Она перечитала написанное. Не подумает ли Генрих, что она умаляет его достижения по другую сторону Ла-Манша, превознося триумф над шотландцами? Разумеется, нет! Он поймет, насколько важно это было по большому счету. Да, она оставит все как есть.

Екатерина снова взялась за перо. «Ваша Милость должны увидеть, как я держу свое обещание, посылая Вам знамя и дублет Якова. Я подумывала, не отправить ли Вам его тело, но сердца англичан не выдержали бы этого». Забальзамированный труп был помещен в чулан во дворце Ричмонда. «Лорд Суррей, мой Генрих, предвидел, какое удовольствие доставят Вам похороны короля шотландцев. Молю Бога, чтобы Он послал Вас домой как можно скорее, потому что без Вас здесь всякая радость не полна».

Она подумала, следует ли рассказать Генриху о том, что она собиралась предпринять. Станет ли он упрекать ее за такую дальнюю поездку на позднем сроке беременности? Или посчитает, что на такой риск пойти стоило? В итоге Екатерина решила, что Генрих одобрил бы ее. Ставки были так высоки, что она чувствовала себя обязанной поехать, несмотря на слабость, которую ощущала после стольких недель напряженной работы и переездов. Поэтому она написала: «И теперь я отправляюсь к Богородице Уолсингемской, которую обещала посетить много лет назад». Екатерина была уверена, что Богородица, сама мать короля, поймет, как нужен Англии здоровый наследник. Его появление прекрасно увенчало бы славные победы!

Екатерина босая приблизилась к святилищу и встала в очередь вслед за другими паломниками. Здесь, перед лицом Господа, все были равны. После ослепительного солнца снаружи у входа в церковь было темно. Но впереди, справа от алтаря, разливалось сияние – там стояла на постаменте небольшая статуя Богородицы Уолсингемской, сверкавшая драгоценными камнями, золотом и серебром и освещенная бесчисленными свечами.

В благоговейном трепете Екатерина преклонила колена, чтобы помолиться и получить Святое причастие. Взяв от нее приношение, монах вынес фиал из хрусталя и золота с какой-то похожей на сливки жидкостью.

– Святое молоко Мадонны, – тихо сказал он, поднося его к губам Екатерины для поцелуя.

Она с чувством приложилась к сосуду, в сердце моля Марию благословить ее сыном. И внезапно почувствовала уверенность, что так и будет. Сердце преисполнилось благодарностью.

Когда Екатерина вышла на солнечный свет, вокруг нее столпились люди. Они просили ее благословения и желали ей счастья.

– У вас там мальчик, госпожа моя! – крикнула ей какая-то женщина. – Я вижу это по тому, как вы его несете.

Только незнакомка произнесла эти слова, ребенок шевельнулся. «Теперь уже недолго», – подумала Екатерина, радуясь в душе словам женщины не меньше, чем обретенной в святилище уверенности. Уже почти сбылось. Только бы роды прошли удачно, а там все будет хорошо.

Генрих захватил еще один город – Турне. Суррей и Уорхэм доставили Екатерине это известие, когда она сидела в саду Ричмонда.

– Это французский город, но он лежит в отдалении от других, в Бургундии, – объяснил Суррей.

– Его милость творит чудеса, – сказала Екатерина. – Одержать столько побед! И выйти из битв невредимым. Бог действительно не оставляет его своим попечением.

– Гонец сообщил, что король после этих усилий стал бодрее, чем был прежде.

– Не знаю, как он выдерживает это, – заметил Уорхэм.

– Вы знаете короля – он никогда не может сидеть тихо и спокойно, – с улыбкой проговорила Екатерина.

Странно, но у нее сложилось впечатление, что ни Суррей, ни Уорхэм не радовались новостям так, как должны бы были.

– Теперь он перейдет к большим делам, – добавила она. – Я начинаю верить, что он действительно завоюет Францию.

– Мы все надеемся на это, мадам, – отозвался Суррей. – Но уже осень, пора военных кампаний заканчивается. Король находится в Лилле со своими союзниками. Они договариваются о том, чтобы сообща напасть на Францию не позднее следующего июня.

– Еще король желает устроить брак принцессы Марии с эрцгерцогом Карлом, – добавил Уорхэм.

– Это хорошие новости, – одобрила Екатерина. – Союз с сыном королевы Хуаны укрепит узы дружбы между двумя нашими народами.

Она с горечью вспомнила о своей сестре: та все еще томилась в Тордесильясе, от нее не поступало никаких известий. Екатерина часто молилась, чтобы Хуана зашла в своем безумии достаточно далеко и не понимала, что с ней приключилось. Задумывалась она и о том, как относится к матери Карл, не повредила ли ему разлука с ней и ужасная кончина отца. Бедное дитя – остаться фактически сиротой так внезапно, ему ведь всего тринадцать. Ее материнское сердце сжалось от боли. Дай Бог, чтобы живая и красивая принцесса Мария принесла радость в его жизнь.

– Люди одобрят этот союз, – сказала Екатерина. – Благодарю Бога, что все складывается для нас хорошо после стольких недель тревог и беспокойства.

– Все это было тяжелым испытанием для вашей милости, – поддержал беседу Уорхэм. – Вы ждете ребенка, и за это мы особенно должны благодарить Бога.

– Вы забыли, архиепископ, кто была моя мать! – Екатерина засмеялась. – Я чувствовала себя очень хорошо и вполне справлялась с делами, которые мне выпали.

– Король здесь! – крикнула Мария, едва переводя дух. – Я только что видела его с галереи, он въезжал через арку дома при воротах с небольшой свитой.

Екатерина встала, расправила складки юбки и поправила чепец. Времени переодеваться не было. Она взяла зеркало и пощипала свои бледные щеки. Как ждала она этого часа – целых четыре месяца! И как в конце концов стала бояться его.

Теперь она жалела, что не написала ему, но не было никаких гарантий, что он получит письмо на пути к дому. Да и желания писать у нее не было. А теперь слишком поздно, и он сразу все узнает…

– Кейт! Кейт!

Она слышала, как Генрих выкрикивает ее имя, слышала приближающиеся нетерпеливые шаги. Судя по звукам, он был не один. Но вот и он, с головы до ног – вернувшийся герой, выглядит таким возмужалым и прекрасным в костюме для верховой езды и как будто стал выше ростом. К тому же теперь его окружала незнакомая и манящая уверенность в себе.

– Я примчался во весь опор! – Генрих прижал Екатерину к себе, накрыл ее губы своими, не обращая внимания ни на помощников, жадно взиравших на них, ни на усмешки Брэндона, Комптона и Болейна.

– Мой господин, я так горжусь вами! – сказала она ему, когда смогла заговорить. – Глаза мои жаждали видеть вас. Прошло столько времени. Я едва могу поверить в то, что вы наконец-то здесь.

– Я скучал по вас, моя дорогая. – Генрих снова поцеловал ее, а потом промурлыкал на ухо: – Не отделаться ли нам от всех этих людей, чтобы побыть наедине?

– Мне бы хотелось этого больше всего на свете, – прошептала она.

Пока ничто в его поведении не указывало на понимание: он нашел ее не такой, как ожидал. Однако Генрих был хорошим притворщиком. Екатерина взмолилась о том, чтобы он не стал укорять ее, когда они останутся вдвоем.

Он не укорял. Вместо этого занял стул у камина и посадил ее к себе на колени, заключил в объятия и целовал, на этот раз долго и страстно.

– Боюсь, я взвалил на вас слишком много, – мягко сказал он. – Мне рассказали, что случилось. Мне очень, очень жаль. – Он обнял ее крепче.

Екатерина крепилась, чтобы не заплакать. Ничто не должно было омрачить их воссоединение.

– Мне тоже очень жаль, Генрих. Я сожалею, что не оправдала ваших надежд. Нужно было лучше заботиться о себе, но столько всего приходилось делать, и я была счастлива заниматься этим.

Нельзя допустить, чтобы муж подумал, будто она сердится на него за то, что он возложил на нее столько обязанностей.

– Это воля Божья, – сказал Генрих, и лицо его напряглось, – мы не должны роптать. Он благословил нас многим другим. Больше всего меня заботит ваше здоровье.

Екатерина вспомнила о долгих часах родовых мук, о боли, крови, маленьком хрупком тельце, которое отчаявшаяся повитуха встряхивала, пытаясь вызвать дыхание. Но младенец лишь тихо захныкал, а потом обмяк, восковой и безжизненный в руках бабки, когда сама родильница раскрыла рот в беззвучном крике…