Когда группа подошла к третьей двери — толще предыдущих, изготовленной из нержавеющей стали и латуни, — раздался окрик. Все обернулись.

К ним шагал побелевший от гнева молодой человек в элегантном костюме.

— Стойте! — приказал он. — Io domando una spiegazione, Signor Bullard, anche da Lei. Я требую объяснений, даже от вас, господин Баллард. — Преградивший путь человек был вдвое меньше Балларда, но достоинство, с которым он говорил, придавало ему благородный вид.

Баллард сделал молниеносное движение — и служащий, хрюкнув, осел на пол. Схватившись за живот, он застонал, и Баллард пнул его мыском ботинка с такой силой, что послышался отчетливый хруст ребер.

— Я его уволил, — обратился Баллард к остальным. — Мартинетти нарушил правила. Прискорбно, что он сопротивлялся задержанию, напал на дежурного офицера и вынудил того применить силу. Вы слышали, что я сказал?

— Да, сэр, — ответил один из помощников с американским акцентом.

— Выполняйте.

— Слушаюсь, сэр.

— Вызовите наряд охраны — пусть уведут Мартинетти и применят к нему санкции, как к нарушителю.

Переступив через скорчившуюся на полу фигуру, Баллард подошел к глазному сканеру. Щелкнули металлические запоры, и дверь открылась, явив механическую начинку внутренней стороны. Вдоль одной из стен небольшого подвала выстроились пластиковые картотеки, на которых примостились несколько жестких дисков в прозрачных пластиковых упаковках. Напротив, окруженный замысловатой электроникой — датчиками контроля за климатом, уровнем влажности, сейсмографом, газоанализатором, барометрами и термометрами, — поблескивал полировкой прямоугольный ящик орехового дерева. Баллард подошел к нему и, взявшись за ручку, бережно поднял. В гигантских руках Балларда ящик казался невесомым.

— Пошли, — скомандовал Баллард.

— Мистер Баллард, не стоит ли проверить содержимое?

— Скоро у меня будет такая возможность. И если ящик пуст, то в лучшем случае вы лишитесь работы.

— Да, сэр.

Напряжение в комнате сгустилось до предела. Люди мялись, не спеша уходить. Баллард прошел между ними и в дверном проеме обернулся:

— Так вы идете?

Дверь позади с шипением закрылась. Баллард вновь переступил через Мартинетти и в обратном порядке миновал три проверочных пункта. Лимузин ожидал, работая на холостых оборотах. Работники в нерешительности смотрели вслед хозяину. Об обеде никто даже не заикнулся.

Не сказав ни слова и не обернувшись, Баллард сел в машину и захлопнул дверь.

— На виллу, — сказал он, бережно кладя ящик себе на колени.

Из окна в номере отеля «Лунгарно» д'Агоста смотрел на глубокие зеленые воды Арно, на бледно-желтые дворцы вдоль обоих берегов и на кривые лавочки моста Понте-Веккьо. Чувствовал он себя странно, будто чего-то ожидал, даже голова немного кружилась. Что это, смена часовых поясов, роскошная обстановка или же возврат на родину предков?

Его отец еще мальчишкой покинул Неаполь вместе с родителями, спасаясь от ужасного голода 1944-го. Поселившись на Кармин-стрит в Нью-Йорке, Вито д'Агоста возмутился растущей силой мафии. Он ответил тем, что подался в полицию и стал чертовски хорошим копом. Его значок и награды до сих пор хранятся в стеклянном шкафчике на каминной полке, как святые реликвии. Д'Агоста вырос на Кармин-стрит, погруженный в быт эмигрантов из Неаполя и Сицилии. С самого детства Италия стала для него чем-то вроде земли обетованной.

И вот он здесь.

В горле встал комок. Его предки жили на этой земле тысячелетиями. Здесь родились живопись, архитектура, скульптура, музыка, наука и астрономия. А чего стоят имена Августа Цезаря, Цицерона, Овидия, Данте, Христофора Колумба, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Галилея!.. Можно продолжить, и список уйдет в глубь веков на две тысячи лет — ни одна страна в мире не родила стольких гениев.

Открыв окно, д'Агоста вдохнул полной грудью. Жена никогда не понимала, как безмерно он гордится наследием. Считала мужа слегка ненормальным. Англичанка, что ж удивляться? Ее народ только и накарябал несколько пьес да поэм. Италия — вот родина западной цивилизации. Земля отцов и дедов д'Агосты. Когда-нибудь он привезет сюда сына…

Стук в дверь оборвал сладостные мечты. Портье принес багаж.

— Куда поставить, сэр? — спросил он по-английски. Сделав витиеватый жест рукой, д'Агоста небрежно ответил:

— Buon giorno, guaglione. Ре' piacere' lassate i valige abbecino о liett', grazie.

— Простите?

— I valige, aggia ritt', mettitele alla, — сказал д'Агоста, преодолев мимолетную вспышку раздражения и указав на кровать.

Портье положил туда оба чемодана. Д'Агоста пошарил по карманам, но не нашел денег мельче купюры в пять евро.

— Grazie, signore, Lei e molto gentile. Sei Lei ha bisogno di qualsiasi cosa, mi dica. — Портье взял чаевые и вышел.

Ничего из сказанного, кроме «grazie, signore»[81], д'Агоста не понял, его бабушка говорила на совсем другом языке. Он покачал головой. Все из-за флорентийского акцента портье. Д'Агоста никак не мог забыть итальянский, ведь это его родной язык.

В таких номерах останавливаться ему не доводилось. Лаконичность в чистом виде и утонченность достигали здесь наивысшей точки. Большой: со спальней, гостиной, мраморной ванной, кухней и укомплектованным баром, с окном во всю стену, номер напоминал настоящую квартиру. День жизни здесь стоил, должно быть, целого состояния, но д'Агосту давно уже не занимало, как Пендергаст тратит свои деньги, если деньги и правда его.

В дверь мягко постучали. Пендергаст — по-прежнему в черном костюме, который здесь, во Флоренции, смотрелся куда уместнее, чем в Нью-Йорке, — вошел в комнату, держа в руке пачку бумаг.

— Довольны ли вы удобствами, Винсент?

— Тесновато, паршивый вид, но скоро, думаю, привыкну.

Сев на диван, Пендергаст протянул д'Агосте бумаги:

— Здесь ваше разрешение на оружие, санкция из квестуры[82] на ведение расследования, codice fiscale[83] и еще кое-какие мелочи на подпись — и за все спасибо графу.

— Фоско? — Д'Агоста принял бумаги.

Пендергаст кивнул.

— Итальянская бюрократия продвигается медленно — наш граф придал ей ускорение.

— Он сам тоже здесь? — без особого энтузиазма спросил сержант.

— Прибудет позже. — Встав, Пендергаст прошелся к окну. — Замок его семьи находится за рекой, рядом с дворцом Корсини.

Д'Агоста посмотрел на средневековое строение с зубчатыми стенами.

— Милый домик.

— И правда. Он принадлежит семье графа с конца тринадцатого века.

В дверь постучали в третий раз.

— Avanti, — откликнулся д'Агоста, гордясь, что может блеснуть перед другом знанием итальянского.

Снова пришел портье — с корзиной фруктов.

— Signori?

— Faciteme stu piacere' lassatele 'ngoppa' o' tavule.

Вместо того чтобы поставить корзину на обеденный столик, портье спросил по-английски:

— Где мне ее оставить?

Взглянув на Пендергаста, д'Агоста заметил в его глазах блеск умиления.

— О'tavule, — чуть грубее повторил д'Агоста.

Портье посмотрел сначала на обеденный столик, затем на письменный стол — туда в конце концов он и поставил корзину. Д'Агоста почувствовал, как вздымается волна раздражения: портье упрямо не желал понимать. Ему что, не хватило на чай? Сами собой с губ сорвались слова, которые так часто произносил отец:

— Allora qual'e o problema', si surdo? Nun mi capisc'i? Ma che e parl' o francese? Managgi' 'a miseria'.

Смущенный портье, пятясь, вышел из комнаты. Д'Агоста повернулся к другу — фэбээровец безуспешно, и не особенно, впрочем, стараясь, пытался подавить закипавшее в нем веселье.

— Что смешного?