В этот момент Пендергаст достал сотовый телефон.

Д'Агоста не поверил глазам:

— Кому вы звоните?

— Карабинерам, итальянской полиции. Мы — гости, и нужно играть по правилам. — Он быстро проговорил что-то по-итальянски и закрыл сотовый. — У нас двадцать минут до приезда полиции. Используем их с максимальной пользой.

Он обошел комнату, задержался у небольшого стола и рассмотрел предметы на нем: лист старого пергамента, странного вида нож и пригоршню соли. Д'Агоста, не в силах прийти в себя, безучастно ждал в стороне.

— Надо же, — сказал Пендергаст. — Наш друг Баллард незадолго до… э-э… смерти просматривал гримуар.

— Что еще за гримуар?

— Книга черной магии. В ней, среди прочего, содержатся заклинания для вызова демонов.

Д'Агоста сглотнул. Убраться бы отсюда поскорее. Что ему теперь смерть Гроува и Катфорта, когда он видел такое! Ни один человек не способен совершить подобное. И ни один человек — Пендергаст или другой детектив — с этим не справится.

«Радуйся, Мария, благодати полная…»

— Так, что у нас здесь? — Пендергаст склонился над ножом. — По виду артаме.

Д'Агоста уже хотел сказать Пендергасту: нужно идти, не мешать силам, которые выше их понимания. Но слова не шли на язык.

— Заметьте, круг, в котором лежит Баллард, имеет небольшой разрыв — вот здесь, видите? Линию разомкнули.

Д'Агоста молча кивнул.

— А вот этот, меньший круг разорванным начертили сразу. Я так думаю. — Опустившись на колени, Пендергаст стал сосредоточенно изучать окружность. Достав из манжеты рукава пинцет, он подобрал из середины круга некую частицу.

— Я тоже так думаю, — нашел в себе силы отозваться д'Агоста. И снова сглотнул.

«Радуйся, Мария, благодати полная…»

— Любопытно, что же находилось в центре разорванного круга? Очевидно, подношение… э-э… дьяволу.

— Дьяволу…

«Господь с Тобою…»

Пендергаст внимательнее изучил кончик пинцета, рассмотрев его под разными углами. И тут его брови резко поползли вверх, а на лице отразилось полнейшее ошеломление.

Д'Агоста прервался на середине молитвы.

— Что там?

— Конский волос.

И д'Агоста увидел — или ему показалось, — как лицо фэбээровца озарил свет постижения.

— Что… что это значит?

— Это значит все. — Пендергаст опустил пинцет.

Упиваясь красотой осеннего вечера, Гарриман шагал мимо отеля «Плаза» к Центральному парку. Свежий воздух бодрил. Золотистый свет мешался с зеленью листьев над головой, где по веткам, собирая орехи, скакали белки. Мамочки гуляли с колясками, мимо проносились велосипедисты и роллеры.

Статья о Баке пошла в утренний выпуск. Крису она понравилась. Телефоны в редакции разрывались, факсы гудели, ящик электронной почты затопили письма читателей. Гарриман снова попал в самую точку.

Чудесный вечер. Брайс Гарриман шел получить свежую порцию славы — взять интервью у преподобного Бака специально для «Пост». И он возьмет его. Если не он, то больше никто.

Гарриман обошел сзади зоопарк, обогнул старый арсенал… и замер. Посреди поросшей зеленью территории, что тянулась вдоль Пятой авеню, кто-то поставил палатку — старую парусиновую палатку. Гарриман стал взбираться на отлогий холм, и чем выше он поднимался, тем больше видел матерчатых домиков. У подножия холма в северной части Шестьдесят пятой улицы раскинулся настоящий палаточный городок. В небо от десятков костров поднимался дым.

Впрочем, удивлялся Гарриман недолго — его переполнила гордость. Ведь именно он не дал истории умереть, а людскому потоку иссякнуть.

Некоторые поселенцы, особенно старшеклассники и студенты, готовясь спать, укрылись газетами, однако рядом пестрели спальные мешки самых разных моделей, а с фирменными палатками для альпинистов (наверняка взятыми напрокат) соседствовали самопальные навесы из простыней и веток.

На Пятой авеню вдоль ограды парка патрулировали два копа. Еще несколько полицейских нарисовались с противоположной стороны. Но все это было в порядке вещей — кто-то же должен приглядывать за пятью сотнями жителей палаточного городка.

Шагая по узкой рукотворной аллее между кустами и палатками, Гарриман живо представил себе картину времен Великой депрессии: жалкие хибары в лесистой ложбинке, люди на стеганых одеялах греются у костров, пьют кофе и готовят пищу.

Лагерь рос буквально на глазах — вновь прибывшие вынимали вещи из рюкзаков и ставили палатки. Невероятно, такое в Нью-Йорке происходило впервые. Гарриман достал телефон и, быстро набрав номер художественного отдела, вызвал фотографа.

Отзвонившись, он спросил, как найти преподобного Бака, и уже через несколько минут вышел к его палатке армейского образца у самого центра лагеря. Самого Бака репортер увидел внутри, — проповедник что-то писал, сидя за карточным столиком, как будто сошедший с портрета генерал эпохи Гражданской войны.

Гарриман уже хотел войти, но путь ему преградил юноша.

— Вы по какому делу?

— Пришел увидеть мистера Бака.

— Многие здесь пришли увидеть преподобного. Он занят, не беспокойте его.

— Я — Гарриман из «Пост».

— А я — Тодд из Левиттауна. — Холодно улыбаясь, помощник твердо стоял на своем.

«Говнюкам однозначно нельзя в религию», — подумал Гарриман и заглянул в палатку через плечо самозваного стража. Преподобный по-прежнему работал, — но Гарриман смотрел мимо него, на стены, где были пришпилены статьи, вырезанные из ранних выпусков «Пост». Его статьи.

Гарриман ободрился.

— Преподобный захочет меня увидеть. — Оттолкнув парня, репортер вошел и протянул руку: — Преподобный Бак?

— А вы? — Бак поднялся.

— Гарриман, «Пост».

— Преподобный, он вторгся силой… — начал помощник.

— Гарриман, — медленно улыбнулся Бак. — Все в порядке, Тодд, я ждал этого господина.

Тодд стушевался и отступил в угол. Тем временем Бак пожал протянутую руку, и кисть репортера чуть занемела. На преподобном была клетчатая рубашка с короткими рукавами и брюки из хлопчатобумажного твила — никаких полиэфирных костюмов, которые обычно позволяют себе проповедники. На мускулистом предплечье Гарриман увидел татуировку и догадался, что Бак в свое время отмотал срок.

— Вы ждали меня?

— Я знал, что вы придете, — кивнул Бак.

— Откуда?

— Это часть божественного плана. Присаживайтесь.

Усевшись на пластиковый стул, Гарриман достал диктофон:

— Разрешите?

— Как вам угодно.

Включив и проверив, работает ли прибор, Гарриман аккуратно поставил его на стол.

— Начнем, наверное, с этого самого плана? Расскажите о нем.

Бак благосклонно улыбнулся:

— Оглянитесь! Я — ничто, лишь грешный человек, который делает все возможное, чтобы выполнить волю Господню. И вам, мистер Гарриман, знаете вы или нет, в божественном плане отведена своя роль. Как оказалось, важная роль. Ваши статьи объединили нас — людей, уши которых слышат, а глаза видят.

— Видят что?

— Вознесение.

— Простите?

— Всевышний обещал, что в Судный день праведный вознесется на небо, а грешник опустится в грязь и огонь. — На миг Бак замялся, и Гарриман уловил легчайший оттенок сомнения. Похоже, преподобный сам оказался не вполне готов.

— Вы думаете, здесь — эпицентр Судного дня?

— Бог посылает мне знаки. Первым знаком стала ваша статья о смерти Гроува и Катфорта. Она заставила меня проделать путь от Юмы до Нью-Йорка.

— Кто же тогда те люди, что собрались в лагере?

— Они — спасенные, мистер Гарриман. А вне лагеря — обреченные. Ну а вы, мистер Гарриман? С кем вы?

Вопрос застал врасплох. Во взгляде проповедника сквозила мощь — преподобный здорово напоминал Распутина.

— А что лучше? — невесело рассмеялся репортер.

— А что лучше: вечность гореть в жупеле или блаженно сидеть у ног Иисуса?

У Гарримана оба варианта вызывали раздражение.

— Спрошу еще раз: с кем вы? Пришло время сделать выбор. Нельзя больше сидеть, гадая, с кем правда. Момент истины наступил, он приходит к каждому, пришел и к вам. Вспомните послание святого Павла к римлянам: «Нет праведного ни одного… Потому что все согрешили и лишены славы Божией»[87]. Раскайтесь и обретите рождение в любви Христа. Решайте: гибель или спасение?