Аллигаторная аллея?

— Матерь благая совокупления, — пробормотал Колдмун.

Сто сорок пять миль. По два с половиной часа в каждую сторону.

Он прикинул, не пересечь ли ему разделительную полосу, чтобы вернуться в свой отель. Но тут же понял: из этого ничего не получится. Беседа с бойфрендом была крайне важна, даже если полицейские успели отработать эту площадку. Он уже пообещал Пендергасту, что поговорит с бойфрендом. И ни в коем случае не мог дать поблажки ни одному подозреваемому, даже если его совесть допускала такое.

Колдмун вздохнул, нажал на газ, вернулся на шоссе и поехал дальше на запад. Прошло несколько минут, и исчезли даже встречные машины, компанию ему составляли лишь высокие фонарные столбы. Справа и слева лежала кромешная тьма. Он позволил стрелке спидометра подняться до восьмидесяти, потом до девяноста, а потом перепрыгнул через сотню. Если его остановит полицейский, то надо надеяться, что коллега по охране закона спустит ему с рук это правонарушение. Если не спустит… что ж, это будет в духе нынешнего вечера.

Было уже пол-одиннадцатого, когда Колдмун припарковал «шелби» на месте для сотрудников «Эдж», прямо перед дверью. Здание «Эдж» показалось ему похожим на заброшенный нефтехимический завод, немного приукрашенный неоном. За бархатной лентой, ведущей к входной двери, ждала очередь, одетая как для вечеринки. По сторонам двери, из которой доносились приглушенные звуки танцевальной музыки, стояли двое громил в джинсах и коже. Настроение Колдмуна после езды по Аллигаторной аллее ничуть не улучшилось.

К окну его машины подошел парковщик:

— Ключи?

— Где Ланс Корвин? — спросил Колдмун.

— Вот он, — ответил парковщик, показывая на одного из мужчин в кожаной жилетке.

— Я хочу с ним поговорить.

Он взял телефон с сиденья, открыл дверь и вышел.

— Сэр, вы не можете оставлять вашу машину…

— Я сказал: передайте ему, что я хочу с ним поговорить.

Но Корвин уже услышал их обмен репликами и направился к ним. Он не слишком-то ласково отодвинул парковщика:

— Ну?

— Ланс Корвин?

— И что?

— Я агент Колдмун, ФБР. — Колдмун прикинул, нужно ли доставать жетон ФБР из заднего кармана, и решил, что не стоит заморачиваться на этот счет. — У меня к вам несколько вопросов о Фелиции Монтере.

Лицо вышибалы посуровело.

— Копы меня об этом уже спрашивали.

— Рад за них. Теперь спрошу я.

— Позапрошлой ночью я работал здесь. Меня миллион народу видел.

— Может быть. Но клуб закрывается в три. А миз Монтеру убили не раньше четырех.

— Корвин! — позвал второй вышибала, махая ему рукой. — Скажи этому козлу, чтобы убрал оттуда машину, и возвращайся сюда!

— Чтобы пересечь штат, нужно потратить час. Вы думаете, у меня крылья есть или что? — вопросил Корвин.

— Может быть, той ночью вы ушли с работы чуть раньше.

Корвин сложил на груди мощные руки.

— Слушайте, — сказал он, — я эту телку не убивал. Ясно? Ответ на вопрос дан. А теперь убирайте отсюда вашу сраную машину.

События прошедшего вечера: чувство утраты в квартире Монтеры, безутешное выражение на лице матери жертвы, утомительная поездка по унылому ландшафту — все это соединилось в одно. Обычно флегматичный Колдмун сделал шаг к Корвину, подошел так близко, что его грудь почти коснулась сложенных на груди рук вышибалы. Он приблизил лицо к лицу Корвина и прошептал:

— Ты сказал «сраная машина»? Про мой «шелби»?

Хотя вышибала превосходил Колдмуна ростом и весил по крайней мере на пятьдесят фунтов больше, инстинкт самосохранения заставил Корвина медленно опустить руки. Но он не отступил.

— Никакой закон не запрещает крепкие словечки, — произнес он неуверенно.

Не сводя взгляда с лица Корвина, Колдмун вытащил свой телефон:

— Пока мы тут решаем, в какой степени применим закон к моей восьмисотпятидесятисильной «суперзмее», я вызову мирового судью и получу ордер. А потом мы поедем в Майами, где проведем вместе остаток ночи в маленькой комнате с очень ярким светом.

— Эй, постойте! У меня есть доказательство. — Корвин наконец отступил и сунул руку в передний карман джинсов. Вытащив какую-то бумагу, он развернул ее и протянул Колдмуну. — Мне это выписали, когда я ехал домой в ночь убийства Фелиции.

Колдмун принялся рассматривать бумажку. Это был вызов в суд в связи с нарушением правил дорожного движения. Позавчерашней ночью Корвина оштрафовала полиция Кейп-Корал за превышение скорости. Время нарушения было обозначено в повестке: 3 часа 50 минут.

Колдмун разглядывал повестку еще несколько секунд, потом сфотографировал ее на свой смартфон. Молча глядя в лицо Корвина, он разжал пальцы и выпустил повестку из рук — бумажка, порхая, упала на туфли вышибалы. И тогда Колдмун вернулся в машину, завел двигатель, тронулся с места и мысленно приготовился к долгой унылой езде в темноте до Майами.

Охотничий домик в Катадине располагался не совсем рядом с горой, носившей то же название, что и город. Он находился за много миль от Бакстер-Стейт-парка, на краю бесконечного леса, неподалеку от федеральной трассы. Колдмун с трудом мог себе представить место, более непохожее на Майами-Бич. В Мэне прошедшей зимой выпало много снега, и, хотя уже заканчивался март, всюду еще виднелись снежные наносы; почтовые ящики, дровяные сараи, даже легковушки и трейлеры были всего лишь протуберанцами в снежном покрове. На прочищенных улицах небогатое разнообразие в цветовую гамму вносил песок, придававший снегу зловеще-красный оттенок. Позднее утро здесь напомнило Колдмуну долгие зимы времен его детства в Поркьюпайне, в Южной Дакоте.

Он остановил взятую ими напрокат в аэропорту машину на парковке гостиницы. Площадку расчистили без особого усердия, и большой указатель с названием лишь наполовину виднелся за нанесенными ветром сугробами. На парковке стояли всего три машины. Одна из них — патрульная полицейская.

Агент Пендергаст, сидевший на пассажирском сиденье, отстегнул ремень безопасности:

— Выходим?

Колдмун вышел на морозный воздух: двадцать градусов ниже нуля, не считая ледяного ветра.

Они почти не разговаривали в самолете и еще меньше — по пути из аэропорта. Колдмун сообщил Пендергасту о своих действиях прошлым вечером — предмет, о котором он не хотел особенно распространяться. Пендергаст в свою очередь вкратце описал, как он нашел в районе Майами еще шесть знакомых и коллег Элизы Бакстер. Все, с кем он разговаривал, помнили Элизу как тихую молодую женщину, чье самоубийство стало для всех полной неожиданностью.

Они прошли по скользкой тропинке к входу. Пендергаст был упакован в гигантскую куртку, в которой стал похож на Мишленовского человека[902]. Колдмун опознал эту куртку как «Снежную мантру» от фирмы «Канада гуз», на пуху и с капюшоном, подбитым мехом койота. Она рекламировалась как самая теплая одежда на земле и продавалась по цене от полутора тысяч долларов. Колдмун недоумевал, где в Майами Пендергасту удалось столь быстро приобрести такую. Сам же он чувствовал себя вполне комфортно в купленной двадцать лет назад в «Уолмарте» куртке, лоснящейся и выцветшей, местами заклеенной скотчем.

Словно читая его мысли, Пендергаст повернулся к нему лицом, невидимым в чересчур большом капюшоне:

— Вы человек из холодных краев, я полагаю?[903]

Колдмун пожал плечами.

— Вам точно следует вложиться во что-нибудь подобное. — Пендергаст похлопал себя по светоотражающей груди. — Любимая одежда исследователей Южного полюса. И даже я доволен количеством карманов.

Он открыл дверь, и его окутало облако теплого воздуха, вырвавшегося из помещения. Они вошли в темный вестибюль, в котором все поверхности мебели, даже стол портье, были укрыты полиэтиленовой пленкой. В воздухе пахло опилками и нафталином. Колдмун отметил, что вестибюль довольно большой, но, судя по поцарапанным рамам пейзажей на стенах и слегка потертому ковру, гостиница знавала лучшие дни. Из открытой двери за столом портье доносился тихий гул разговора.