— Спасибо тебе, Господи, — прошептал Своуп. — Благодарю тебя.

Теперь пришло время разжечь костер. Он сделает это быстро, чтобы у полицейских не было времени остановить его или пробраться сквозь толпу и погасить огонь.

Стоя посреди поляны, он выпрямился в полный рост, окруженный кольцом своих пилигримов радиусом от десяти до пятнадцати футов. Жестом, выглядящим драматично, и, как он надеялся, торжественно, он сбросил свой плащ, чтобы явить одежду, которую он соткал сам, кропотливо работая на протяжении многих вечеров: власяницу, сделанную из самых грубых, жестких животных волос, которые он только смог приобрести. Затем он схватил брезент и отбросил его, обнажив большой белый крест, который он нарисовал на траве распылителем. Рядом стояли две канистры керосина.

— Люди! — воскликнул он. — Дети живого Бога! Мы собрались здесь со всей страны — богатые и бедные — с единственной целью: объединиться, чтобы отринуть роскошь и тщеславие, которые так неугодны Богу! Богатства, которые, как четко проповедовал Иисус, помешали бы нам войти в Царствие Небесное. Давайте же теперь торжественно поклянемся избавиться от этих атрибутов жадности и очистить наши сердца. На этом месте, в это время, каждый сделает символическое преподношение костру тщеславия, в знак обещания, что с этой минуты и до конца своих дней он будет жить простой жизнью!

Теперь, захватив канистры, он отступил от нарисованного креста, пока не присоединился к первому ряду, окружавшей его толпы. Засунув руку в карман своих рваных джинсов, он извлек ручку — золотую авторучку — подарок на окончание иезуитской семинарии его отца, которого он не видел и с которым не общался более десяти лет. Он высоко поднял перо, чтобы все могли его видеть. Его инкрустация драгоценным металлом сверкала в лучах заходящего солнца. Затем он бросил ее на открытую площадку, где она приземлилась, воткнувшись носом в землю в самом центре нарисованного креста.

— Пусть все те, кто желает пойти по пути благодати, — сказал он, — последует моему примеру!

По толпе пробежала краткая рябь, как дрожь ожидания. За этим последовал момент застоя. И затем из окружающей толпы на траву отмеченную крестом посыпался невероятный ливень вещей: дизайнерские сумочки, одежда, ювелирные украшения, часы, ключи от машины, свитки облигаций на предъявителя, сумки с наркотиками и пакеты с марихуаной, стопки стодолларовых купюр, книги, в которых подробно описывались диеты и схемы быстрого обогащения. Среди этого хаоса особо бросилось в глаза несколько удивительных предметов: дилдо, украшенный драгоценными камнями, электрогитара с красивыми колками головки грифа и пистолет «Смит&Вессон». Бесчисленное множество других вещей, которые не требовали описания, все сыпались и падали на быстро растущую кучу — кучу блеска, мишуры и пустой роскоши. Отдельного упоминания заслужило совершенно удивительное огромное количество женской обуви — в основном, на шпильках.

Теперь прекрасное воодушевление и чувство божественной праведности наполнили Своупа, как ласка ангела. Он подумал, что Савонарола во Флоренции все эти столетия назад, должно быть, чувствовал то же самое. Взяв одну канистру керосина, он вышел вперед и, открыв ее, вылил содержимое на растущую груду из все прибывающих отбросов тщеславия. Вещи продолжали сыпаться вокруг него и даже падали ему на голову и плечи, но он этого не замечал.

— Момент настал! — сказал он, отбрасывая пустую канистру и доставая коробку безопасных спичек. — Пусть наша новая жизнь в очищении начнется с огня!

Он вытащил спичку из коробки, поджег ее и бросил в кучу. В огромном желто-оранжевом всполохе огне и жара, который тут же взметнулся к небу он смог узреть — освещенные на миг, как будто дневным светом — темные силуэты тысяч дополнительных паломников, устремившихся со всех сторон к Большой Лужайке, чтобы присоединиться к этому современному костру тщеславия.

А тем временем предметы роскоши продолжали падать в костер.

Сумерки уже начали опускаться на город.

Миссис Траск шествовала с севера по Риверсайд-Драйв с сумкой, полной продуктов для приготовления ужина. Обычно экономка Пендергаста не задерживалась до столь позднего часа, чтобы пойти за покупками, но днем она занялась перестановкой и чисткой одного из лучших фарфоровых сервизов и не заметила, как день начал клониться к закату.

Проктор предложил отвезти ее, но в это время года она предпочитала совершать пешие прогулки — вечерний моцион улучшал ее самочувствие — и кроме того, со всем этим облагораживанием близлежащих улиц, которое произошло в последние годы, делать покупки в местном «Хол Фудс»[885] стало гораздо приятнее. Но когда она прошла по подъездной дорожке дома 891 по Риверсайд-Драйв, направляясь ко входу для слуг в задней части дома, она испугалась, заметив темную фигуру, прячущуюся в тени возле парадной двери.

Ее инстинкт самосохранения забил тревогу, возникло желание позвать Проктора, однако в следующее мгновение она рассмотрела, что фигура принадлежала мальчишке-подростку. Он выглядел безобидным и грязным — она предположила, что он вырос в лондонском Ист-Энде уличным бродягой. Как только она подошла, он вышел из своего укрытия.

— Прошу прощения, мэм, — сказал он, — но это дом мистера, гм, Пендергаста?

Лондонский выговор удивительным образом соединялся в его речи с акцентом уличных оборванцев. Миссис Траск остановилась от него на приличном расстоянии и спросила:

— А почему вы об этом спрашиваете, молодой человек?

— Потому что мне заплатили, чтобы я отдал ему это, — и он вытащил из заднего кармана конверт. — И, похоже, что дома никого нет, потому что никто не открывает дверь.

Миссис Траск немного засомневалась, но затем протянула руку.

— Хорошо, я прослежу, чтобы он это получил. Теперь уходите.

Юноша передал ей письмо. Затем, отбросив челку, он развернулся и поспешил прочь по подъездной дорожке.

Миссис Траск наблюдала за ним, пока он не растворился в суматохе города. Затем, покачав головой, она направилась к задней двери, ведущей в кухню. На самом деле, она никогда не знала, чего ожидать на своей нынешней работе. Памятуя о том, какие переполохи на ее памяти случались в жизни Пендергаста, можно было готовиться к чему угодно.

Миссис Траск нашла агента сидящим в библиотеке, рядом с ним на столе стояла нетронутая чашка зеленого чая, а он сам неотрывно смотрел на низкий огонь, горящий в камине.

— Мистер Пендергаст, — обратилась она, стоя на пороге библиотеки.

Агент не ответил.

— Мистер Пендергаст? — позвала она чуть громче.

Он очнулся.

— Да, миссис Траск? — отозвался он, поворачиваясь к ней.

— Я увидела, что у входной двери стоит мальчик. Он сказал, что никто не отвечает на звонок в дверь. Вы не слышали звонка?

— Нет, не слышал.

— Он сказал, что ему заплатили, чтобы он доставил вам это письмо, — она подошла и протянула ему на серебряном подносе грязный, сложенный пополам конверт. — Интересно, почему Проктор не открыл дверь? — она ​не смогла отказать себе в удовольствии добавить это, поскольку она слегка не одобряла Проктора и те выходные, которые он иногда брал у хозяина.

Пендергаст взглянул на письмо с выражением, которое миссис Траск не смогла понять.

— Я думаю, он не ответил, потому что никто не звонил. Мальчик вам солгал. А сейчас не могли бы вы положить письмо на стол?

Она поставила поднос рядом с чайным сервизом.

— Вам нужно что-нибудь еще?

— Не сейчас, благодарю вас, миссис Траск.

Пендергаст дождался, пока она покинет библиотеку, а затем — пока ее шаги затихнут в конце коридора и весь особняк снова погрузится в тишину. И все же даже тогда он не пошевелился, не двинулся и не сделал ничего — разве что начал рассматривать конверт, как если бы в нем находилось взрывное устройство. Он не мог утверждать этого наверняка, но у него было слишком сильное предчувствие, что все окажется именно так.