Уилденстайн внимательно посмотрела на крупинки, лежащие на дне одной из пробирок.

— Пожалуй, надо взглянуть на них в стереомикроскоп.

Вытряхнув несколько песчинок на предметное стекло, она поместила его на предметный столик, включила свет и посмотрела в окуляры.

— Что там видно? — нетерпеливо спросил Ричи.

Уилденстайн, не отвечая, продолжала смотреть в микроскоп, пораженная открывшимся перед ней зрелищем. При многократном увеличении отдельные крупинки вовсе не были коричневыми — они оказались крошечными частицами стекловидного вещества, окрашенными в множество цветов — синий, красный, желтый, зеленый, коричневый, черный, пурпурный, розовый… Не поднимая головы от микроскопа, Уилденстайн взяла металлическую ложечку, придавила ею несколько песчинок и слегка нажала. Послышался едва уловимый скрежет — это крупинки царапнули стекло.

— Что вы делаете? — вновь спросил Ричи.

Уилденстайн поднялась из-за микроскопа.

— У нас здесь где-нибудь есть рефрактометр?

— Да, завалялась какая-то рухлядь, оставшаяся еще со Средних веков. — Ричи порылся в шкафу и вытащил из него пыльный прибор в пожелтевшем от времени пластиковом чехле. Установив его на столе, включил штепсель в розетку. — Умеете обращаться с этой штуковиной?

— Как-нибудь справлюсь. — Взяв крупицу вещества, Уилденстайн опустила ее в каплю минерального масла, после чего установила предметное стекло в камеру считывания рефрактометра. После нескольких неудачных попыток она наконец разобралась, как пользоваться прибором. Когда Лорен наконец подняла голову, на лице ее сияла торжествующая улыбка.

— Все в точности так, как я и думала: показатель рефракции две целых четыре десятых.

— И что же из этого?

— Теперь все ясно.

— Что ясно, босс?

Уилденстайн бросила на него быстрый взгляд.

— Ричи, какой минерал состоит из чистого углерода, имеет показатель рефракции больше двух и настолько твердый, что может разрезать стекло?

— Алмаз?

— Браво!

— Вы хотите сказать, что в этом мешке алмазный песок?

— Именно так.

Ричи снял шлем и вытер лоб.

— С таким я еще никогда не сталкивался. — Отвернувшись, он потянулся за телефонной трубкой. — Пожалуй, позвоню в больницу, скажу им, чтобы сняли карантин. А то, говорят, администратор музея наделал в штаны.

Спускаясь на лифте в подземные помещения Нью-Йоркского музея естественной истории, его директор Уотсон Коллопи ощущал неприятное покалывание в затылке. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он был здесь в последний раз. Интересно, подумал Коллопи, почему этот сукин сын Уилфред Шерман, хранитель отдела минералогии, так настаивал на его визите в лабораторию, вместо того чтобы самому подняться в офис директора, расположенный на пятом этаже?

Коллопи быстро шел по посыпанному песком коридору, и его ботинки, касаясь пола, издавали резкий скрежещущий звук. Наконец он свернул за угол и оказался перед дверью, которая вела в лабораторию отдела минералогии. Коллопи повернул ручку — заперто — и ощутил новый острый приступ раздражения.

Шерман почти тут же открыл дверь и так же быстро запер ее за директором музея. Волосы его были взъерошены, на лбу выступили капли пота — сейчас он больше всего напоминал человека, пережившего катастрофу. «Поделом же тебе», — подумал Коллопи, быстро окинув взглядом помещение лаборатории и задержавшись на злополучной посылке, завернутой в мятую, покрытую пятнами бумагу. Помещенная в прозрачную пластиковую сумку, застегнутую на две молнии, она стояла на столе возле стереомикроскопа, а рядом с ней лежало несколько белых конвертов.

— Доктор Шерман, — начал директор, — недопустимый способ, которым этот материал был доставлен в наш музей, уже стал для нас причиной серьезных неприятностей. Все произошедшее с полным правом можно назвать возмутительным. Я хочу знать имя отправителя, хочу знать, почему посылка не была отправлена по обычным каналам, а также — почему со столь ценным материалом обращались с такой небрежностью, что это вызвало настоящую панику. Насколько мне известно, один фунт алмазного песка технического назначения стоит несколько тысяч долларов.

Шерман ничего не отвечал — лишь стоял молча и потел.

— Так и вижу заголовок в завтрашней газете: «Паника, вызванная биотеррористической атакой в Музее естественной истории». Не скажу, что я жажду прочитать такую статью. Мне только что позвонил репортер из «Таймс»[145] — Гарриман или как его там. И через полчаса мне нужно будет ему перезвонить и дать какие-то объяснения.

Шерман сглотнул и продолжал молчать. По лбу его скатилась капля пота, и он поспешно вытер лицо носовым платком.

— Ну и как, есть у вас объяснение? И существует ли причина настойчивости, с которой вы просили меня спуститься в вашу лабораторию?

— Да, — наконец заговорил Шерман и кивнул в сторону стереоскопа. — Я хотел, чтобы вы… чтобы вы взглянули на это.

Коллопи поднялся, подошел к микроскопу и, сняв очки, посмотрел в окуляры, но не увидел ничего, кроме размытого белого пятна.

— Я ни черта не вижу!

— Просто нужно отрегулировать фокусировку.

Коллопи немного повозился с микроскопом, наводя фокус, и наконец перед его глазами предстала изумительной красоты картина — тысячи разноцветных осколков кристаллов, образующих причудливую яркую мозаику.

— Что это?

— Образец песка, который содержался в посылке.

Коллопи выпрямился.

— Неужели? Разве вы или кто-то еще его заказывали?

— Нет, никто из сотрудников отдела его не заказывал, — после короткого колебания ответил Шерман.

— Тогда скажите мне, мистер Шерман, почему посылка с алмазным песком стоимостью несколько тысяч долларов была адресована и доставлена именно вам?

— Я знаю почему. — Шерман дрожащей рукой взял один из белых конвертов. Коллопи ждал объяснений, но хранитель молчал, устремив застывший взгляд в одну точку.

— Доктор Шерман!

Тот не шелохнулся. Потом наконец опять достал из кармана платок и вытер лицо.

— Доктор Шерман, вам плохо?

Шерман вновь сглотнул.

— Не знаю, как и сказать вам.

Голос Коллопи зазвучал резче:

— У нас серьезные проблемы, — он посмотрел на часы, — а через двадцать пять минут мне нужно звонить этому Гарриману. Так что выкладывайте все, что вам известно.

Шерман безмолвно покачал головой и еще раз вытер лицо носовым платком. Несмотря на раздражение, Коллопи ощутил укол жалости. Хранитель отдела минералогии напоминал ему пожилого ребенка, так и не переросшего своего детского увлечения — собирания камней. И вдруг Коллопи понял, почему тот непрерывно вытирал лицо: причиной этого был не пот — из глаз Шермана текли слезы.

— Это не алмазный песок технического назначения, — наконец произнес он.

Директор музея нахмурился:

— А что же это?

Ученый набрал в легкие побольше воздуха.

— Алмазный песок технического назначения состоит из черных или коричневых кристаллов, не имеющих эстетической ценности. И под микроскопом они выглядят именно такими — темными кристаллическими частицами. Здесь же мы видим множество цветов. — Голос Шермана задрожал.

— Да, именно это я и видел, — согласился Коллопи.

Шерман кивнул:

— Крохотные кристаллы и фрагменты кристаллов всех цветов радуги. Убедившись, что это действительно алмазы, я спросил себя… — Казалось, силы вновь покинули его.

— Ну же, мистер Шерман.

— …Я спросил себя: откуда, черт возьми, мог взяться целый мешок песка, состоящего из фрагментов отличных разноцветных камней? Мешок весом два с половиной фунта?

В лаборатории повисла напряженная тишина, и Коллопи вдруг стало холодно.

— Я не понимаю, — тихо сказал он.

— Это не алмазный песок, — решительно, на одном дыхании произнес Шерман. — Это коллекция алмазов из музея.

— Черт, вы понимаете, что говорите?