Далее следовало несколько вопросов — некоторые из них показались Пендергасту странными или слишком прямыми. Он не сделал попытки их записать, целиком полагаясь на свою память. Последний вопрос поверг его в недоумение:

Вы готовы пойти на убийство?

На этом зеленая точка пропала. Пендергаст сел на койке и, пошарив рукой под матрасом, вытащил из-под него обрывок грубого потертого холста и ломтик лимона, оставшийся от ужина. Сняв один ботинок, он поднес его к раковине, включил воду, капнул несколько капель в пустую мыльницу, затем выжал в нее лимон. Намочив ботинок, он начал куском холста счищать с него обувной крем. Вскоре жидкость в эмалированной мыльнице приобрела достаточно темный цвет. Пендергаст замер в темноте, прислушиваясь, затем приподнял матрас, оторвал от простыни длинную полоску и разложил ее на краю раковины. Вытащив из ботинка шнурок, обмакнул его предусмотрительно расплющенный и отточенный конец в самодельные чернила и начал писать мелким аккуратным почерком, оставляя на ткани едва заметные цепочки слов.

Без четверти пять Пендергаст закончил писать и положил ткань на батарею. Он держал ее там достаточно долго, чтобы текст как следует просох, потом начал сворачивать. Внезапно он остановился и добавил к написанному еще одну строчку: «Продолжайте пристально следить за Констанс. А вы, мой дорогой Винсент, не унывайте».

Подержав «письмо» на батарее, он туго скатал его и опустил в канализационное отверстие. Затем набрал в мусорное ведро воды из-под крана и вылил туда же, повторив эту процедуру не менее десяти раз.

До подъема оставался всего час. Пендергаст лег на койку, сложил руки на груди и моментально заснул.

Мэри Джонсон распахнула огромную дверь, ведущую в Египетскую галерею, и, переступив порог, пошарила по холодной мраморной стене в поисках выключателей. Она знала, что в последнее время работа здесь продолжалась допоздна, но к шести утра обычно все уходили домой. В ее обязанности входило отпирать двери для нанятых музеем специалистов, включать освещение и следить за порядком.

Нащупав коммутационный блок, она поочередно нажала на выключатели пухлым указательным пальцем, и ожившие старинные стеклянные и бронзовые светильники залили ярким светом еще не полностью отремонтированный зал. Уперев кулаки в крутые бедра, Мэри на минуту остановилась и окинула взглядом помещение, проверяя, все ли в порядке, после чего направилась дальше. Тихонько напевая старую мелодию в стиле диско, она крутила на пальце связку ключей, и ее огромная задница покачивалась в такт шагам. Звяканье ключей, стук каблуков и фальшивое пение эхом разносились по просторному залу, создавая привычный звуковой фон — своего рода защитный кокон, которым она обзавелась за тридцать лет ночных дежурств в Нью-Йоркском музее естественной истории.

Войдя в пристройку, Мэри и здесь включила свет, пересекла гулкое пустое пространство и приложила магнитную карточку к двери, ведущей в гробницу Сенефа. Замок, последнее слово электронных охранных технологий, щелкнул, и дверь с тихим жужжанием открылась, явив взгляду просторную усыпальницу. Мэри нахмурилась: в это время гробница должна быть еще погружена в темноту, однако сейчас, несмотря на ранний час, она оказалась ярко освещенной.

«Чертовы электрики не выключили свет!» — подумала Мэри. Еще немного постояв в дверях, она тряхнула головой и поморщилась, недовольная собственной нерешительностью. В последнее время некоторые охранники, особенно те, у кого имелись родственники, работавшие в музее в тридцатые годы, начали шушукаться, что гробница якобы проклята и ее открытие — большая ошибка. «Не зря же в свое время ее замуровали», — говорили они. Но разве есть хоть одна египетская гробница, над которой не тяготело бы проклятие? Мэри Джонсон всегда гордилась собственной практичностью и умением быстро принимать решения. «Скажите, что нужно делать, и я сделаю это без нытья и отговорок» — таков был ее девиз.

Проклята! Черт, и придет же такое в голову! Тяжело дыша, Мэри стала спускаться по широким каменным лестницам. «Надо жить, надо жить», — напевала она себе под нос, и ее голос гулко отдавался в замкнутом пространстве.

Подойдя к колодцу, она ступила на мостик, и тот задрожал под ее огромным весом. Преодолев хлипкий настил, Мэри вошла в следующий зал. Идиоты компьютерщики везде понаставили столы с оборудованием, и ей приходилось проявлять чрезвычайную осторожность, чтобы не наступить на змеившиеся по полу кабели. Джонсон неодобрительно посмотрела на промасленные коробки из-под пиццы, небрежно брошенные на один из столов, на пустые банки из-под кока-колы и валявшиеся повсюду обертки от шоколадных батончиков. Уборщики появятся только в семь, но это не ее проблема.

За три десятка лет, проработанных в музее, Мэри Джонсон повидала всякое. Она помнила не только как приходили и уходили сотрудники. На ее памяти произошли так называемые музейные убийства и убийства в подземных помещениях. Можно упомянуть еще исчезновение доктора Фрока и убийство мистера Пака, а также покушение на убийство Марго Грин. Музей естественной истории был крупнейшим в мире, и работать в нем по ряду причин оказалось нелегко. Однако платили здесь хорошо, да и отпуск был вполне приличный. Опять же престиж…

Войдя в Зал колесниц, Мэри бегло осмотрела его, потом пошла дальше и заглянула в погребальную камеру. Все здесь, как ей показалось, было в порядке. Она уже собиралась уходить, как вдруг почувствовала слабый запах сырости. Инстинктивно сморщив нос, огляделась в поисках источника запаха и заметила, что одна из ближайших к ней колонн забрызгана чем-то густым и темным.

Поднеся к губам рацию, Мэри произнесла:

— Мэри Джонсон вызывает диспетчерскую. Вы слышите меня?

— Диспетчерская слушает. Мэри, это десять-четыре.

— Необходимо прислать уборочную команду в гробницу Сенефа. В погребальную камеру.

— Что случилось?

— Рвотные массы.

— Господи! Неужели опять ночная охрана?

— Кто знает? Может, электрики решили повеселиться.

— Сейчас пришлем.

Джонсон выключила рацию и решила обойти всю погребальную камеру. По собственному опыту она знала, что блевотина редко встречается в одном-единственном месте, и лучше уж сразу все проверить, чтобы избежать неприятных сюрпризов в дальнейшем. Несмотря на внушительные формы, ходила Мэри быстро. Пройдя больше половины пути, она вдруг поскользнулась, потеряла равновесие и упала, больно ударившись о гладкую каменную плиту. «Черт!»

Мэри сидела на полу — испуганная, но, похоже, целая. Она поскользнулась, наступив левой ногой в лужу какой-то темной, пахнущей медью жидкости, и, падая, выставила вперед обе руки. Теперь же, подняв ладони, сразу поняла, что этой жидкостью была кровь.

— Боже всемогущий! — воскликнула Мэри. Она осторожно поднялась, машинально оглянулась, отыскивая, обо что бы вытереть руки, и, ничего не найдя, решила обтереть их о штаны, поскольку они и так уже были испорчены. Потом достала рацию.

— Джонсон вызывает диспетчерскую. Слышите меня?

— Слышу вас хорошо.

— Здесь еще лужа крови.

— Что вы сказали — кровь? И много ее?

— Достаточно.

Последовала тишина. От того места, где поскользнулась Мэри, кровавые следы вели к огромному открытому гранитному саркофагу в центре комнаты. Один его край был испачкан запекшейся кровью, словно через него что-то перетаскивали. Меньше всего на свете Джонсон хотелось туда заглядывать, но что-то — вероятно, присущее ей чувство долга — заставило ее подойти поближе.

Рация, о которой она совсем забыла, вдруг запищала.

— Достаточно? — раздался в ней голос диспетчера. — Что вы хотите этим сказать?

Мэри подошла к саркофагу, заглянула внутрь и увидела тело, лежащее на спине. Она поняла лишь, что тело принадлежит человеку — сказать больше не представлялось возможным, поскольку кто-то изуродовал лицо несчастного до неузнаваемости. Грудина его была раздроблена, и ребра торчали наружу, словно створки открытой двери. На месте легких и других органов зияла кровавая пустота. Но что поразило Мэри больше всего и что преследовало ее в кошмарных снах в течение всех последующих лет, так это ярко-голубые бермуды, в которые была одета жертва.