— Никто не видел, как она подходила к мосту, как прыгнула?

— Нет, сэр. Я уже говорил, ночь была темная. Тихая. В такой поздний час здесь почти никакого движения.

— А в какое время это случилось?

— В десять минут первого.

Пендергаст вернулся к папке. Колдмун не понимал, зачем Пендергаст задает эти вопросы: на большинство из них, если не на все, ответы содержались в папке. Агент словно хотел впитать в себя информацию от непосредственного свидетеля или от того места, где все случилось, будто ждал, что сам ландшафт прошепчет ему свои тайны.

— Следствием было установлено, что миз Флейли не знала никого из студентов университета или жителей Итаки, — сказал Пендергаст, не отрывая глаз от бумаг.

— Она и не знала никого. Приехала в город всего на один вечер. У нее было назначено собеседование в Корнелле.

Колдмун знал, что собеседование прошло так себе: проявили интерес, но работы не предложили. Об этом упоминал Пикетт, и в отделе кадров Корнелла подтвердили его слова. Агата Флейли, тридцати одного года ко времени самоубийства. Родители давно умерли, братьев или сестер нет, и никого из других близких. Место проживания: Майами. Место работы: консультирование амбулаторных пациентов, больница Милосердия, Майами. Заинтересована в получении работы в качестве адвоката пациентов в Корнеллском департаменте здравоохранения. Какой идиот добровольно переезжает из Майами на север штата Нью-Йорк? Колдмун вспомнил: Фелиция Монтера, первая женщина с безжалостно вырезанным сердцем, тоже работала в медицине — сестрой в больнице «Маунт-Синай». Связь?

Пока Колдмун размышлял, Пендергаст в одиночестве прошелся по мосту, засунув руки в карманы. В дальнем конце моста он внезапно остановился и огляделся вокруг. И опять Колдмуна посетила странная идея, будто его напарник ждет чего-то. Впрочем, что бы это ни было, оно ничуть не эксцентричнее неподвижного лежания на гостиничной кровати в Мэне. Эксцентричное поведение агента, «Пендергастова загадочность», о которой его предупреждал Пикетт, — ко всему этому Колдмун чувствовал себя невосприимчивым.

Соломон из службы безопасности говорил о чем-то. Колдмун настроился на его волну, понял, что речь идет о снеге и прогнозе погоды, и перестал его слушать. Пендергаст уже возвращался. Прежде чем подойти к ним, он снова повернулся лицом к мосту. На долю секунды он словно замер, и Колдмун явственно услышал, как агент резко втянул в себя воздух. Но когда он отвернулся от моста, его лицо было, как всегда, непроницаемым, и то мгновение — каким бы оно ни было — прошло.

Пендергаст кивнул их проводнику.

— Спасибо, мистер Соломон, — сказал он, запихивая папку назад в карман куртки. — Думаю, мы больше не будем отнимать у вас время.

По пути в аэропорт Сиракуз Колдмун сделал крюк по личным причинам (о чем он и просил Пендергаста). Пунктом его назначения была федеральная тюрьма в Джеймсвилле, штат Нью-Йорк. Он свел визит к минимуму — до получаса, а отклонение от маршрута задержало их не более чем на час. У них еще оставался запас времени до рейса на Майами. После неудобного и шумного утреннего перелета Пендергаст настоял на том, что купит за свой счет билеты первого класса для них обоих. Колдмун слишком устал, чтобы возражать.

Колдмун никогда не летал первым классом, кроме одного раза в роли воздушного маршала, и после недолгого периода неловкости стал наслаждаться и местом для ног, и внимательным обслуживанием, и бесплатным обедом. В особенности понравилась ему стюардесса: она дважды подавала ему виски «Дьюарс» со льдом и не просила за это ничего, кроме спасибо.

Он скосил глаза на напарника, который вяло листал очередную папку. Пендергаст не произнес почти ни одного слова на обратном пути, разве что ответил на неприятный звонок Сандовала, сообщившего им, что в Майами слишком много кладбищ, чтобы установить за ними эффективное наблюдение. Однако агент оставался безупречно вежливым. Пригубливая виски, Колдмун почувствовал, как на него сошел дух человеколюбия. Пендергаст не выразил ни малейшего неудовольствия по поводу его непонятной остановки в тюрьме, даже не спросил ни о чем. Он постарался сделать дружеский жест и принес Колдмуну эспрессо. Задним числом тот понимал, что поступил по-свински, вылив кофе в сугроб.

— Вы даже не спросили, зачем мне понадобилось в Джеймсвилл, — заговорил Колдмун.

Пендергаст посмотрел на него:

— Свидание с супругой?

— Нет. Это связано с тем, почему я стал агентом ФБР.

Пендергаст закрыл папку.

— Я вырос в резервации в Южной Дакоте. Когда мне было одиннадцать, моего отца убили в пьяной драке. Мы с матерью практически не сомневались в том, кто это сделал. Однако у убийцы были хорошие связи в племенной полиции. Расследование не проводилось. Нам не к кому было обратиться — ни местная полиция, ни полиция штата не имеют юрисдикции в резервации. Федералы имеют, но они не желали ввязываться. Для них все это было не больше чем драка двух пьяных индейцев. Так что дело положили на полку. Я на время забыл обо всем, поступил в колледж, учился кое-как, а потом со мной вдруг что-то случилось. Я работал до изнеможения, чтобы закончить лучшим на курсе и заслужить место в Куантико. После выпуска из академии я приложил усилия, чтобы попасть в офис ФБР в Абердине. Я расследовал убийство отца и нашел все необходимые улики, чтобы приговорить убийцу. Это стало моим первым делом.

Наступила короткая пауза. Колдмун пригубил «Дьюарс».

— Значит, вы стали агентом ФБР из желания мести.

— Нет, я стал агентом, чтобы больше не происходило подобных несправедливостей.

— Понятно, — сказал Пендергаст. — И преступник в настоящее время содержится в тюрьме в Джеймсвилле.

— Я иногда навещаю его, когда бываю поблизости.

— Естественно. Своего рода воссоединение, — кивнул Пендергаст. — Кстати, какой ваш костер совета?

— Что?

— Я имею в виду семь лакотских костров совета.

— А, вот вы о чем. Тетон. Оглала[914].

— А глаза у вас светло-зеленые.

— Моя мать итальянка.

— Правда? Я немало времени провел в Италии. Как ее фамилия?

— Это не важно.

Хотя Колдмун и любил свою мать, он не мог не чувствовать, что она испортила его безупречную в остальном родословную индейца сиу. Он взял ее фамилию для своего среднего имени, но никому не говорил, откуда оно взялось. Он даже свел его к инициалу, когда подавал заявление в Бюро.

— Извините за любопытство. Как бы то ни было, надеюсь, что ваш… э-э… визит увенчался успехом.

И Пендергаст вернулся к чтению.

Колдмун с некоторым удивлением размышлял о Пендергасте. Похоже, мрачная справедливость данной ситуации встретила его отклик.

По крайней мере, хоть в чем-то они согласились.

Роджер Смитбек допил бутылку портвейна и поставил ее на поцарапанную деревянную столешницу. Несколько секунд спустя к нему подошла барменша, блондинка лет сорока, в шортах, надетых на купальник.

— Еще, мой сладкий?

— Да, черт побери.

Она вытащила из кармана шорт блокнотик для записи заказов:

— Ну, ребята, готовы?

— Мне сэндвич с морским окунем, — сказал Смитбек. — И побольше чили, пожалуйста.

Она повернулась к спутнику Смитбека.

— Как обычно, — буркнул тот.

Официантка улыбнулась, сделала запись в блокноте и удалилась.

Смитбек посмотрел на человека, сидевшего по другую сторону стола. Человек, угрюмо ответивший на его взгляд, был заурядным, с какой стороны ни посмотри: среднего роста, загорелый, с волосами мышастого цвета и двухдневной щетиной, в футболке «Рон Джон»[915] и мешковатых шортах. Именно такую одежду предпочитали майамские копы, работающие под прикрытием.

И Роджер Смитбек знал, что ему искать. Вот уже шесть лет он работал в городе, начал как расследователь нижнего звена в «Майами геральд» и пробился наверх до полноценного репортера. А Кейси Морз в той или иной мере рос вместе с ним. Они познакомились, когда Смитбек работал в «Геральд» вторую неделю. В те времена Морз был начинающим патрульным полицейским, приписанным к Маленькому Гаити. Он провел необходимое время, снашивая ботинки на улицах, два года по ротации работал в отделе по борьбе с наркотиками, а теперь служил вице-сержантом центрального района. И Смитбек раз в неделю за полный обзор событий покупал ему чизбургеры — редкие, с жареным луком, без салата.