Она вспомнила, как его милость однажды обмолвился, что недолюбливает востроглазого Гардинера, потому что тот слишком агрессивен и надоедлив.

Сама Кэтрин никогда лично не общалась с епископом Винчестерским, но видела издалека его высокую представительную фигуру и была наслышана о репутации этого человека. Ее друзья высмеивали его как фанатика, закостеневшего в старых обычаях и яростно нападавшего на несогласных с ним.

— Могу я узнать, что он сделал? — спросила Кэтрин.

— Давил на меня, как обычно. Произнес напыщенную речь о том, что парламент должен издать акт в поддержку истинной религии.

«Истинной, по мнению Гардинера», — подумала Кэтрин, озадачиваясь вопросом: во что это выльется для тех, кто держится одних с ней убеждений?

— Я бы отправил его собирать вещи, если бы не был согласен с ним, — прорычал король. — Но я не люблю, когда мне диктуют условия!

— В чем ваша милость согласны с ним? — спросила Кэтрин, пытаясь не выдать своей особой заинтересованности в этом деле.

— Почти во всем! — скривившись, признался король. — Мы оба сходимся в том, что только люди, получившие на то мое дозволение, должны иметь право читать Библию на английском и никто другой не должен брать на себя смелость обсуждать ее открыто в церкви или собрании. Наказанием за ослушание будет сто месяцев тюрьмы.

Сердце Кэтрин упало. Гардинер и правда переводил часы назад и, делая это, лишал многих людей одного из ценнейших даров Божьих.

— Понимаете, леди Латимер, — продолжил король, — выяснилось, что у каждого человека есть свое мнение относительно Писания, и каждый считает себя знатоком, понимающим его лучше других. Я не допущу, чтобы всякие невежды перевирали Слово Божье, как им вздумается!

В его словах был смысл. Однако Кэтрин не считала ни себя, ни многих других людей обоих полов невеждами.

— Я согласен с епископом, — говорил меж тем король. — Простолюдины не получают пользы от чтения Библии на английском. У них нет ни образования, ни ума, чтобы понять ее. Поэтому я решил, что никакая женщина, ремесленник, слуга, фермер, работник или йомен отныне не могут сами читать Писание ни в церкви, ни у себя дома.

Слово «женщины» уязвило Кэтрин. Это было ужасно. Всего несколько лет назад они получили эту великую привилегию, а теперь ее у них отнимали!

— Никакая женщина? — забывшись, эхом повторила за королем Кэтрин. — Но, сир, женщины вроде меня читают Писание ради даруемого этим утешения и для более глубокого понимания нашей веры.

— В том-то и проблема, миледи, — с укором, но не слишком строго произнес король. — Женщины не обладают таким умом, как мужчины, чтобы разбираться в подобных вещах. Некоторые могут придумать глупые объяснения Писания.

— Я, как обычно, полагаюсь на мудрость вашей милости, но некоторые из нас образованны и получают большое удовольствие от чтения Слова Божьего. Неужели нас нужно лишить этого утешения? Вы сами согласились бы отказаться от него?

Кэтрин опасалась, что зашла слишком далеко, но король лишь задумчиво теребил бороду.

— Ваши слова не лишены смысла, миледи. Я внесу исправление в черновик, чтобы разрешить благородным леди читать Библию. Но — и я должен подчеркнуть это — они не должны читать ее публично или другим людям. Пусть читают только сами.

Кэтрин не стала давить на него сильнее.

— Ваша милость одновременно мудры и великодушны.

— Был бы и Гардинер таким же! — фыркнул король. — Он хочет избавиться от всех реформистских новшеств, особенно в богослужении. Я предпочитаю срединный путь — бороться со злоупотреблениями в моей Церкви, но держаться догматов католической веры. Важно сохранять баланс между воюющими фракциями. Когда я снова женюсь, то выберу себе леди, которая будет представлять этот срединный путь.

Кэтрин обмерла. Она поняла, что король говорит о ней, вдове католика, сестре и племяннице реформистов. Пора было сменить тему!

— Я прочла книгу вашей милости в защиту таинств, — сказала она, когда вдалеке показались башенки дворца Гринвич.

Король улыбнулся:

— Епископ Рима даровал мне за это титул Защитник Веры. Ха! Мало же он знал о том, как страстно я возьмусь защищать веру, которую осквернили он и ему подобные. Честно признаться, я не понимаю, почему люди плохо относятся к моим реформам. Я никогда не подпишусь под доктринами Лютера, каждый день слушаю мессу. Я — преданный слуга Господа, защищаю Реальное Присутствие Христа в евхаристии, верю, что мы достигаем Небес добрыми делами, которые совершаем в этом мире, а не одной только верой. Все, к чему я стремлюсь, — это чтобы люди жили в единении и любви к Христу. Разве я прошу слишком многого, леди Латимер?

Ну, для некоторых людей это было так, учитывая, что он закрыл монастыри, приказал разрушить святилища и статуи святых, а также смёл давно установленные религиозные традиции. Тем не менее Кэтрин поддерживала его во всех этих мерах. Это были необходимые изменения.

— Вас критикуют немногие. Большинство подданных аплодируют вашим реформам. Есть только несколько глупцов, которые высказываются против них.

— Опасных глупцов! — рявкнул король.

— Одни ничего не понимают, — продолжила Кэтрин. — Другие пребывают в смятении. Людям нужна опора. Изменения произошли так быстро — и это правильно, так как они были необходимы. Возьмите, к примеру, чтение английской Библии. Только что оно было разрешено и вдруг ставится вне закона. Я не критикую вашу милость, но думаю, людям нужна бо́льшая ясность.

— Что ж, они ее получат! — заявил король. — Я собираюсь опубликовать книгу — «Королевская книга», таково будет ее заглавие, — в которой установлены догматы нашей реформированной Церкви, обязательные для всех. Она заставит замолчать тех, кто заносчиво позволяет себе искажать Писание. А несогласных я намерен подавить.

Они сидели молча. Гребцы разворачивали лодку обратно к Уайтхоллу. Кэтрин радовалась, что ей удалось убедить короля не отбирать у нее право читать английскую Библию. Какое счастье, что она застала его в этот решающий момент. Ей с трудом верилось, что она, смиренная Кэтрин Парр, оказалась способной повлиять на короля. Как же это замечательно! Этот успех сулил прекрасное будущее.

И все же на сердце у Кэтрин было тяжело: новая книга и подготовленный акт парламента свидетельствовали о возврате короля к строгому католицизму. Кто подталкивает его к этому? Епископ Гардинер! И к чьему мнению король прислушается? Кто мог бы стать противовесом этому пагубному влиянию?

Ответ вдруг пришел к ней сам собою с ослепляющей ясностью.

Это была она.

Душистым вечером в конце мая накануне отъезда из Англии к Кэтрин пришел Том. Она приказала накрыть ужин в гостиной, где они могли уединиться; надела вечернее платье с низким квадратным вырезом, которое шло ей больше других, и простую нитку жемчуга, а вимпл с подбородником сменила на французский капор. Приятно было освободиться от этих удушающих складок.

Настроение у Тома постоянно менялось: он то злился, что его отсылают прочь, то играл роль пылкого влюбленного.

— Не знаю, как я буду жить без вас, — заявил он, откладывая нож и оставляя почти нетронутой изысканную еду. — Не представляю, когда я вернусь и мы снова увидимся.

Кэтрин хотелось заплакать. Том ничуть не облегчал для нее разлуку. Она решила быть с ним сегодня как можно мягче, пусть увезет с собой теплые воспоминания о ней.

— Мы будем писать друг другу. Можем делать это каждый день.

— А король тем временем будет обхаживать вас, и вы не сможете устоять. — Том едва сдерживал эмоции.

— Мой дорогой, я хочу выйти замуж за вас, мое сердце отдано вам! — возразила Кэтрин.

— Пренебрегать желаниями короля опасно, — сказал ей Том.

— Тогда я буду выгадывать время, обнадеживая его. Анна Болейн делала так. Сколько она не подпускала его к себе? Шесть лет? К тому времени вы вернетесь. — Кэтрин натужно улыбнулась.

— Теперь он не станет ждать так долго. У него нет времени.