Человек посмотрел на него, но не ответил.

— Прекрасно. Поскольку я ненавижу грубость, я сам выберу вам имя. Я буду называть вас Немо, а это на латыни, как вам известно, означает «никто».

Это не произвело никакого эффекта.

— Не хочу тратить на этот свой приезд столько же времени, сколько и на прошлый, мистер Немо. Так что я буду краток. Вы готовы сказать, кто вас нанял?

Молчание.

— Вы готовы сказать, почему согласились? Или в чем состояла цель этой необычной ловушки?

Молчание.

— Если вы не хотите называть имена, тогда, может быть, скажете, какой результат ожидался от всей этой операции?

Молчание.

Пендергаст неторопливо посмотрел на свои золотые часы.

— От меня зависит, какой суд вас будет судить — штата или федеральный. Отвечая или не отвечая на мои вопросы, вы делаете выбор между Рикерс-Айленд или Административным центром строгого содержания во Флоренции, штат Колорадо. Рикерс — настоящий ад на земле. АЦСС во Флоренции — ад, который даже Данте не мог бы вообразить. — Он вперился взглядом в человека. — Мебель в камере из литого бетона. Душ по расписанию, три раза в неделю в пять часов ровно на три минуты. Из окна видны только бетон и небо. Один час прогулки в день по бетонной яме. В АЦСС тысяча четыреста стальных дверей с дистанционным управлением, здание в кольце охраны, обнесено несколькими рядами ограждений с колючей проволокой. Там ваше существование будет стерто со скрижалей истории. Если вы не заговорите со мной сейчас, то в прямом смысле этого слова станете никем.

Пендергаст замолчал. Человек зашевелился на стуле. Д’Агоста, который наблюдал за допросом через одностороннее зеркало, был теперь убежден, что парень свихнулся. Ни один здравомыслящий человек не выдержал бы такого напора.

— В АЦСС нет лилий, — тихо сказал Пендергаст.

Д’Агоста обменялся недоуменным взглядом со Шпандау.

— Лилии, — медленно проговорил человек, словно пробуя слово на вкус.

— Да. Лилии. Такой прекрасный цветок, вам не кажется? С таким приятным, исключительным ароматом.

Человек наклонился вперед. Наконец-то Пендергаст завладел его вниманием.

— Но потом запах исчез, верно?

Человек явно напрягся. Он медленно покачал головой из стороны в сторону.

— Нет… я ошибся. Лилии никуда не делись, и вы об этом сказали. Но с ними что-то случилось. Они ушли.

— Они воняют, — пробормотал человек.

— Да, — произнес Пендергаст с любопытной смесью сочувствия и насмешки в голосе. — Ничто не пахнет хуже тронутых гнилью цветов. — Пендергаст неожиданно повысил голос: — Какая от них жуткая вонь!

— Убирайтесь из моего носа! — завопил человек.

— Не могу, — ответил Пендергаст, чей голос вдруг упал до шепота. — В вашей камере в АЦСС не будет лилий. Но вонь останется. И она будет усиливаться с разложением. Пока вы не…

Неожиданно человек со звериным криком вскочил со стула и бросился через стол на Пендергаста, его закованные в наручники руки изогнулись, словно когти, в глазах горела убийственная ярость, с губ срывалась пена и капли слюны. Пендергаст легко, как матадор, вскочил со стула и увернулся от удара. На заключенного бросились два охранника с тазерами наготове и быстро его обездвижили. Чтобы он угомонился, потребовалось три разряда. Наконец он распростерся на столе, судорожно подергиваясь; крохотные облачка дыма воспарили к микрофону и лампам в потолке. Пендергаст стоял в стороне, хладнокровно наблюдая за этим, потом повернулся и вышел из кабинета.

Через секунду Пендергаст появился в комнате наблюдения за допросом и раздраженным жестом стряхнул пылинку с пиджака.

— Что ж, Винсент, я не вижу смысла и дальше оставаться здесь, — сказал он. — Боюсь, что наш друг… как там говорится? С прибамбасом?

— С прибабахом.

— Спасибо. — Он обратился к Шпандау: — Еще раз благодарю вас, мистер Шпандау, за вашу неоценимую помощь. Прошу вас, дайте мне знать, если у него наступит просветление.

Шпандау пожал протянутую руку.

Когда они вышли из тюрьмы, Пендергаст достал сотовый и начал набирать номер.

— Я опасался, что нам придется лететь в Нью-Йорк ночным рейсом, — сказал он. — Но наш друг оказался таким необщительным, что мы можем успеть и на более ранний рейс. Если вы не возражаете, я проверю. Теперь мы ничего от него не добьемся… И боюсь, что не только теперь, но и никогда.

Д’Агоста глубоко вздохнул:

— Может, объясните мне, что там происходило?

— О чем это вы?

— О ваших странных вопросах. Про цветы, про лилии. Откуда вы знали, что он именно так прореагирует?

Пендергаст перестал набирать номер и опустил телефон:

— Это была догадка, не лишенная оснований.

— Да, но откуда она у вас взялась?

Пендергаст ответил не сразу, и голос его прозвучал очень тихо:

— Все дело в том, мой дорогой Винсент, что наш заключенный — не единственный, кто в последнее время начал чувствовать запахи цветов.

Пендергаст вошел в музыкальную комнату в особняке на Риверсайд-драйв так неожиданно, что Констанс, вздрогнув, оборвала игру на клавесине. Под ее пристальным взглядом он направился к столику, положил на него большую стопку бумаг, достал пузатый бокал, налил себе большую порцию абсента, сверху на бокал поместил ложку с отверстиями наподобие шумовки, положил в нее кубик сахара, полил его охлажденной водой из графина, потом прихватил бумаги и пошел к кожаному креслу.

— Не прекращай играть из-за меня, — сказал он.

Констанс, пораженная его немногословием, вернулась к сонате Скарлатти. Хотя она видела Пендергаста лишь краем глаза, у нее возникло ощущение, что случилось что-то нехорошее. Он наспех глотнул абсента, со звоном поставил бокал, затем сделал еще один большой глоток. Одна его нога не в такт музыке постукивала по персидскому ковру. Он пролистал бумаги — кажется, это был пестрый набор каких-то старых научных трактатов, медицинских журналов и новых распечаток — и отложил их в сторону. После того как он отхлебнул абсента в третий раз, Констанс перестала играть (это была дьявольски трудная вещь, требовавшая абсолютной концентрации) и повернулась к нему:

— Как я понимаю, поездка в Индио принесла разочарование.

Пендергаст, разглядывавший одну из голограмм на стене, молча кивнул.

— Этот человек так ничего и не сказал?

— Напротив, он был очень разговорчив.

Констанс разгладила на себе юбку:

— И?..

— Нес чушь.

— Что именно он сказал?

— Я же говорю — чушь.

Констанс сложила руки на груди:

— Я бы хотела точно знать, что он сказал.

Пендергаст посмотрел на нее и прищурился:

— Ты сегодня очень настойчива.

Констанс молча ждала.

— Он говорил о цветах.

— Случайно, не о лилиях?

После паузы:

— Да. Как я уже не раз повторил, это была бессмысленная чушь.

Констанс опять погрузилась в молчание. Какое-то время никто не произносил ни слова. Пендергаст продолжал играть со своим бокалом, допил его, встал и снова взял со столика бутылку абсента.

— Алоизий, — заговорила Констанс, — возможно, он и нес чушь, но не бессмысленную.

Игнорируя ее, Пендергаст начал готовить второй бокал.

— Есть один вопрос, который мне нужно с тобой обсудить. Дело довольно деликатное.

— Конечно, прошу тебя, — сказал Пендергаст, наливая абсент в бокал и кладя сверху ложку с отверстиями. — Где этот чертов сахар? — пробормотал он себе под нос.

— Я изучала историю твоей семьи. Во время нашего разговора вчера в оружейной комнате всплыло имя доктора Эванса Паджетта. Тебе оно знакомо?

Пендергаст положил кубик в ложку и начал обливать его ледяной водой:

— Не люблю драм. Я с ними покончил.

— Жена доктора Паджетта отравилась эликсиром твоего прапрадеда. Человек в калифорнийской тюрьме страдает теми же симптомами, что и жена Паджетта и все остальные, кто принимал чудодейственное средство Езекии.

Пендергаст взял бокал с абсентом и сделал большой глоток.