— Ты никогда не упоминал, что у нас кончились свечи.

— Упоминал, ты просто забыла, — он с раздражением сел на диван. Вот из этого состояла вся их жизнь: ссориться каждый день из-за любой глупости. Он невольно спрашивал себя, что же он умудрился найти в этой женщине. У них не было детей. Ничто не могло удержать их от того, чтобы покончить со всем этим прямо сейчас. Но существовали сложности, финансовые обязательства…

Ставни снова врезались в стену дома, и от этого сильного порыва окна задребезжали в рамах. Со следующим — на этот раз более сильным ударом — рама разбилась, принеся с собой звон стекла. Ворвался сильный ветер, сопровождаемый порывами дождя, и сбил с подоконника фоторамку.

— Вот! — торжественно воскликнула Сара. — Теперь посмотри, что случилось!

Снова налетел порыв ветра, брызги дождя попадали на стол. Снаружи донесся какой-то странный вой животного.

— Что это было? — спросил Марк.

Сара стояла на месте, не говоря ничего, и просто вглядывалась в темноту.

— Не знаю… но звук раздался очень близко к дому.

— Чья-то глупая собака, наверное, воет под дождем, оставленная хозяином.

— Это не было похоже на собаку.

— Ну, конечно же, это собака. Что еще это могло быть?

В тот же самый момент еще один жуткий вой прорезал темноту прямо перед окном.

— Иди, посмотри, — сказала Сара.

Он взял фонарик и направился в прихожую, светя перед собой и стараясь разглядеть что-нибудь в темноте за дверным стеклом.

— Аааахх! — закричал он, падая на спину, когда дверь вдруг с грохотом распахнулась. Темная фигура какого-то существа, словно вышедшего из чьего-то ночного кошмара, ворвалась внутрь, не скрытая ничем, только мерзкой вонью. Лилли ошеломленно взмахнул руками в недоверчивом ужасе, пытаясь отогнать страшного зверя, но с жутким грудным ревом тот махнул двумя когтистыми лапами и схватил его за живот.

— Нет, нет! — закричал Марк, пытаясь отбиться и чувствуя, как длинные острые когти вонзаются в его кишечник.

— Прекрати! Нет! — смутно услышал он крики своей жены где-то поблизости.

Внезапно раздался звук, похожий на шипение жира, который снимали с мяса, и когтистые лапы разодрали его плоть с такой же легкостью, с какой могли бы раскрыть пару штор. Пространство погрузилось в темноту, фонарик куда-то закатился, и все, что Лилли мог теперь чувствовать — это холодный воздух, гулявший в зияющей полости его тела. Это длилось всего мгновение, а потом весь мир переполнила агония. Он упал на спину с криком ужаса и нестерпимой боли, не поддающейся описанию. Но даже когда он это сделал, то почувствовал, как кто-то копошится внутри него, сопровождая каждое свое движение громким, влажным и увлеченным чавканьем.

Констанс Грин продрогла до костей, ее промокшее платье неприятно липло к телу, подол облепили песок и грязь. Но она не чувствовала холода: ее бездомное детство в доках Нью-Йорка, казалось, заставило ее навсегда забыть о холоде. Ветер безумно раскачивал осоку и камыши, пока Констанс пробиралась сквозь него, и ее невысокие сапоги хлюпали по болотистой земле. Луч фонаря плясал во мраке, выхватывая секущие и пронизывающие капли дождя. Констанс старалась продвигаться быстрее, ее разум был опустошен смесью злости, смущения и обиды.

Ее первым инстинктом стало просто уйти — уйти, прежде чем она сделает нечто настолько жестокое и непоправимое, что ей придется жалеть об этом до конца своих дней. Но когда она выбежала из гостиницы и помчалась сквозь ливень на юг, к дюнам и зарослям осоки и солероса, в ее голове начал вырисовываться смутный план.

Где-то в глубине души она знала: то, что она собирается сделать, не только бросало вызов Пендергасту, но и иррационально подвергало ее опасности. Тем не менее, на тот момент ей было все равно. Она также знала, что ее опекун на этот раз ошибался: в Эксмуте таилось что-то еще, что-то темное, странное, недоступное рациональному уму, и с этим еще только предстояло разобраться. Она знала больше, чем он, о таких документах, как манускрипт Саттера. Она знала, что в мире существует гораздо больше непознанного и необычного, чем было принято считать. «Ocscura Peregrinatione ad Littus» («Темное Паломничество на Южный Берег»): здесь до сих пор все еще существовала загадка, которую только предстояло разгадать, и ответ на нее лежал на юге, в руинах Олдхэма — Констанс была в этом уверена. Каков именно окажется этот ответ, она могла пока только догадываться. Но она собиралась доказать Пендергасту, что была права. И она это непременно докажет. А после — она снова собиралась скрыться в катакомбах особняка на Риверсайд-Драйв, известных только ей, и пробыть там до тех пор, пока не почувствует в себе настроение снова увидеть солнце.

Когда дорога пошла вверх, солерос и осока сменились дубами и искривленными шотландскими соснами. Констанс миновала скалы Скаллкрашер-Рокс и обогнула земли расположенные дальше них, пересекла илистую отмель и канал — было время отлива — и достигла, наконец, острова Кроу в дальнем конце заповедника. Океан лежал на востоке, слева от нее, позади длинного, узкого барьерного острова. Она остановилась, чтобы прислушаться, но ветер выл слишком громко, поэтому она даже не услышала шума прибоя. Единственное, что Констанс могла разглядеть в непроглядной темноте — это слабое моргание эксмутского маяка позади нее, луч которого вспыхивал каждые девять секунд. Именно по этому свету она ориентировалась, и именно он помог ей отыскать путь в Олдхэм.

Низкорослые деревья здесь истончились, и появились дюны, покрытые травой. Теперь она смогла, наконец, услышать шум прибоя невидимого океана или, скорее, почувствовать под ногами дрожь земли, вызванную огромными атлантическими волнами, яростно накатывавшими на пляж. Она снова осмотрела остров, фиксируя свое местоположение относительно маяка. Пустынный городок, должно быть, находится в миле или двух отсюда. Она окажется там очень скоро.

Сильный северо-восточный шторм не пугал Бада Олсена. Напротив, он ему нравился, наполнял его своей энергией. И он совершенно не пугал Обри, его верного золотистого ретривера. Оставив рыбацкую деятельность десять лет назад, Олсен перебрался в город, и теперь жил в маленьком домике в конце Мейн-Стрит, откуда он мог добраться куда угодно — особенно в свой Ланч-клуб по вторникам и в библиотеку, где он слыл заядлым читателем, предпочитавшим романы о морских приключениях Патрика О’Брайена, Джона Масфилда и К. С. Форестера.

В девять часов, когда ветер яростно сотрясал оконные рамы, Обри заскулил перед дверью и отчаянно завилял хвостом. Олсен отложил книгу и поднялся со стула. Он выключил керосиновую лампу и подошел к двери.

— Ты хочешь выйти, малыш?

Обри завилял хвостом с удвоенной энергичностью.

— Ну, тогда давай немного погуляем, — скорее, чувствуя, чем видя погоду, он решил надеть свой непромокаемый плащ и зюйдвестку. Затем он натянул пару резиновых сапог, вытащил из ящика в прихожей фонарик, защелкнул поводок на ошейнике Обри и толкнул дверь, которая с трудом поддалась из-за ветра, после чего они с псом спустились по ступеням крыльца и оказались на улице. Из-за отключения электричества город, по большей части, был погружен в темноту, хотя полицейский участок в дальнем конце города освещался с помощью аварийных генераторов. Ветер вздымал в заливе суровые волны, дождь лил почти параллельно земле. Бад опустил голову, ветер попытался сорвать зюйдвестку, которая надежно крепилась ремешком под его подбородком.

Они повернули налево и направились вдоль Мейн-Стрит к центру города. Пока они проходили мимо множества домов, Бад различал неясные тени с оранжевой подсветкой, — людей, движущихся со свечами или фонарями в руках, — что придавало городу уютное, старомодное настроение Карриера и Айвза[626]. Так было в Эксмуте лет сто назад, до того, как город полностью электрифицировали, подумал Бад. И ведь было не так уж плохо. Электричество не принесло ничего, кроме неприятностей, если задуматься — свет стал слишком ярким, началось активное загрязнение окружающей среды, появились все эти компьютеры, iPad’ы и прочая глупость, которую он наблюдал здесь теперь каждый день. Тошно было видеть, как все — даже маленькие дети — как зомби, ходят, уткнувшись в маленькие яркие прямоугольники, вместо того, чтобы поприветствовать друг друга, вдохнуть соленый воздух, понаблюдать за алыми кленами в их осенней красоте…