По пути домой Кэтрин снова задумалась, почему Господь посчитал уместным послать ее кузине обилие детей, а ее саму не благословил ни одним ребенком? Чем она прогневала Его, за что Он лишает ее этого драгоценного дара? Она была хорошей женой двоим мужьям, вела добродетельную жизнь и была безупречна в своей преданности Ему. Но они с Джоном женаты уже семь лет, и никаких намеков на появление у них сына или дочери, а она ведь не молодеет. Может, у нее какой-нибудь неизвестный недуг, который препятствует зачатию? Оставалось только благодарить Господа за то, что муж ни разу не попрекнул ее бездетностью.

По крайней мере, у нее есть Маргарет. Девочка была дорога Кэтрин, как родная дочь. И с Джеком отношения наладились. Дети росли быстро: ему уже двадцать, а Маргарет — пятнадцать. Пора было подтолкнуть Джона — пусть подумает о помолвках, но Кэтрин не спешила с этим; она пока не хотела расставаться с падчерицей.

В ноябре Кэтрин обрадовало известие о назначении Уилла капитаном джентльменов-пенсионеров, элитной личной стражи короля, к которой когда-то принадлежал и Джон. Она поехала в Хэмптон-Корт, чтобы посмотреть, как брат марширует во главе своего отряда по галерее, ведущей к апартаментам короля. Уилл выглядел очень представительным, нес в руках секиру и был одет в дублет винного цвета, на котором красовался золотой медальон — знак различия. По заказу нового капитана королевской стражи придворный художник, мастер Гольбейн, взялся написать его портрет, для которого Уилл обязательно наденет свой служебный медальон. Стоя вместе с дядей Уильямом среди собравшейся по бокам галереи толпы, Кэтрин ощущала большую гордость за брата. Дороти Брей тоже была там. Когда Уилл проходил мимо, они обменялись взглядами, и это не укрылось от Кэтрин. Она порадовалась, что ее брат нашел любовь.

Позже Уилл сказал, что в тот день король не выходил из личных покоев. Джентльмены-пенсионеры несли стражу в пустом приемном зале. Кэтрин узнала почему, только когда Анна догнала ее по пути к причалу, куда она направлялась, чтобы сесть в лодку.

— Кейт! Королева арестована. — Анна запыхалась, глаза у нее были дикие. — Она заперта в своих покоях, и всех ее дам допрашивают. Я уже сказала Совету, что ничего не знаю.

Кэтрин резко обернулась:

— За что ее арестовали?

— Ее обвиняют в недостойном поведении до брака.

— Но это не преступление.

Анна понизила голос:

— Нет, но я думаю, реформисты, которые арестовали ее, — те самые советники, что допрашивали меня, — хотят уничтожить ее, а вместе с ней католиков, и исходят из посылки, будто есть нечто большее.

— О чем ты? — Шепот Кэтрин был едва слышен на ветру.

— Боюсь, они рассчитывают найти доказательства ее недостойного поведения и после брака тоже.

— Но это же измена!

Анна вздрогнула:

— Да. А наказание — смерть. Так было и с Анной Болейн.

Кэтрин стояла и придерживала рукой капор, который рвал с головы ветер.

— Не могу поверить, что королева пошла бы на такой глупый риск, имея перед глазами пример Анны.

— Может быть, как и Анна, она отчаянно хотела подарить королю сына. — Сестра наклонилась и зашептала Кэтрин на ухо, хотя рядом никого не было, а лодочники находились в нескольких ярдах от них: — Говорят, король слаб в постели.

Кэтрин могла поверить в это, учитывая его вес и нездоровье.

— Но он обожает ее, это очевидно. Он ни за что не бросил бы ее.

Анна мрачно глядела на нее:

— Кейт, я служила всем пяти женам короля и знаю его достаточно хорошо, чтобы сказать: он горд собой и своим королевским достоинством настолько, что это пересиливает в нем любовь к кому бы то ни было. Он не потерпит неверности. Однако он сильно опечален и затворился в своих покоях. Я виделась с Уиллом, перед тем как прибежала сюда, и он сказал, что его величество совершено раздавлен.

— Какая ужасная ситуация! — произнесла Кэтрин, думая о перепуганной молодой женщине, запертой в золотой клетке. — Королева, должно быть, в ужасе.

— С момента ареста она неумолчно плачет и стенает. — Анна помолчала, затем снова понизила голос и добавила: — Мне жаль ее, и я бы никогда не пожелала ей горя, но в результате католическая партия может лишиться власти навсегда. В таком случае реформисты имеют шанс снова войти в силу, а это хорошая новость.

— Но не для королевы, — заметила Кэтрин. — И все же, по примеру Цицерона, можно задаться вопросом: что есть высшее благо?

— Святой Фома Аквинский говорил, что высшее благо — жить благочестиво в единении с Господом. И с этим не поспоришь. Но я не сделаю и не скажу ничего такого, что повредило бы королеве. Я не возьму такого груза на свою совесть.

— Я тоже. Что мне делать? Ехать домой?

— Да, — посоветовала Анна. — Я бы отправилась с тобой, но не смею, чтобы из этого не вышло чего-нибудь дурного.

Сестры поцеловались на прощание, и Кэтрин села в лодку. Мысли ее полнились опасениями, что дело реформ может набрать силу за счет пролития крови одной беспечной молодой женщины.

Посреди зимы королеву отправили в аббатство Сион. Свидетельства супружеской измены были найдены, что не удивило Кэтрин. Истинные или ложные — это другое дело. Анна слышала, что ее падшая госпожа все отрицала. Кэтрин и Джон долго обсуждали, что будет с королевой, пока однажды вечером к ним не приехал дядя Уильям с сообщением, что в новом году парламент лишит ее гражданских прав и состояния.

Кэтрин, Джон, Анна и Герберт сидели за столом в гостиной, перед ними стояли остатки ужина.

— Суда не будет, — сказал дядя Уильям. — Парламент составит билль о лишении гражданских прав и рассмотрит свидетельства против нее. Потом билль пройдет три чтения. Если лорды и члены палаты общин проголосуют «за» три раза, он станет актом, облеченным силой закона.

— И что это будет значить для королевы? — спросила Кэтрин.

— Тех, кого лишили прав за измену, осуждают на лишение жизни и собственности в пользу Короны. Она умрет, бедняжка.

Некоторое время все сидели молча.

— Да утешит ее Господь, — произнес наконец Джон и перекрестился. — Что она посеяла, то и пожнет из-за своей глупости.

«И решительности своих врагов», — добавила бы Кэтрин, но понимала, что нужно проявлять осмотрительность. Она стыдилась того, что люди, объявившие себя защитниками реформ, затеяли травлю наивной девушки и готовы были добиваться ее смерти.

Анна боролась со слезами. Когда двор королевы распустили, она потеряла должность, но осталась жить во дворце, деля комнату с мужем. Ей доверили хранить драгоценности королевы, и Анна принесла их в дом на Чартерхаус-сквер. Запертые в ларец, они были помещены под доски пола в спальне Латимеров. А перед тем сестры открыли ларец и вскрикнули от восторга при виде сверкавших и переливавшихся под крышкой украшений. Анна прослезилась и сказала:

— Я знаю, она никогда больше их не наденет. Ей не позволили взять с собой в Сион ничего, только капоры с жемчужной каймой и простые черные платья.

Кэтрин не могла выбросить из головы образ милой маленькой королевы. Она представляла себе, какие душевные страдания испытывает эта совсем еще молодая женщина, отрешенная от мира и не ведающая своей судьбы.

Анну допрашивали несколько раз. К счастью, она ничего не знала. Глядя на свою сестру через стол, Кэтрин благодарила Господа, что для той все это закончилось без последствий. Другим повезло меньше. Нескольких фрейлин и камеристок арестовали, а многих Говардов и близких к ним людей заточили в Тауэр. Норфолку, этому хитрому старому лису, удалось остаться на свободе, но он потерял милость короля, и консерваторы сдали свои позиции при дворе. У Кэтрин же, хотя она и радовалась укреплению власти реформистов, сердце обливалось кровью от жалости к королеве.

— Ты видел короля? — спросила она брата.

— Он не выходит из своих покоев, — ответил Уилл. — Мало кто имеет доступ к нему. Мы, джентльмены, проводим время в его личных покоях за картами или игрой в кости.