фиолетового бархата, расшитого розами Тюдоров, чувствовала себя по-королевски; юбка расходилась спереди, из-под нее выглядывал киртл из серебристой тафты. На голове у Екатерины был черный бархатный чепец во фламандском стиле, украшенный золотом, драгоценными камнями и жемчугом, а шею ее обрамлял жемчужный карканет, к которому был прикреплен дорогой бриллиантовый крест.