– Если судить по слухам, то правда. – Маргарет села рядом с Екатериной и взяла ее за руку. – Я стараюсь не слушать сплетен, но, кажется, это сейчас единственная тема для разговоров.

«Еще бы, – подумала Екатерина, – любовница может родить сына королю, а супруга – нет».

– И я узнаю об этом последней! – сокрушенно проговорила она и задышала ровнее.

Однако боль, причиненная неимоверным предательством Генриха, усиливалась, разбухала и превращалась в нечто ужасное и непотребное. Хуже всего было убийственное осознание того, что сыновей у них нет по ее вине. Либо у нее имелись какие-то телесные изъяны, либо она прогневила Бога. Но разве Бесси Блаунт не согрешила куда сильнее? Так почему же ей было дано родить сына?

Екатерина больше не могла обвинять Генриха за поход на сторону. Белокурая Бесси – ей не откажешь в привлекательности – была веселой девчонкой, любившей петь, танцевать и развлекаться. На ее стороне были молодость и энергия, она могла составить приятную компанию и более того… и более… Внешность самой Екатерины поблекла, а потеря шестерых детей состарила ее и сделала суровой, набожной и углубленной в себя. Она уже не та золотоволосая принцесса, на которой Генрих женился.

И все же, надо отдать ему должное, король оставался для нее любящим, добрым, заботливым супругом. Он регулярно приходил в ее постель, и они любили друг друга, чего же еще ей желать. «Лучше бы мне вообще не знать о Бесси Блаунт, – подумала Екатерина, – тогда я и не догадывалась бы о том, что что-то неладно. А теперь придется справляться с этой ужасной болью и столкнуться с публичным унижением».

– Что говорят люди? – спросила она. – Скажите мне правду.

Маргарет вздохнула:

– Очевидно, его милость отослал ее в один дом в Эссексе. У него необычное название – Иерихон.

– Я знаю этот дом. Король нанимает его у монастыря и использует как охотничий домик.

И очевидно, как место для тайных свиданий.

Казалось, Маргарет не хотела продолжать.

– Об этом доме ходит много слухов, – сказала она, потом сглотнула. – Говорят, никому не дозволено приближаться к его милости, когда он останавливается там, и слуги предупреждены не спрашивать, где он, не говорить о его занятиях или времени отхода ко сну.

Это было ужасно, отвратительно.

– И там родился ребенок?

– Да, мадам. Мне бесконечно жаль. Должно быть, вам очень тяжело.

– Благодарю вас, Маргарет. Но я хотела знать правду. Как назвали ребенка?

– Генри… Генри Фицрой.

Фицрой – сын короля. Генрих, который обычно проявлял такую осмотрительность, не мог более откровенно заявить миру о том, что у него наконец-то есть сын. И кто станет винить его? Все мужчины хотят иметь сыновей, особенно монархи, а Генрих был великолепным, полным сил мужчиной двадцати девяти лет. Отсутствие наследника угнетало его, умаляло достоинство и отражалось на престиже короля как мужчины. Но теперь этому конец. Скоро весь мир узнает, что Генрих Тюдор способен зачать сына.

Екатерина представила себе радость Генриха, когда ему сообщили новость, момент, когда ему принесли и показали ребенка, его благодарность женщине, которая сделала это счастье возможным. Ей стало больно, что не она, а другая преподнесла королю этот дар, а кто, как не она, его жена, должна была дать супругу то, чего желало его сердце.

– Есть еще кое-что, мадам, – сказала Маргарет, когда они поднялись и пошли обратно к дому. – Кардинал Уолси назначен восприемником ребенка, и он устраивает брак Бесси с лордом Тейлбойсом. Достойный брак для недостойной женщины! – припечатала Маргарет с нехарактерной для нее суровостью.

Екатерина была потрясена:

– Кардинал забыл о своем призвании? Как он может опускаться до такого?

– Не беспокойтесь, мадам, многие возмущаются этим. Люди открыто осуждают его. Они говорят, что таким образом кардинал подталкивает молодых женщин распутничать, чтобы заполучить более высокопоставленных мужей.

– Так и есть.

Екатерина ощутила жгучую ненависть к обоим – и к Генриху, и к Уолси. Король день и ночь посвящал себя удовольствиям, а все дела оставлял на попечение кардинала. Этот человек управлял всем! А теперь проявил себя и в постыдной роли сводника.

Что сказал бы о таких новостях ее племянник? Но жаловаться, предавая мужа, Екатерина не хотела. Да и будет ли прок? После недавней смерти Максимилиана ее девятнадцатилетний племянник стал императором Священной Римской империи и владыкой половины христианского мира, однако и он не всесилен. Тем не менее за одну ночь и положение самой Екатерины стало куда прочнее и выше. Пусть она почти бездетна, однако олицетворяет в Англии объединенную мощь и славу Испании и империи.

Но чего все это стоит? Королева лежала без сна, глядя на догорающие в камине угольки. Генрих теперь дружен с королем Франциском и поглощен мыслями о встрече с ним этим летом, что делало невозможным любое сближение с Карлом. Сама она сейчас не оказывала почти никакого влияния на государственные дела, и ее роль королевы при Генрихе свелась к чисто церемониальной. Она стояла рядом с ним на приемах, встречала иностранных послов, сидела вместе с мужем во главе стола на пирах, банкетах и представлениях театра масок. В оставшееся время почти не покидала своих апартаментов. Церковные службы определяли ее дневной распорядок, и долгие часы она проводила на коленях в своей личной часовне, вымаливая у Господа сына. Несколько раз она совершала паломничества к Богородице Уолсингемской, но это не принесло пользы. Екатерина старалась как можно больше времени проводить с Марией, покрывала вышивкой бесконечные церковные ризы и алтарные пелены или шила одежду для бедных. Музицировала со своими фрейлинами, играла в карты и кости или читала молитвенники. Она чувствовала, что больше никому не нужна и потерпела неудачу во всех делах, хоть сколько-то важных.

На следующее утро от утомления, вызванного душевными муками и недостатком сна, у Екатерины кружилась голова, выглядела она измотанной. К ней зашел Генрих. Он посмотрел на нее долгим отстраненным взглядом, а потом опустил глаза. Самочувствием супруги он не поинтересовался, потому как явно не хотел услышать ответ, поцеловал ее в щеку и сел, блистая одеянием из золотой парчи: им предстоял обед с французскими посланниками.

– Боже, как жутко болит голова, – буркнул Генрих.

– Опять?

Несмотря на собственное недомогание, Екатерина забеспокоилась. Генрих уже несколько раз за последнее время жаловался на головные боли и мигрени.

Он потер лоб:

– Из-за этого читать и писать трудно, боль усиливается.

Екатерина подумала, не напрашивается ли он на жалость, чтобы отвлечь ее от подозрений или от злости.

Генрих уставился на свои ноги, стараясь не встречаться взглядом с Екатериной.

– Кейт, я пришел сказать вам, что мы с Франциском решили отложить нашу встречу до следующего года. Мы оба считаем, что не следует устраивать ее сразу после смерти императора.

Екатерина закивала: ее эта новость приободрила. Если встреча отложена на год, она может вообще не состояться.

– Думаю, это правильно…

Она гнала прочь мысли о мальчике по имени Генрих Фицрой и о том, как из-за него изменились отношения между ней и сидящим напротив мужчиной. Тем, кого она любила, но кто теперь казался ей совсем чужим.

– Но чтобы не забыть об уговоре, мы с Франциском обязались не бриться до встречи, так что я отращиваю бороду.

На подбородке у Генриха уже золотилась щетина.

Екатерина пришла в ужас. Она терпеть не могла небритых мужчин; к тому же, совпав по времени с его новым отцовством, борода Генриха стала символом неблагополучия их брака.

– О Генрих, прошу вас! – запротестовала она, не успев остановить свой порыв. – Не отращивайте бороды! Я люблю вас таким, как вы есть.

– Но я дал слово. Думаю, борода мне пойдет.

Может, он считал бороду внешним проявлением той мужественности, которую доказал другим способом?