Екатерина помогла Марии составить список тех, кого золовка хотела взять в свою свиту, чтобы эти люди сопровождали ее во Францию. Его должен был одобрить Людовик.

– Не будет ли возражать ваша милость, если я возьму с собой Джейн Попинкур? – спросила Мария. – Я очень полюбила ее, и она будет рада возможности вернуться во Францию. Кроме того, вместе со мной отправляется один лорд, к которому она неравнодушна.

– Женатый лорд, – заметила Екатерина. – Что ж, я не стану ее удерживать. Возьмите ее, я даю свое благословение.

Уолси просмотрел список и кивнул, а потом и Генрих его утвердил. Но через две недели бумага вернулась назад, и имя Джейн Попинкур было вычеркнуто рукой самого короля французов. Мария сильно опечалилась. Она очень ценила дружбу Джейн и полагалась на эту женщину, рассчитывая, что та поможет ей освоиться с этикетом и обычаями при французском дворе.

– По сведениям Уолси, наш посол в Париже предостерег короля от распутства Джейн, сказав ему, что она состоит в любовной связи с де Лонгвилем, – сказал Генрих жене и сестре. – Кроме того, на свадьбе короля будет присутствовать сама мадам Лонгвиль.

– И ничего нельзя сделать? – взмолилась Мария.

– Нет. Людовик написал мне в очень твердых выражениях. Он утверждает, что его единственной заботой является благополучие его новой королевы. А в качестве утешения, дорогая сестрица, он прислал вам это.

Генрих передал Марии серебряную шкатулку. В ней на подушечке из мягчайшего флорентийского бархата лежал самый большой бриллиант, какие Екатерина когда-либо видела. К нему была присоединена сверкающая жемчужная подвеска.

Мария ахнула.

Генрих жадно рассматривал украшение.

– Это знаменитый бриллиант «Зерцало Неаполя», он стоит по меньшей мере шестьдесят тысяч крон! – сказал он сестре, и в голосе его слышались нотки зависти. – Ты счастливейшая из женщин!

Мария обрадовалась подарку и заявила, что наденет его на свадьбу. Но тут же осеклась: вспомнила, что вскоре ей придется отправиться в чужую страну, выйти замуж за незнакомца, оставив здесь не только Брэндона, но и любимую подругу. Екатерина заметила, как Мария отвернулась, чтобы Генрих не угадал ее чувств. И она могла представить себе, что будет чувствовать Джейн Попинкур, когда потеряет своего возлюбленного, который отправится со свадебным кортежем во Францию.

Екатерина стояла рядом с супругом на продуваемой всеми ветрами пристани в Дувре. Они провожали Марию. По крайней мере на этот раз Генрих не уплывет прочь и не оставит ее одну, сказала она себе. На корабли уже погрузили бессчетное количество сундуков; офицеры и слуги были на борту, а фрейлины дрожали на ветру, ожидая, когда смогут вместе с принцессой подняться на палубу. Октябрьская погода была ужасна, и двор задержался в Дувре на целых две недели, дожидаясь, когда уляжется шторм. Екатерина молилась о том, чтобы это затишье продержалось, пока ее золовка не доберется до Франции. Ей не забыть, как сама она была напугана и как ее тошнило во время морского перехода в Англию.

Мария, сосредоточенная и побледневшая, прощалась с придворными лордами и леди. Когда очередь дошла до Брэндона и тот с поклоном поцеловал ей руку, никто не догадался бы, что для них обоих это был миг наивысшей печали. Мария проявила восхитительное самообладание. Жизнь не была добра к сестрам Генриха: вот Мария принуждена покинуть любимого человека, а в Шотландии жила Маргарита, потерявшая нежно лелеемого короля Якова в кровавой битве при Флоддене. А потом, как им стало известно только месяц назад, вышла замуж вторично – за графа Ангуса и утратила опекунство над своими сыновьями. Шотландская знать была в ярости: они ненавидели нового супруга королевы и стремились не допустить его влияния на юного короля.

Тут же стояла Джейн Попинкур. Она почти не пыталась скрывать свою печаль, когда герцог де Лонгвиль отвесил ей вежливый поклон и бесстрастно поцеловал руку на прощание. Как ей, должно быть, хотелось обнять его в последний раз, поцеловать в губы… Екатерина отбросила эти мысли и сказала самой себе: так будет лучше.

Между тем Генрих все больше нервничал, и Екатерина догадалась: несмотря на все его речи о важности союза с Францией, он боялся расставания с сестрой. Когда для Марии настал черед прощаться с братом и попросить его благословения, у того на глазах стояли слезы.

– Не грусти, брат, – сказала Мария. – Молю Бога, чтобы мы скоро снова встретились.

– А я молюсь о том, чтобы Людовик оказался для тебя хорошим мужем, – с большим чувством ответил Генрих.

– Хороший муж – это благословение Господне, – заметила Екатерина.

Но, бросив взгляд на Генриха, испугалась: в его глазах читалось страдание.

– Хочу попросить вас об одной вещи, – сказала Мария. – Молю вас оказать мне эту милость. Король Людовик – старый, больной человек, как все говорят. Если он умрет, дадите ли вы мне обещание, что следующего мужа я смогу выбрать сама?

– Забавно отправляться на собственную свадьбу и думать о вдовстве, – отозвался Генрих и выдавил из себя смешок. – Очень хорошо, я обещаю. А теперь я вверяю вас воле моря и супруга вашего, короля, и да пребудет с вами Господь!

Когда Мария в сопровождении своей свиты поднималась по сходням, Екатерина заметила темноволосую девочку: та держалась позади всех дам и со страхом смотрела на пенящиеся внизу воды.

– Похоже, эта юная фрейлина не хочет садиться на корабль, – сказала Екатерина.

– Это дочь Болейна, Мария, – ответил ей Генрих. – Она недавно при дворе.

– У него ведь две дочери? – Как хорошо было снова беседовать с Генрихом.

– Да. Младшая живет при дворе эрцгерцогини Маргариты в Брюсселе. Он говорит, что она очень хорошо воспитана.

Екатерина не задержалась мыслями на малышке Болейн. Она вспоминала эрцгерцогиню, дочь Максимилиана, в те далекие дни, когда юная Маргарита была замужем за инфантом Хуаном. В памяти Екатерины она осталась шумной, вечно смеющейся, полной жизни девушкой. По всеобщим отзывам, Маргарита повзрослела и превратилась в грациозную и умную женщину, которая исполняла обязанности регента вместо своего отца в Нидерландах и растила племянника Екатерины, эрцгерцога Карла. Хотелось бы повидаться с ней еще раз.

Мария Болейн была уже в слезах. Ее отец, выйдя вперед, резким тоном приказал ей поспешить на корабль, шикал на нее и подгонял идти вверх по сходням. Екатерина покачала головой: ей было жаль ребенка. Она знала Томаса Болейна как человека амбициозного, озабоченного своим успехом при дворе. Генрих любил его безмерно. Болейн был хорошо образован и наделен многими способностями, полезен как дипломат благодаря владению иностранными языками, к тому же слыл опытным турнирным бойцом, что обеспечивало ему благосклонность повелителя.

– Она пошла, – с усмешкой заметил Генрих. – Вы можете не сомневаться в Томе Болейне, он своего добьется. Никто не сравнится с ним в искусстве убеждать. Браво, Том! – провозгласил король, когда сэр Томас подошел к нему, качая головой.

– Дерзкая девчонка! – пробормотал тот. – Какой толк в дочерях, если они не делают то, что им велят? Я говорю, счастливо сбыл ее с рук, а, Гарри?

Король захохотал, но Екатерина посчитала, что Болейн слишком фамильярничает. Она не любила этого человека и не доверяла ему. Даже Генрих сказал однажды, что прежде всего Болейн действует ради выгоды.

Вот сэр Томас присоединился к своей жене Элизабет Говард, дочери Суррея. Легко было заметить, что когда-то эта женщина с овальным лицом, тонкими чертами и темными глазами была красавицей. Много лет назад придворный поэт Джон Скелтон посвятил ей стихи, еще не забытые при дворе. Екатерина читала их и была потрясена намеками на то, что леди Болейн не отличалась примерным поведением. Стоит ли удивляться, что она редко появлялась при дворе, если люди говорили о ней такое. Сегодня у леди Болейн была причина выглядеть несчастной, ведь она приехала проводить дочь. Тем не менее Екатерина почувствовала, что между мужем и женой существует какая-то отчужденность.