И все же… Ни высочайший статус, ни прекраснейшие дворцы, ни великолепнейшие наряды и украшения, ни власть и богатства, которые достанутся ее семье, не могли стать противовесом любви к Тому. Душу Кэтрин тревожило кое-что еще, как призыв к оружию. Мстительный призрак епископа Гардинера не давал ей покоя во сне, преследовал наяву. Разве Анна Болейн не оказывала влияния на короля, склоняя его к реформам? Ведь правда, что во времена Анны ни одного человека не сожгли на костре за ересь? Неужели это Бог призывал ее, Кэтрин, привести короля на путь добродетели?

Однако, преклонив колени на молитвенном поставце в своей спальне в доме на Чартерхаус-сквер, она молила Его не возлагать это тяжкое бремя на ее слабые плечи. Почему ей выпало быть избранной? Почему не кому-нибудь другому? Неужели Он действительно ожидал, что она принесет эту великую жертву и оставит Тома во спасение истинной религии? Нет! Пусть еще раз подумает.

Каждый день по много часов Кэтрин молилась, борясь со своей совестью. Каждый раз, решив отказаться от предложения короля, она впадала в сомнения, размышляя: а если на то воля Господня, чтобы она стала королевой? Как ей устоять! Всеми силами Кэтрин старалась оградить себя от этой мысли. И тем не менее Он не отступал перед ее возражениями и каждый раз приводил обратно на путь, который избрал для нее; по крайней мере так казалось. Стоило Кэтрин сказать себе, что она не может этого сделать, Он милостиво указывал ей, что ей это по плечу. Наконец она смирилась с тем, что Он просит ее отречься от своих желаний и исполнить Его волю. В своем сердце Кэтрин знала, что в ее власти повлиять на короля ради Христа. Если она добьется этого, то сможет привести тысячи душ к спасению. Как можно было поставить свои личные чувства выше такой великой цели?

И тем не менее, если она совершит то, о чем и подумать нельзя, — бросит Тома и встанет на этот путь, — то подвергнет себя опасности, — сомнений у нее не было. Гардинер вынюхивал в каждом углу, ища еретиков при дворе. Что будет, если ее тайные убеждения раскроют, невозможно представить. И все же, и все же…

Внутренняя тревога ее была так велика, что она не могла спать и ела совсем мало. Время шло, Кэтрин понимала, что король не будет ждать вечно. Он написал ей, прислал еще одно неудачное стихотворение своей «прекрасной нимфе», просил оставить сомнения и соединиться с ним. Скоро нужно будет на что-то решаться.

Свою английскую Библию Кэтрин держала запертой в шкафу вместе с Новым Заветом Джона и крестильной пеленой королевы Екатерины. У нее была привычка раскрывать наугад Библию и, не глядя, вести пальцем по странице в поисках указания от Бога. Часто, прочитав стих, на котором остановилась ее рука, она находила вдохновение, утешение или руководство к действию. Сегодня, прочтя письмо короля, Кэтрин взяла Библию, надеясь разрешить свою дилемму.

Смежив веки, она открыла книгу и ткнула пальцем в страницу. Потом распахнула ресницы и посмотрела.

Библия открылась на Книге Эсфири, еврейской царицы, жены персидского царя Агасфера, храброй женщины, спасшей свой народ от преследований злого царского министра Амана. Палец Кэтрин замер на словах: «Кто знает, не для такого ли времени ты и достигла достоинства царского?»

Это был знак, которого она искала. Яснее не скажешь.

С тяжелым сердцем и слезами на глазах Кэтрин села за письмо Тому. Казалось, она выводит судьбоносные слова прощания собственной кровью. Подпись не поставила из страха, что ее послание будет перехвачено по пути в Брюссель. Но Том поймет, от кого оно, и она молилась, чтобы он понял и простил ее.

Кэтрин написала Анне о своем решении: никому другому она не могла довериться, — и умоляла сестру приехать в Лондон и остаться с ней, так как была близка к нервному срыву и нуждалась в моральной поддержке. Она уже чувствовала себя отделенной от других людей и обязанной изображать из себя королеву. Анна бросила все, оставила детей со свекровью и примчалась на Чартерхаус-сквер, где, раскинув руки, бросилась к сестре, обняла и выразила свою бесконечную радость за нее.

После этого Кэтрин собралась с духом, чтобы сделать неизбежный шаг — сообщить королю, что она выйдет за него замуж. Она слышала, что двор готовится к переезду в Гринвич, и решила увидеться с его величеством там. Набравшись храбрости, Кэтрин написала ему и попросила разрешения приехать. Ответ пришел тем же утром: не согласится ли она поужинать с ним?

Кэтрин надела черное бархатное платье, жемчуг и французский капор из белого атласа. Костюм получился довольно скромный на фоне обычной придворной роскоши, но выглядел элегантно.

— Прекрасно! — объявила Анна. — Ты понравишься королю в таком виде.

— Анна… — Кэтрин взяла сестру за руку. — Я правильно поступаю?

Та знала, как тяжело Кэтрин расставаться с Томом.

— Да, правильно. Я уверена. А теперь иди и порази его!

Стоял теплый июньский вечер, в воздухе висела золотистая дымка, как бывает после жаркого дня, но Кэтрин не могла насладиться им. Ноги у нее будто налились свинцом, когда она сошла с лодки и направилась вслед за церемониймейстером в покои короля.

Только Кэтрин вошла в его кабинет, он, протягивая вперед руки, подошел к ней так быстро, как только позволяла ему забинтованная нога.

— Нет, миледи Латимер, не нужно делать реверансов. Прошу вас, садитесь. — Он указал на кресло по другую сторону от камина, на котором стояла огромная ваза с розами.

— Какие красивые цветы, — сказала Кэтрин, вдыхая аромат и пытаясь успокоиться. — Надеюсь, ваше величество здоровы?

— Да, и надеюсь, что скоро мне станет еще лучше. Не томите меня, миледи, у вас есть что сказать мне? — Он жадно смотрел на нее.

Как только слова сорвутся с ее губ, пути назад не будет. Кэтрин заставила себя улыбнуться.

— Да, ваше величество. Для меня будет большой честью принять ваше милостивое предложение.

Лицо короля изменилось, осветившись радостью.

— Вы сделали меня счастливейшим человеком на земле, — срывающимся голосом произнес он, и на глаза его навернулись слезы. — Кэтрин, я надеялся и молился об этом. — Впервые король назвал ее по имени.

— Господь привел меня к вам, — ответила она. — Пусть Он дарует нам счастье.

Король привлек ее к себе. И поцеловал по-настоящему, со страстью.

— Я сделаю вас счастливой, — промурлыкал монарх. — У вас будет все, что вы захотите, моя дорогая.

— Я постараюсь от всего сердца быть вам хорошей женой, сир, и хорошей королевой.

Тот усмехнулся:

— Не называйте меня «сир» наедине, Кэтрин, не сейчас. Зовите меня Генрих или Гарри. И, если можно, я буду звать вас Кейт! О, моя дорогая, мне не дождаться момента, когда я смогу показать вас всему миру. Не думал, что когда-нибудь еще познаю такую радость.

Кэтрин молилась про себя: лишь бы он не заметил, что она не испытывает таких бурных чувств. И ответила на его поцелуй со всем пылом, какой только могла изобразить, делая вид, что ничего более прекрасного с ней просто не могло произойти. Ей вдруг пришло в голову, что отныне она будет жить во лжи. О Том, Том, что я наделала?

Генрих — она должна приучить себя думать о нем так — настоял на встрече с его дочерями. Они приезжали в Гринвич на следующий день. О скорой свадьбе короля пока широко объявлять не будут, так как он желал какое-то время безраздельно владеть Кэтрин, однако Мария и Елизавета должны знать: у них появится новая мачеха.

Вернувшись ко двору, Кэтрин привезла с собою Анну. Это казалось вполне уместным и давало ей моральную опору. Генрих сам проводил ее в свой личный сад, где в маленьком банкетном домике ждали принцессы. Вообще-то, по закону они теперь не были принцессами, поскольку обеих объявили незаконнорожденными, но Кэтрин привыкла думать о них так, к тому же о Марии и Елизавете все равно говорили с таким же почтением, как если бы они были законными дочерями короля.