Неторопливый кивок.

— Еще один случай самоубийства.

— У вас хорошая память.

— Психотерапевт никогда не забывает своих пациентов-самоубийц.

Долгий, внимательный, неприятный взгляд.

Смитбек откашлялся.

— Когда вы принимали Бакстер в качестве пациентки?

— Несколько раз. В конце две тысячи четвертого — начале две тысячи пятого, что-то такое.

— Можно спросить, почему она к вам ходила? Мне любопытно, что у нее могло быть общего с моей сестрой.

— У нее была проблемная мать. Одна из тех родительниц, которые постоянно ругают свое чадо. Но ей не нужен был психиатр по этой причине. Ей требовался психотерапевт, и я дал ей рекомендацию. Не думаю, что она воспользовалась моим советом.

— У них был еще один общий друг. Женщина по имени Мэри Адлер. А с ней вы, случайно, не встречались?

Долгое молчание. Наконец Броннер ответил:

— Нет.

— Вы уверены? Мэри С. Адлер из Хайалиа?

Внезапно Броннер уставился на него пристальным жестким взглядом:

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Смитбек. Роджер Смитбек.

— Смитбек. Не Флейли. Агата никогда не была замужем.

Смитбек проглотил слюну. Проклятье!

— Ладно, Смитбек, в какую игру вы играете?

— Ни в какую игру я не играю. Я всего лишь скорбящий брат…

— Прекратите эту брехню. Я умею читать газеты. Мэри Адлер, Агата Флейли, Элиза Бакстер. Могилы Брокенхартса.

Смитбек снова сглотнул. В горле у него пересохло.

— Вы репортер, верно?

Провал. И что дальше?

— Верно. Вы — репортер, и вы пришли ко мне под вымышленным предлогом! — неожиданно взревел Броннер и, вцепившись корявыми руками в подлокотники кресла, поднялся, нависнув над Смитбеком.

— Э-э… да. Так оно и есть. — Смитбек не мог продолжать лгать дальше. — Я репортер «Геральд», и я хочу знать, почему Флейли и Бакстер обе были вашими пациентками, а теперь, через одиннадцать лет после смерти, их выбрал Брокенхартс. Совпадение?

Броннер надвинулся на него, сжав кулаки, и Смитбек мигом потерял присутствие духа и вынужден был отступить.

— Чего вы хотите добиться этими измышлениями? Вы думаете, я как-то связан с этим делом?

— Это никакие не измышления. Я пришел сюда в поисках правды.

— Вы хотите уничтожить мою практику, сукин вы сын!

— При чем тут ваша практика? Я хочу опубликовать информацию о том, что две жертвы были вашими пациентками, потому что она имеет общественный интерес. — Смитбек изо всех сил пытался сохранить мужество и достоинство, но его выдавал страх, сквозивший в голосе. — Я хочу получить ваши комментарии по этому факту, доктор. Это совпадение или что-то еще?

— Вот тебе мой комментарий, маленький говнюк!

Броннер сжал руку в массивный кулак и сделал шаг вперед. Хотя он и был на тридцать лет старше журналиста, его фигура выглядела устрашающе, а Смитбеку, трусу от рождения, которому всегда удавалось сглаживать чреватые неприятностями ситуации, пришлось отступать.

— Да погодите же! Подумайте, что вы делаете и как вы будете выглядеть…

Броннер с ревом бросился вперед. Смитбек увернулся от тяжелого удара и припустил к двери, преследуемый доктором. Он понесся к забору, Броннер не отставал. Смитбек забрался на забор, но тут Броннер схватил его за ногу. Смитбек дрыгнул ногой, потеряв туфлю, и перевалился на другую сторону забора. С одной босой ногой он помчался к машине, запрыгнул на сиденье, завел двигатель и рванул с места, выбросив из-под колес фонтаны песка. Последнее, что он увидел, был Броннер, с почерневшим от ярости лицом сотрясавший ворота.

«Ты, ублюдок, — подумал Смитбек, — не рассчитывай, что тебе сойдет с рук запугивание прессы». Он потерял одну туфлю («Ванз классик», по шестьдесят долларов за пару), и шансы, что Броннер вернет ее, равнялись нулю.

Он посмотрел на часы на приборной панели. Десять тридцать — времени достаточно, чтобы написать статью.

— Эй, Сири, — сказал он, — найди-ка мне доктора Петерсона Броннера. — И, немного подумав, добавил: — Криминальное прошлое.

— Вот что я нашла в Сети, — ответил раздражающе приятный голос.

Первый снимок, появившийся на экране его смартфона, оказался полицейским снимком доктора: тот стоял у шлакобетонной стены, прижимая к груди табличку со своим именем.

Управление полиции Майами располагалось в большом приземистом здании, которое своими окнами из тонированного стекла, наклоненными вверх и наружу в консольном стиле, напомнило Колдмуну диспетчерскую башню в аэропорту. Здание находилось на Северо-Западной Второй авеню, рядом с небоскребами в центре города и неподалеку от городского кладбища; Колдмун даже узнал несколько ориентиров, оставшихся в памяти после незабываемого броска к склепу Агаты Флейли.

И запомнилось ему не только это. Когда Пендергаст подобрал его возле отеля, Колдмун обнаружил своего напарника в помятом желтом такси, запах в котором, не говоря уже о водителе, был ему слишком хорошо знаком. Похоже, Пендергаст отыскал Акселя и нанял его в качестве временного шофера.

— Он знает город, — объяснил Пендергаст, когда они понеслись на запад по виадуку Макартур. — И к тому же наслаждается новообретенной свободой ехать без обычных ограничений. Я восхищаюсь людьми, которые гордятся своей работой.

Колдмун не возражал: ему осточертело возить их по Майами, учитывая несуразный трафик этого города.

Такси пронеслось по городу с жуткой скоростью и остановилось у входа в управление, проскрежетав тормозами, явно требующими ремонта. Толпа репортеров, журналистов и телевизионщиков у двойных главных дверей здания повернулась на звук, и Пендергаст вышел из машины в сопровождении Колдмуна. Аксель — Колдмун так и не узнал его фамилию — не выказал ни малейшего желания уезжать, вместо этого он положил на приборную панель небольшой черный бумажник с золотым жетоном.

— Что вы ему дали? — спросил Колдмун.

— Всего лишь побрякушку, — последовал ответ.

Почуяв свежее мясо, толпа репортеров хлынула им навстречу. Агенты стали пробиваться к дверям, не встречаясь ни с кем глазами и игнорируя выкрикиваемые вопросы. Одна тележурналистка — молодая, коротко стриженная блондинка с широкими скулами и в дорогой одежде — встала на пути у Колдмуна и не позволяла ему обойти себя, каждый раз делая шаг в ту же сторону, что и он. Он видел ее мельком, переключаясь с канала на канал в номере гостиницы: репортер-расследователь местной телевизионной станции, как-то там Флеминг — имя он не вспомнил. Очень привлекательная, но глаза яркие, как у гремучей змеи.

— Извините меня, сэр! — прокричала женщина, пихая ему в лицо микрофон с яркой шестеркой на чехле. — Сэр! Что вы можете сказать о последней жертве? Вы можете подтвердить, что в городе действует серийный убийца?

Колдмун снял шляпу.

— H’ahíya wóglaka ye. Owákahnige šni, — проговорил он и с максимальной тактичностью обошел ее.

— Что вы ей сказали? — спросил Пендергаст, когда они вошли в здание.

— Миз Флеминг? Я сказал, что не понимаю ее вопроса и не могла бы она говорить медленнее.

Пендергаст неодобрительно прищелкнул языком:

— Ложь есть ложь, даже по-лакотски.

— В резервации старейшины говорят: хуже лжеца только лицемер.

— Моя бабушка, каджунка[925] из Нового Орлеана, любила эту же самую древнюю пословицу.

Пендергаст подошел к большому столу, за которым сидел полицейский в форме, и что-то сказал ему. Коп показал на лифтовый холл. Они предъявили свои удостоверения, зарегистрировались, миновали металлодетектор и направились к лифтам.

— Мы идем в так называемый оперативный центр, — сообщил Пендергаст. — Там полиция держит свои электронные игрушки. С их помощью они получают доступ почти ко всей имеющейся последней информации в реальном времени, а также к медицинским и криминологическим базам данных. Я готовлю наш собственный небольшой центр в менее подозрительном месте, но для начальной консультации этот офис тоже сгодится. Этот связной, коммандер Гроув, обещал встретить нас там вместе с лейтенантом Сандовалом.