— Какую же?

— Я должен был его слушать.

Женщина улыбнулась:

— За все приходится платить.

— Вероятно, вы правы.

— Раз уж мы заговорили о тюрьме… Не могу передать вам, как я была счастлива получить вашу телеграмму. Я уже боялась, что вас не выпустят из страны.

— В чемодане Диогена нашлось достаточно улик, чтобы снять с меня все обвинения в убийствах; в результате осталось лишь три более-менее серьезных преступления: кража «Сердца Люцифера», похищение специалиста по драгоценным камням по фамилии Каплан и побег из тюрьмы. К счастью, ни музей, ни Каплан не стали настаивать на обвинении, а что касается тюрьмы, то ее начальство было лишь радо поскорее забыть о том, что их система безопасности оказалась уязвимой. Поэтому я здесь. — Он замолчал и сделал глоток вина. — А теперь позвольте и мне задать вопрос. Как вышло, что вы не узнали в Мензисе моего брата? Вам ведь уже приходилось видеть его в маскараде.

— Я и сама думала об этом. Да, мне приходилось видеть его в образе двух разных людей. Но ни один из них не был Мензисом.

Повисло молчание. Виола перевела взгляд на молодую женщину в оливковой роще.

— Какая необычная девушка.

— Да, — ответил мужчина. — И даже более необычная, чем вы думаете.

Они молча смотрели на молодую женщину, словно призрак, бродившую между деревьями.

— Как получилось, что вы стали ее опекуном?

— Это очень длинная и запутанная история. Когда-нибудь я вам обязательно ее расскажу. Обещаю.

Женщина улыбнулась и поднесла бокал к губам. Они снова замолчали.

— Что вы скажете о вине нового урожая? — через некоторое время спросила женщина. — Я достала его из погреба специально к вашему приезду.

— Оно такое же восхитительное, как и старое. Насколько я понимаю, оно с ваших собственных виноградников?

— Да. Я сама собирала виноград и даже сама его давила — своими собственными ногами.

— Даже не знаю, чувствовать ли мне себя польщенным или прийти в ужас. — Он взял колбаску и разрезал ее на четыре части. — Надеюсь, для этого вам не пришлось собственноручно подстрелить кабана?

Виола улыбнулась:

— Нет, где-то же я должна была остановиться. — Она посмотрела на него, и ее лицо стало серьезным. — Алоиз, вы делаете героические усилия, чтобы меня развеселить.

— Но, как видно, мне это не слишком удается, раз вы заметили только усилия. Что ж, очень жаль.

— Вы чем-то обеспокоены. И плохо выглядите. Дела у вас идут не очень хорошо, или я ошибаюсь?

Поколебавшись секунду, он медленно кивнул.

— Жаль, что я ничем не могу вам помочь.

— Виола, одна ваша компания оказывает на меня тонизирующее воздействие.

Она улыбнулась, и ее взгляд вновь вернулся к молодой женщине.

— Как странно, что убийство — а ведь это было именно убийство, не правда ли? — подействовало на нее так умиротворяюще.

— Да. Но несмотря на это, мне иногда кажется, что она навсегда останется ущербной. — Он помолчал. — Теперь я понимаю, что было неправильно держать ее в четырех стенах в Нью-Йорке. Она должна была увидеть мир. Ведь Диоген сыграл как раз на этом ее желании. Я допустил ошибку и сделал ее уязвимой перед ним. И теперь меня до конца жизни будут преследовать раскаяние и чувство вины.

— Вы говорили с ней об этом? Я имею в виду, о ваших чувствах? Это может помочь вам обоим.

— Я пытался, и не один раз. Но она категорически отказывается обсуждать эту тему.

— Возможно, со временем она изменится. — Виола поправила волосы. — Куда вы отправитесь дальше?

— Мы уже побывали во Франции, Испании, Италии — кажется, ее заинтересовали развалины древнего Рима. Я делаю все возможное, чтобы она не вспоминала о том, что случилось. Но она все равно чем-то озабочена и целиком погружена в себя. Да вы и сами видите.

— Думаю, Констанс в первую очередь нуждается в том, чтобы вы ее направили.

— В каком смысле?

— Вы все прекрасно понимаете. Чтобы вы ее направили, как отец направляет свою дочь.

Пендергаст заерзал на стуле.

— У меня никогда не было дочери.

— А теперь есть. И знаете что? Думаю, от всего этого затеянного вами путешествия не будет никакого толку.

— Мне уже приходила эта мысль.

— Вам нужно исцелиться — обоим. Вы должны пережить это вместе.

Немного помолчав, Пендергаст тихо произнес:

— Я начал подумывать о том, чтобы на некоторое время удалиться от мира.

— Вот как?

— Поселиться в монастыре, где я уже жил какое-то время. Это очень уединенное место в западной части Тибета, почти недоступное. Думаю, нам стоит отправиться туда.

— Сколько времени вы там пробудете?

— Столько, сколько потребуется. — Он отпил вина. — Думаю, несколько месяцев.

— Это может оказаться чрезвычайно полезным. Но я должна спросить вас еще кое о чем. А что ждет… нас?

Он поставил бокал на стол.

— Все.

Повисла короткая тишина.

— Что вы хотите этим сказать? — очень тихо спросила она.

— У нас впереди вся жизнь, — медленно ответил Пендергаст. — После того как я устрою Констанс, придет наша очередь.

Она коснулась его руки.

— Я помогу вам с Констанс. Привозите ее зимой в Египет. Я буду снова работать в Долине царей, а она сможет мне помогать. Работа археолога тяжелая, но очень интересная.

— Вы это серьезно?

— Конечно.

Пендергаст улыбнулся.

— Превосходно. Думаю, ей эта идея понравится.

— А вам?

— Думаю… думаю, тоже.

Подошла Констанс, и они замолчали.

— Как вам нравится Капрайя? — спросила Виола, когда девушка поднялась на террасу.

— Здесь очень красиво. — Она подошла к перилам, сбросила на пол поломанный цветок и, положив руки на теплый камень, стала смотреть в море.

Виола улыбнулась и незаметно толкнула Пендергаста:

— Расскажите ей о моем предложении. А я пока пойду в дом.

Пендергаст поднялся из-за стола и подошел к Констанс. Она все еще стояла неподвижно, глядя в морскую даль, и ветер играл ее длинными волосами.

— Виола предложила взять тебя с собой в Египет этой зимой, помочь ей проводить раскопки в Долине царей. Ты смогла бы не только лучше узнать историю, но и прикоснуться к ней собственными руками.

Констанс отрицательно покачала головой, продолжая смотреть на море. Повисла тишина, нарушаемая только криками чаек и шорохом прибоя.

Пендергаст подошел ближе.

— Пора перестать об этом думать, Констанс, — сказал он. — Теперь ты в безопасности. Диоген мертв.

— Я знаю.

— Тогда ты должна знать, что тебе больше нечего бояться. Все в прошлом. Все кончилось.

Констанс ничего не ответила, и в ее голубых глазах отразилась лазурная пустота моря. Наконец она повернулась к нему.

— Нет, не кончилось.

Пендергаст посмотрел на нее и нахмурился:

— Что ты имеешь в виду?

Она молчала.

— Что ты имеешь в виду? — снова спросил он.

Наконец Констанс ответила, и в голосе ее прозвучала такая усталость, такая отчужденность, что Пендергасту стало холодно под лучами теплого майского солнца:

— Я беременна.

Единственными движущимися объектами на всем протяжении глубокой и узкой долины Льолунг были две черные точки чуть крупнее расколотых морозом валунов на дне ущелья. Они медленно перемещались по едва заметной тропе. Сама долина представляла собой пустынное, унылое место без единого деревца, где лишь ветер свистел да эхом отражались от утесов крики черных орлов. Всадники приближались к гранитной скале высотой две тысячи футов, с которой пенистым шлейфом вился поток воды — исток священной реки Цангпо[164]. Тропа исчезала в глубине узкого туннеля в толще каменной стены, затем появлялась уже выше, в виде расселины, под углом выходящей из отвесной скалы, достигала длинного гребня горы и вновь скрывалась среди зубчатых камней и изломов. А фоном и обрамлением этой картины служили величественные заснеженные громады трех гималайских гор — Дхаулагири, Аннапурны и Манаслу, над которыми вздымалось море грозовых туч.