– Не говорите мне о любви и доверии! – выпалил Генрих. – Они были преданы, и в будущем, мадам, я не буду прислушиваться к вашему мнению!

Не сказав больше ни слова, он шумно протопал к двери, вышел и захлопнул ее за собой.

Екатерина окончательно пала духом, когда рассказала о случившемся брату Диего.

– Ваше высочество, ваш долг определен, – сказал он. – Вы должны забыть Испанию и все испанское, ради того чтобы сохранить любовь короля и англичан.

– Но как быть с моей верностью отцу? – в смятении спросила она. – И что будет с союзом между Англией и Испанией, сохранению которого я обязана содействовать?

– Превыше всего – ваш долг перед мужем! – настаивал монах.

Совершенно сбитая с толку, Екатерина послала за Луисом Каросом. Было крайне важно объяснить ему, что случилось, и описать, как сердился на нее Генрих.

– Меня не должно быть здесь, ваше высочество, – сказал посол. – Король ясно дал понять мне, что мой повелитель – его враг, и лучше бы никто не видел, что я даю вам советы.

– Но я молю вас, выслушайте меня и помогите! – не отставала Екатерина, снова едва не плача. – Мне необходимо вернуть доверие короля.

– Ваше высочество, мой совет – поступать по желанию короля Генриха. Не вмешивайтесь в политику. Выполняйте свои церемониальные обязанности, управляйте своим двором. Пусть ему не на что будет пожаловаться. Вас всегда связывала большая любовь, и когда гнев короля уляжется, он вспомнит об этом.

– Но как быть с интересами Испании? Брат Диего говорит, что я должна забыть о них.

– Ваше высочество, в данный момент лучший способ для вас помочь Испании – это слушаться супруга вашего короля. Ублажая его, вы сможете как-нибудь восстановить свое влияние. На это мы все должны надеяться.

«Это будет нелегко», – подумала Екатерина после ухода Кароса. Пять лет она находилась в центре событий, Генрих доверял ей и пользовался ее советами. Он уважал ее точку зрения, а теперь будет пренебрегать ею. Об этом страшно было даже подумать.

Но хуже всего то, что теперь перед Уолси открылась возможность захватить ее место в королевском совете, и этого она вынести не могла. Но Екатерина понимала: Карос дал ей мудрый совет. Она должна проявить терпение и положиться на Господа, чтобы тот помог преодолеть этот ужасный разрыв между ней и Генрихом. А если она выносит королю наследника, то сможет и влияние вернуть. Вот чего не способен был сделать Уолси!

Зато Уолси мог выражать свое превосходство другими способами. Екатерина пришла в ужас, узнав, что он предложил новый альянс с французами. Разумеется, именно этого он все время и добивался и, раз уж она попала в немилость, тут же воспользовался моментом.

В продолжение этих долгих, ужасных недель Генрих обращался с Екатериной с холодной любезностью. Он слушал Уолси и не принимал в расчет ее мнение. Казалось, весь двор знает о его недовольстве королевой. Екатерину мучило сознание несправедливости такого к ней отношения, тем не менее она сдерживалась и, появляясь на людях вместе с Генрихом, демонстрировала радостное оживление и грацию. Наедине дело обстояло иначе, потому что Генрих почти перестал приходить в ее покои, и ей оставалось только оплакивать его отсутствие. Немало было дней, когда Мария подставляла Екатерине свое плечо, чтобы та выплакалась; много ночей она рыдала в подушку.

Возникла и еще одна неприятная сторона дела: теперь Екатерина была испанкой при дворе, где в моду входило все французское. Как ей это вынести, если англичане вслед за королем лишат ее своей любви?

Наконец, когда она уже думала, что ее разбитое сердце больше не выдержит, Генрих пришел к ней, раскрасневшийся после игры в теннис. Екатерина в надежде поднялась на ноги, полная любви и готовая все простить, сделала самый глубокий реверанс из возможных. Но нет, Генрих сохранял холодность и отстраненность.

– Кэтрин, я пришел сообщить вам, что принцесса Мария выйдет замуж за короля Людовика, – объявил он.

Уолси потрудился на славу! Убедить Генриха сдружиться с врагом, которого он еще так недавно клялся сбросить с престола! Должно быть, это потребовало каких-нибудь особых лживых ухищрений. Хотя Генрих, обозленный предательством Максимилиана и Фердинанда, был бы рад составить мощный союз против них даже с Людовиком.

Как ей удалось удержать на лице улыбку, Екатерина не знала. Бедная, бедная Мария… Потратить жизнь на этого ужасного человека, на этого французского монстра! Эрцгерцог, по крайней мере, был молод, но Людовик Французский уже давно состарился, был дряхл и слаб здоровьем. Со своей первой женой он развелся по причине ее бесплодия, а его вторая супруга недавно умерла, измученная многочисленными беременностями. Но выжили только две дочери, а так как во Франции женщины не могут наследовать трон, Людовику требуются сыновья. Утешит ли корона прекрасную девушку девятнадцати лет, которая к тому же любит другого?

Генрих пристально вглядывался в Екатерину.

– Это важнейший союз, – сказал он. – Никогда прежде английская принцесса не становилась королевой Франции. И все это благодаря тому, что я один действовал с чистейшей верой в то, что Господь одобряет мои замыслы. – Он посмотрел на нее.

– Сир, я радуюсь вместе с вами и Марией, – ответила Екатерина под его тяжелым взглядом, стараясь, чтобы ее голос не противоречил смыслу слов. – Когда свадьба?

– В октябре. Лонгвиль ведет переговоры от лица Людовика. На следующей неделе здесь, в Гринвиче, состоится свадьба по доверенности. Я надеюсь, вы в добром здравии и сможете присутствовать.

– Я чувствую себя хорошо. Теперь плод уже быстро растет.

– Хвала Господу!

В глазах Генриха промелькнула искра тепла, и на какое-то мгновение Екатерина решила, что он отбросит холодность и хотя бы жестом выразит свою привязанность к ней. Однако супруг лишь поклонился и вышел.

Но все же они свиделись. Лед был сломан, и теперь от нее зависело, сумеет ли она снова завоевать его любовь и уважение. Ей следовало подавить свою ненависть к французам, собраться с силами и терпеливо вынести все эти церемонии. Когда к ней пришла плачущая Мария – а Екатерина знала, что так будет, – она убеждала принцессу слушаться короля и быть довольной участью, какую он ей уготовил.

Поведение Джейн Попинкур не вызывало у Екатерины нареканий: та показывала, что прислушалась к советам своей госпожи. Теперь она одолжила свою фрейлину Марии, чтобы та помогла принцессе совершенствовать французский. Герцог де Лонгвиль тоже был причастен к устройству этого брака, но Екатерина надеялась на осмотрительность влюбленных. Она напомнила Джейн о ее обещании.

– Уверяю вас, мадам, я не сделала ничего, за что вы могли бы упрекнуть меня, – сказала девушка.

Екатерина поверила, что фрейлина говорит правду. Перед самой свадьбой ничто не должно было бросить тень на репутацию Марии.

Жарким августовским днем Екатерина величаво восседала рядом с Генрихом и наблюдала за тем, как архиепископ Уорхэм соединяет священными узами брака принцессу и короля Франции, которого представлял великолепно одетый герцог де Лонгвиль. На королеве было платье пепельного цвета из переливчатого атласа, со стянутым золотыми цепочками лифом, чепец из золотой парчи. Вместе с королем и всем двором она проследовала в церемониальную опочивальню. Там Марию в свадебном платье уложили на кровать под балдахином, и рядом с ней улегся де Лонгвиль. У каждого одна нога была оголена до колена. Под всеобщими жадными взглядами Лонгвиль приложил свою обнаженную голень к голени принцессы. Джейн Попинкур при виде этого залилась краской.

– Теперь мы можем считать брак заключенным, – с оттенком удовлетворения произнес Генрих.

При этом он улыбался архиепископу Уолси, чье лицо сияло триумфом. Екатерина понимала: сейчас не время пытаться бросить вызов его влиянию и любая попытка принести пользу Испании лишь повредит ее собственным интересам. Так что она невозмутимо сидела на троне, улыбалась, кивала и обменивалась любезностями с окружающими, как будто в ее мире царил полный порядок.