Екатерина знала: Генрих уже видит свое победное возвращение в лавровом венке и с короной Франции.

– Более того, – добавил он, – это будет священная война, нет, Крестовый поход.

– Людовик всегда был врагом Церкви, – сказала Екатерина. К французскому королю она питала лишь презрение. – Кто еще мог бы вторгнуться в личные владения папы?

– Не бойтесь, – успокаивал ее Генрих. – Я не намерен ни отдыхать, ни останавливаться, пока он не будет разгромлен. Благодарю Господа за моего дорогого испанского отца. Я знаю, он поддержит меня и никогда не бросит.

– Я тоже окажу вам содействие, мой Генрих.

– Да, я знаю, что могу на вас рассчитывать. – Он поцеловал ее, потом стал серьезным и мрачно посмотрел на нее. – Кейт, я решил сделать вас регентом Англии. Вы будете управлять страной, пока я во Франции.

Гордость переполнила сердце Екатерины.

– Это большая честь, – прошептала она.

– Клянусь, вы будете такой же хорошей правительницей, как ваша мать Изабелла!

– Я сделаю все, что потребуется. Не подведу вас.

– Уолси отправится со мной, но я оставлю здесь архиепископа Уорхэма и графа Суррея – они будут вашими советниками. К тому же приняты все меры для защиты границы на случай, если шотландцы решат воспользоваться моим отсутствием.

– Они этого, разумеется, не сделают. Ваша сестра замужем за королем Яковом.

– Но Шотландия – друг Франции! Якову я не доверяю. Он поддерживал самозванца Уорбека против моего отца. Будьте начеку. Вы можете положиться на Суррея. Он весьма опытен. – Генрих помолчал. – Я рад, что вы ждете ребенка, Кейт. В противном случае я бы не уехал.

Екатерина погладила легкую выпуклость под распущенной шнуровкой:

– Я очень надеюсь, что это снова будет сын.

Именно эти слова Генрих хочет услышать от нее. По правде, она боялась надеяться на удачный исход этой третьей беременности. Они ждали достаточно долго: прошло уже больше двух лет с момента рождения бедного маленького Генриха. Екатерина все еще горевала о нем и знала: память о малютке навсегда сохранится в тайниках ее сердца.

– Вы должны заботиться о своем здоровье, – сказал Генрих.

Он никогда не упрекал ее за то, что новой беременности пришлось так долго ждать.

– Я буду делать все, что скажет повитуха, и стану молиться каждый день, чтобы Господь даровал нам здорового малыша.

– А я буду молиться о благополучном исходе родов, – сказал Генрих, ища губами ее губы. – Вы мне очень дороги.

– Не знаю, как я вынесу ваше отсутствие, – промурлыкала Екатерина. – Берегите себя, мой господин! Избегайте ненужного риска!

Носилки Екатерины потряхивало – ее везли вверх по крутому склону в Дуврский замок. Впереди ехал король, а позади – его лорды, офицеры и марширующие в ногу одиннадцать тысяч солдат. Вдоль дороги на всем пути следования процессии по графству Кент выстроились толпы, люди выкрикивали благословения королю и подбадривали его храбрых воинов. Наконец они добрались до границы королевства, где на белых скалах высилась, как страж, наблюдающий за морем, огромная крепость. Над ней в ясном июньском небе кружили и пронзительно вскрикивали чайки, а внизу, в гавани, где стоял на якоре могучий флот, пенились серые волны.

В главной башне древнего замка в присутствии всего двора Генрих возложил на Екатерину обязанности регента, а она дала клятву не пощадить сил в делах на благо короля и Англии.

В ту ночь Генрих разделил с ней ложе. Несмотря на беременность, она лежала в кольце его крепких рук, сознавая, что он страшится момента разлуки так же, как она. Утром, услышав, как супруг напевает в умывальной комнате военные марши, она поняла: он уже покинул ее. Тем, кто уезжает, всегда легче, чем остающимся, к тому же Генрих отправлялся на войну, которой всегда желал. У него будет много дел. К счастью, на ее долю тоже выпадет немало занятий, которые заполнят ее дни.

Король и королева прощались на пристани. Огромные военные корабли со скрипом качались на сердитых волнах, чайки кричали, и небо расстилалось над головой голубым пологом.

– Благодарю Бога за такую могучую ратную силу! – воскликнул Генрих, простирая руку в сторону колонны хорошо вооруженных воинов, грузившихся на корабли. – Вы видели когда-нибудь нечто более прекрасное, чем этот флот?

Он отвернулся от Екатерины, его ум был занят мыслями о планах кампании и грядущей славе.

Екатерина решилась быть твердой, но, когда Генрих освободился из ее объятий, не смогла сдержать слез. Неожиданно рядом с ней очутился галантный Суррей и обнял за плечи, будто защищая. Так они наблюдали за королем, всходившим на флагманский корабль: вот он обернулся помахать на прощание толпе на берегу. Никогда еще Генрих – высокий и полный энергии, с развевающимися на ветру золотисто-рыжими волосами – не выглядел таким прекрасным.

Якоря были подняты, суда величаво тронулись из гавани. Тут Екатерина ощутила тошноту. Она стояла бы на пристани, пока корабль с ее мужем на борту не скроется из виду, однако Суррей настоял, что пора отправляться.

– Наблюдение за тем, как уезжает любимый, лишь продлевает муку разлуки, – заметил он.

«Я должна быть сильной», – сказала себе Екатерина. Она была назначена хранителем королевства своего мужа и должна сберечь его для любимого. Кивнув Суррею, Екатерина отвернулась и пошла прочь от моря, высоко держа голову.

По пути обратно в Ричмонд старый граф рассказывал Екатерине истории из своей юности.

– Мне сейчас семьдесят, и я многое видел, – говорил он ей.

Суррей не делал секрета из того, что когда-то служил королю Ричарду.

– Почему бы и нет? – говорил он. – Конечно, после Босуорта я был отправлен за это в Тауэр. Почивший король спросил меня, почему я сражался за тирана, и я ответил, что он был для меня коронованным правителем и, если бы парламент водрузил корону на пень, я бы сражался за этот пень. Думаю, королю понравились мои слова, потому что вскоре меня простили и позволили служить ему. Но я был лишен права наследовать Норфолк – герцогство своего отца.

– Это очень печально, – посочувствовала Екатерина, решив поговорить с Генрихом.

Столь важный и благородный лорд должен получить вознаграждение за свои заслуги.

– Я не виню его милость, – продолжил Суррей. – Он всегда был расположен ко мне. Но есть и другие люди, которые меня не любят. Должен признать, наша неприязнь взаимна.

Разумеется, речь шла об Уолси. Екатерина знала, что Суррей его ненавидит, так же как Бекингем и многие другие лорды. Этот сын мясника поднимался все выше и выше, оттесняя их с важных постов. Но Екатерина ничего не сказала, чтобы Суррей не подумал, будто она осуждает короля. По крайней мере, влияние мастера олмонера не распространялось на спальню! Она знала: Генрих скорее прислушается к ней, чем к Уолси. Разве не было тому подтверждений?

Вскоре Екатерина поняла, что Генрих, занятый военной кампанией, не расположен к писанию писем. Она распорядилась об устройстве эстафеты, чтобы гонцы переправляли сообщения между Лондоном и Францией, однако после нескольких дней молчания не желала уже ничего иного, кроме как узнать о здоровье короля. Особенно когда ей стало ясно, что французы продвигаются вперед. Целыми днями она стояла на коленях в своем кабинете и молила Господа не оставить ее супруга своим попечением. Екатерина не могла найти покоя, пока не получит известий.

Уолси находился с армией во Франции и, конечно, знал обо всем происходящем, поэтому Екатерина написала ему, прося сообщить о короле. «Я верю, уповая на Господа, что он вскоре вернется домой с великой победой, как подобает каждому государю на свете», – завершила она свое послание.

Но прошло две недели, прежде чем Екатерина дождалась ответа. За это время она едва не лишилась рассудка от беспокойства за Генриха. Как же велико было ее облегчение, когда Уолси сообщил, что все обстоит благополучно.

Екатерина ответила, что была крайне встревожена сведениями о риске, которому подвергает себя король. Для ее успокоения Уолси написал, что следит за Генрихом, и, полная искренней благодарности, она выразила ему признательность. «Молю вас, добрый господин олмонер, напоминайте королю, чтобы всегда действовал осмотрительно, дабы, по милости Божией, не приключилось каких неприятностей. Если вы примете во внимание, в каком я нахожусь положении, не имея ни утешения, ни малейшей радости, пока не получу новостей, вы не будете в обиде на меня за причиненное беспокойство».