Порывшись в рюкзаке, Смитбек вытащил из него крестовую отвертку и через пять минут развинтил замок с одной стороны. Сняв его, он потянул на себя покореженную дверь и через мгновение уже был в доме.

Внутри было тепло — отопление почему-то не отключили. Смитбек немного постоял, потирая руки. Он оказался в типичной гостиной пляжного дома с удобной плетеной мебелью, покрывавшими пол вязанными крючком половиками, шахматным столиком, роялем в углу и огромным камином у дальней стены. Комнату заливал странный зеленоватый свет, проникавший сквозь толстые стекла.

Что он собирался здесь искать? Смитбек и сам не знал ответа на этот вопрос. Нечто, указывающее на теперешнее местонахождение Диогена или на личину, под которой он сейчас, возможно, скрывается… На мгновение им овладело отчаяние: ну что он рассчитывает здесь найти? Вряд ли полиция упустила хоть малейшую деталь. Еще менее вероятно, что мог допустить оплошность сам Диоген. Конечно, он покидал дом в спешке, оставив после себя улики, которых оказалось вполне достаточно, чтобы прийти к однозначному выводу: кражу алмазов совершил именно он. Тем не менее этот человек доказал, что он не только очень умен, но и чрезвычайно осторожен и редко совершает ошибки.

Бесшумно ступая, Смитбек вошел в арку и оказался в столовой, обшитой прекрасными дубовыми панелями, с большим обеденным столом и чиппендейловскими стульями. На темных стенах висели акварели и гравюры. Дверь в противоположной стене вела в маленькую кухню, тоже очень уютную и аккуратную. Вряд ли порядок в доме навела полиция — скорее всего Диоген содержал свое жилище в безупречной чистоте.

Вернувшись в гостиную, Смитбек подошел к роялю и пробежал рукой по клавишам. Инструмент был прекрасно настроен, молоточки реагировали безукоризненно. Из этого следовал вывод, что Диоген умел играть и делал это регулярно.

Смитбек посмотрел на стоявшие на пюпитре ноты: Шуберт, «Экспромт», сочинение № 90. Под ним обнаружились «Clair de Lune» Дебюсси и сборник ноктюрнов Шопена. По всей видимости, хозяин дома был весьма неплохим пианистом, хотя скорее всего недотягивал до уровня профессионала.

За роялем была еще одна арка, ведущая в библиотеку. В этом помещении почему-то царил беспорядок. Книги валялись на полу, некоторые из них были открыты, один край ковра завернулся, рядом лежала разбитая настольная лампа. В центре помещения возвышался большой застланный черным бархатом стол, на котором стояло несколько прожекторов.

В углу Смитбек заметил нечто, от чего по спине у него побежали мурашки, — большую наковальню из нержавеющий стали. Рядом валялись скомканные половики и странного вида молоток, сделанный из серого блестящего металла — возможно, титана.

Пятясь, Смитбек вышел из библиотеки и, повернувшись, стал подниматься по лестнице. Вверху лестничная площадка переходила в длинный холл, обе стены которого были увешаны морскими пейзажами. На столе Билл заметил фигурку, изображавшую склонившегося в молитве монаха-капуцина, рядом стоял стеклянный конус, а под ним — искусственное дерево, украшенное бабочками. Все двери, выходящие в холл, были широко открыты.

Войдя в ближнюю к лестнице комнату, Смитбек подумал, что здесь, должно быть, Диоген держал взаперти Виолу Маскелин. Постель была смята, на полу валялся разбитый стакан. В одном месте кто-то отодрал от стены обои, обнажив металлическую основу.

Металл… Смитбек медленно подошел к стене и осторожно потянул за оборванный край. Стены комнаты были сделаны из толстых стальных листов.

Смитбек вздрогнул, ощутив растущую тревогу. Стекло в окне точно такого же, как внизу, голубовато-зеленого оттенка и забрано металлической решеткой. Он взглянул на дверь — она тоже оказалась стальной, очень тяжелой, и бесшумно двигалась на огромных петлях. Нагнувшись, Смитбек осмотрел замок — механизм сложной конструкции, изготовлен из меди и нержавейки.

Беспокойство, которое испытывал Смитбек, переросло в страх. Что, если Диоген сейчас вернется? Но он тут же одернул себя: конечно же, это невозможно, сама мысль об этом — безумие. Разве только он оставил в доме что-то важное…

Смитбек быстро обошел остальные комнаты, на всякий случай потыкав отверткой в стены соседнего помещения, — они тоже оказались стальными. Неужели Диоген собирался держать в заложниках несколько человек? Или дом был укреплен с другой целью?

Задыхаясь, Смитбек быстро сбежал по ступенькам. Ему было страшно оставаться в этом доме. Совершенно очевидно, что день пропал зря. Он явился сюда без четкого плана, без малейшего представления о том, что рассчитывал здесь найти. Он решил было сделать записи, но тут же передумал: а что, собственно говоря, записывать? Может, лучше выбросить этот дом из головы и поехать проведать Марго Грин, раз уж он и так за городом? Но этот визит скорее всего тоже окажется напрасной тратой времени: насколько он знал, состояние Марго неожиданно ухудшилось, она находилась в коме и ни на что не реагировала…

Вдруг Смитбек замер. На крыльце послышались осторожные шаги. Объятый ужасом, он нырнул в одежный шкаф у подножия лестницы, пробрался к задней стенке и устроился за плотным рядом кашемировых, верблюжьих и твидовых пальто. Неизвестный повозился с замком, дверь заскрипела и медленно открылась. Неужели Диоген?

В шкафу удушающе пахло шерстью, к тому же Смитбек едва мог дышать от страха. Вошедший медленно пересек застеленную ковром переднюю и направился в гостиную. Там шаги замерли. Тишина. Смитбек ждал, боясь пошевелиться.

Наконец шаги послышался вновь — на этот раз в столовой, потом удалились на кухню.

Бежать? Но прежде чем Смитбек успел принять решение, неизвестный вернулся: вошел в библиотеку, вышел, начал подниматься по лестнице. Пора. Смитбек вылез из шкафа, в несколько прыжков преодолел гостиную и выскочил на крыльцо. Поворачивая за угол, он заметил на подъездной дорожке полицейский автомобиль с работающим двигателем и открытой дверью.

Промчавшись по заднем двору соседнего дома, Смитбек выбежал на пляж и чуть не засмеялся от радости. Тот, кого он принял за Диогена, оказался всего лишь копом, зашедшим, чтобы проверить, все ли в порядке. Билл залез в свою машину и постарался успокоиться. День прошел зря. Хорошо хоть ему удалось выбраться из этого логова целым и невредимым. Он завел мотор и включил навигатор.

— Куда бы вы хотели поехать? — послышался нежный, соблазнительный голос. — Пожалуйста, введите адрес.

Смитбек пощелкал меню и выбрал опцию «Офис». Он знал дорогу назад, но ему нравилось слушать Лавинию.

— Мы следуем до места назначения под названием «Офис», — вновь раздался ее голос. — Следуйте на север по Гловерс-Бокс-роуд.

— Правильно, милая!

Смитбек медленно, как ни в чем не бывало, проехал мимо дома Диогена. Коп уже стоял возле своего автомобиля с рацией в руке. Проследив взглядом за Смитбеком, он тем не менее не сделал попытки его задержать.

— Через пятьсот футов сверните налево, на Спрингс-роуд.

Смитбек кивнул, поднял руку, чтобы смахнуть прилипшую к лицу твидовую ворсинку, и внезапно вздрогнул, словно от удара тока.

— Я понял, Лавиния! Все дело в этих пальто!

— Сверните налево, на Спрингс-роуд.

— В шкафу два вида пальто! Супердорогие кашемировые и мохеровые и несколько твидовых — тяжелых и колючих. Ты знаешь кого-нибудь, кто носил бы оба типа? В том-то и дело!

— Проследуйте одну милю по Спрингс-роуд.

— Диоген, несомненно, предпочитает кашемир и мохер. Значит, его «альтер эго» одевается в твид. Он выдает себя за ученого. Это точно, Лавиния, все сходится. Он профессор! Нет, постой! Не профессор, не настоящий профессор… Ведь он же отлично знает музей… В полиции считают, что у человека, похитившего алмазы, был сообщник среди сотрудников музея. Но разве Диоген когда-нибудь пользовался чужой помощью? Черт, это же с самого начала было ясно! Господи, Лавиния, мы все поняли! Я все понял!

— Через пятьсот футов сверните налево, на Олд-Стоун-хайвей.

Самое гнетущее впечатление в психиатрической клинике Белвью на Хейворд произвели не грязные мрачные коридоры, не запертые стальные двери и не смесь запахов дезинфекции, рвоты и испражнений, а звуки. Какофония звуков, доносившихся отовсюду: тихое бормотание, резкие вскрики, однообразные причитания, стоны, поскуливание и быстрый лепет — симфония человеческого горя, время от времени прерываемая громкими воплями — такими страшными, исполненными такого отчаяния, что от них разрывалось сердце.