Джон Вудхауз Трапп ничего этого не замечал. Он все время шагал взад-вперед, поминутно останавливаясь — посмотреть на часы.

Уже половина одиннадцатого. Почему же такая задержка? Дело-то нехитрое: пришел, все устроил, ушел. Ему уже доложили, что все на мази, причем с опережением графика — даже лучше, чем он надеялся. С тех пор прошло шесть часов. А теперь, когда надежда воскресла, ожидание стало еще мучительнее.

Трапп подошел к бару, взял с полки хрустальный бокал, бросил в него пригоршню кубиков льда и налил на несколько пальцев скотча. Сделал большой глоток, выдохнул, сделал еще глоток, поменьше. Подошел к белому кожаному дивану, поставил бокал на инкрустированную перламутром подставку, собрался сесть.

Напряженную тишину разорвал телефонный звонок, и Трапп даже подскочил от неожиданности. Он побежал к аппарату, чуть не сшиб бокал, схватил трубку.

— Ну?! — Он запыхался, собственный голос звенел у него в ушах. — Все сделано?

На другом конце провода молчали.

— Алло! У тебя что — дерьмо в ушах? Я спрашиваю — дело сделано?!

Опять молчание. А потом короткие гудки.

Трапп уставился на телефон. Какого такого черта? Этот деловой набивает себе цену? Ладно, мы тоже так умеем. Если кто попробует отыметь Траппа за здорово живешь — пожалеет, что на свет родился.

Трапп присел на диван и сделал глоток виски. Жадный сукин сын на другом конце провода ждет, явно ждет, когда Трапп перезвонит и предложит больше. Да скорее в аду снег выпадет! Трапп знает, почем такая работа, и — а это еще важнее! — знает, где нанять другого работника, поопытнее, если вдруг какие-то колесики перестанут крутиться…

Тут позвонили в дверь.

Трапп позволил себе улыбнуться. Он снова взглянул на часы: две минуты. Только две минуты с того момента, как зазвонил телефон. Значит, сукин сын решил поговорить. Не дурак, однако. Трапп сделал еще глоток, откинулся на си инку.

Опять позвонили.

Трапп не спеша поставил бокал. Пусть теперь мерзавец подергается, его черед. Может, даже удастся сбить цену. Такое и прежде случалось.

Звонок зазвонил в третий раз. Трапп поднялся, провел пальцем по тонким усикам и направился к двери. Распахнул.

И в удивлении отшатнулся. В дверях стоял не гнусный слизняк, которого он ожидал увидеть, а какой-то высокий мужик — глаза темные, красивый, как кинозвезда. На нем был длинный плащ, слегка затянутый поясом. Трапп понял, что совершил серьезную ошибку: не нужно было открывать. Однако не успел он захлопнуть дверь, как гость шагнул вперед и сам ее закрыл.

— Мистер Трапп?

— А вы кто такой?

Вместо ответа высокий двинулся вперед так резко и решительно, что Траппу пришлось отступить. Испуганные шпицы, поскуливая, убежали в спальню.

Вошедший оглядел Траппа с головы до ног, причем глаза его блеснули — от волнения или злости?

Трапп сглотнул. Он понятия не имел, зачем явился гость, но какой-то инстинкт самосохранения, шестое чувство, которое он развил за годы игр с законом, подсказывало ему: он в опасности.

— Что вам нужно? — спросил Трапп.

— Меня зовут Эстерхази, — ответил тот. — Ничего не напоминает?

Траппу напоминало, и еще как. Тот тип, Пендергаст, тоже называл это имя. Хелен Эстерхази-Пендергаст.

— Впервые слышу.

Гость резким движением развязал пояс, и плащ распахнулся, открыв ружье с обрезанными стволами.

Трапп отпрянул. В крови у него взыграл адреналин, а время словно замерло. Как завороженный, он не мог отвести взгляда от оружия; приклад черного дерева покрывал резной орнамент.

— Постойте, — сказал он. — Погодите… не знаю, в чем дело, но можно же договориться. Я разумный человек. Скажите, в чем дело.

— Речь о моей сестре. Что вы с ней сделали?

— Ничего! Ничего, мы просто поговорили.

— Поговорили? — Эстерхази улыбнулся. — О чем?

— Да ни о чем. Ничего особенного. Вас Пендергаст послал? Я уже рассказал ему все, что знаю.

— А что вы знаете?

— Она хотела посмотреть на картину. В смысле — на «Черную рамку». Сказала, у нее есть теория.

— Теория?

— Не помню я. Правда, не помню. Это же давно было. Поверьте, пожалуйста.

— Я хочу знать про теорию.

— Да я бы рассказал, если бы помнил!

— Вы точно больше ничего не знаете?

— Клянусь, это все, что я помню, все!

— Спасибо.

С жутким грохотом один из стволов изрыгнул дым и пламя. Траппа приподняло, бросило назад и со страшной силой ударило об пол. В груди у него все отнялось, но было совершенно не больно, и на миг возникла сумасшедшая надежда, что Эстерхази промахнулся… И тут Трапп увидел свою разорванную грудь. Словно издалека он смотрел, как стрелок — какой-то слегка расплывчатый, нечеткий — подошел и встал над ним. От его очертаний отделился длинный контур стволов и повис над головой Траппа. Трапп хотел крикнуть, но вдруг почувствовал в горле странное приятное тепло… и голос у него пропал.

А потом опять раздался страшный грохот, полыхнул огонь, и больше ничего не стало.

Нью-Йорк

Несмотря на ранний час — четверть восьмого утра, — в отделе убийств кипела работа: там вносили в базу случившиеся ночью убийства — умышленные и непредумышленные, собирались кучками — обсудить, как идут дела с расследованиями.

Капитан Лора Хейворд составляла очередной, на редкость подробный ежемесячный отчет комиссару, которого недавно перевели из Техаса с повышением — приходилось прилагать массу усилий, чтобы ввести его в курс дел.

Дописав и сохранив документ, Лора взялась за свой остывший кофе — за отчетом она просидела больше часа. Как только Лора поставила чашку, у нее зазвонил сотовый телефон — личный, не служебный. Номер его знали только четыре человека: ее мать, сестра, семейный адвокат и Винсент д’Агоста.

Хейворд посмотрела на номер, высветившийся на дисплее аппарата. Будучи ярой поборницей дисциплины, на личные звонки в служебное время она не отвечала. Однако сейчас затворила дверь кабинета и быстро открыла крышку телефона.

— Алло?

— Лора, — раздался в трубке голос д’Агосты. — Это я.

— Винни! Все в порядке? Ты вчера не позвонил, и я немного волновалась.

— Все нормально, извини. Просто вчера… пришлось туговато.

Хейворд села за стол.

— Расскажи.

После небольшой паузы д’Агоста сказал:

— Мы нашли «Черную рамку».

— Ту самую картину?

— Да. По крайней мере, я так думаю.

Особой радости в его голосе не слышалось. Скорее раздражение.

— И где нашли?

— Не поверишь — она была замурована за стеной подвала в магазине пончиков.

— Как же вы ее добыли?

Опять пауза.

— Проломили стену.

— Проломили?

— Ага.

В голове Лоры зазвенел сигнал опасности.

— И как — прокрались туда ночью?

— Нет, вчера после обеда.

— Дальше.

— Все спланировал Пендергаст. Мы прикинулись строительными инспекторами, и он…

— Так, я передумала. Ничего не хочу знать. Давай с того места, как картина оказалась у вас.

— Из-за нее я и не смог позвонить как обычно. Когда мы выехали из Батон-Ружа, за нами шел «хвост». Получилась настоящая погоня — по полям и болотам…

— Постой, Винни! Погоди-ка. — Этого-то она и боялась! — Ты ведь обещал быть поосторожнее, не ввязываться в разные Пендергастовы авантюры!

— Лора, я помню. Я не забыл. — Д’Агоста опять помолчал. — Просто, когда почувствовал, что картина близко — совсем близко, я уже на все был готов, только бы поскорее со всем разделаться и вернуться к тебе.

Хейворд вздохнула.

— А потом что было?

— Мы их стряхнули. Вернулись в Пенумбру уже за полночь. Нашу добычу — деревянный ящик — внесли в библиотеку и поставили на стол. Пендергаст над ним так и трясся. Нет бы открыть ломом — стал возиться со всякими тоненькими проволочками, от которых и ювелир бы ослеп. Прокопались не один час. Картина, наверное, местами отсырела, потому что холст прилип к ящику, пришлось еще дольше отделять.