— Прошу вас.

Хейворд присела на единственный стул в камере. Неужели вот эта женщина выбросила в океан собственного ребенка?

— Я — капитан Хейворд.

— Весьма рада нашему знакомству, капитан.

Столь старомодно-вежливое приветствие в подобных условиях заставило Лору содрогнуться.

— Я — друг лейтенанта д’Агосты, с которым вы знакомы, и еще мне приходилось работать с вашим… дядей, особым агентом Пендергастом.

Констанс педантично поправила:

— Он мне не дядя. Алоиз — мой официальный опекун. Мы не состоим в родстве.

— Понятно. У вас есть семья?

— Нет, — последовал резкий ответ. — Давно нет никого.

— Простите. Во-первых — не поможете ли мне выяснить кое-какие детали? Нам не удалось найти никаких ваших данных. Вы, случайно, не помните вашего номера по системе социального страхования?

— У меня нет номера.

— Где вы родились?

— Здесь, в Нью-Йорке. На Уотер-стрит.

— В какой больнице?

— Я родилась дома.

— Понимаю. — Хейворд решила оставить эту тему; юридический отдел и так все выяснит, а если подозреваемая признается, можно будет обойтись без неудобных вопросов.

— Констанс, я из отдела убийств, но ваше дело я не веду. Мне только нужно установить кое-какие факты. Вы никоим образом не обязаны отвечать на мои вопросы, и разговор у нас неофициальный. Вы понимаете?

— Благодарю вас, я прекрасно понимаю.

Хейворд не переставала удивляться старомодному тону ее речи, и манере держаться, и выражению глаз — старых и умных, очень странных на таком молодом лице. Она глубоко вздохнула.

— Вы вправду бросили вашего ребенка в океан?

— Да.

— Почему?

— Потому что он был воплощением зла. Как и его отец.

— А его отец…

— Мертв.

— Как его звали?

В комнате воцарилась тишина. Констанс смотрела в лицо Лоре своими холодными фиалковыми глазами. Ее взгляд лучше всяких слов дал понять: на этот вопрос она никогда и ни за что не ответит.

— А почему вы вернулись? Вы ведь жили за границей… Почему вернулись именно теперь?

— Потому что Алоизу понадобится моя помощь.

— Помощь? В чем именно?

Констанс не шевельнулась.

— Он не готов к предательству, которое его подстерегает.

Саванна, штат Джорджия

Джадсон Эстерхази стоял в своем кабинете, набитом антиквариатом и мебелью, и смотрел в одно из окон, выходящих на Уитфилд-сквер, теперь пустынный. Шел холодный дождь; вода, стекая с пальм и беседки в центре сквера, собиралась в лужи на мощеной Хабершем-стрит. Д’Агосте брат Хелен сегодня казался совсем другим: изящные манеры исчезли, лицо печально, красивые черты искажены.

— Она никогда не проявляла интереса к попугаям, в частности к каролинскому?

— Никогда, — ответил Эстерхази.

— А к «Черной рамке»? Она никогда о ней не упоминала, хотя бы мимоходом?

Эстерхази покачал головой.

— Все это для меня новость. Я, как и ты, теряюсь в догадках.

— Понимаю, как тебе тяжело.

Эстерхази отвернулся от окна. У него двигалась челюсть, и д’Агосте показалось, что он едва сдерживает гнев.

— И вполовину не так тяжело, как узнать про этого Траппа. Его, говорите, уже привлекали?

— Арестовывали, но виновным не признали.

— Это не значит, что он невиновен, — заметил Эстерхази.

— Еще как виновен, — вставил д’Агоста.

Эстерхази глянул в его сторону.

— И не только в подлоге и вымогательстве. Вы еще упоминали словесные и физические оскорбления.

Лейтенант кивнул.

— И он тоже хотел отыскать картину… «Черную рамку»?

— Больше, чем кто-либо другой, — сказал д’Агоста.

Эстерхази повернулся к окну и сжал кулаки.

— Джадсон, — сказал Пендергаст, — помни, что я тебе говорил.

— Ты потерял жену, — бросил через плечо Эстерхази, — а я — любимую младшую сестру. Забыть о таком нельзя, хотя можно как-то смириться. Но теперь, зная такое… — Он с трудом перевел дух. — Да еще этот бандит тоже, возможно, причастен…

— Мы пока не установили, — напомнил Пендергаст.

— Но, будьте уверены, все докажем, — вставил д’Агоста.

Эстерхази не отвечал. Он смотрел в окно отсутствующим взглядом, медленно двигая желваками.

Сарасота

На триста тридцать миль южнее стоял у окна другой человек.

Джон Вудхауз Трапп смотрел с десятого этажа на бродящих по пляжу и загорающих людей; к берегу тянулись длинные белые полосы прибоя, а сам пляж, казалось, не имел конца.

Отвернувшись от окна, он пересек комнату, недолго помедлил у зеркала в позолоченной раме. На него смотрело перекошенное от страха лицо со следами бессонной ночи.

А ведь он был осторожен, очень осторожен. Как же такое могло случиться? Так неожиданно возник в дверях бледный как призрак ангел мести… Трапп всегда играл по малой, никогда не рисковал. И это помогало… до сих пор.

Царившую в комнате тишину разорвал телефонный звонок. Трапп рванулся к телефону, схватил трубку. Два шпица на тахте не сводили с него глаз.

— Это Виктор. Что там стряслось?

— Господи, Виктор, наконец-то! Куда ты запропастился?

— Выходил прогуляться, — ответил грубый резкий голос. — Есть проблема?

— Еще какая. Очень скверное дело, просто дерьмо. Явился вчера вечером агент из ФБР, вынюхивал тут.

— Знакомый?

— Его зовут Пендергаст. А с ним коп из Нью-Йорка.

— И что им надо было?

— А как по-твоему? Он знает слишком много, Виктор, слишком! Нужно этим заняться, и немедленно.

— Ты имеешь в виду?.. — Грубый голос замолчал.

— Именно. Пора все сворачивать.

— Все?

— Все. Ты знаешь, как быть, Виктор. Проследи, чтоб все было сделано как надо. Проследи, чтобы все было сделано немедленно. — Трапп бросил трубку и стал смотреть в окно, на бескрайний голубой горизонт.

Грунтовая дорога вилась через сосновый лес и выходила на большой луг на краю мангрового болота. Стрелок оставил «Рейнджровер» на лугу и взял с заднего сиденья чехол с ружьем, папку и рюкзак. Эти вещи он отнес к небольшому холмику посреди луга и уложил в спутанной траве. Затем вынул из папки бумажную мишень и пошел к болоту, отсчитывая шаги. Полуденное солнце жгло даже сквозь ветки кипарисов, бросало желтые пятна на зелено-коричневую воду.

Выбрав толстый ствол поровнее, стрелок прибил к нему обойным молоточком мишень. Стоял довольно теплый для зимы день, градусов за шестьдесят по Фаренгейту; от болота пахло водой и гниющим деревом, в ветвях шумно возились и каркали вороны. До ближайшего жилья было десять миль. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка.

Стрелок вернулся к своим вещам, отсчитывая шаги. Все верно, до мишени — примерно сто ярдов. Он открыл кейс-футляр «Пеликан» и вынул оттуда тактическую винтовку «Ремингтон 40 XS». Тяжелая, зараза, фунтов пятнадцать, зато кучность стрельбы — отличная. Стрелок некоторое время ею не пользовался, но оружие было вычищено, смазано и готово к работе.

Он встал на колени, щелчком раскрыл двуногу, расправил, установил. Потом улегся в высокой траве, установил винтовку перед собой, подвигал, убедился, что она стоит прочно. Потом закрыл один глаз и прицелился в закрепленную на дереве мишень. Пока все нормально. Сунул руку в задний карман, достал коробку с патронами «винчестер», положил справа. Вытащил один патрон, загнал в патронник, потом другой — пока не наполнил внутренний магазин, рассчитанный на четыре патрона. Закрыл затвор и снова посмотрел в прицел.

Потом он, затаив дыхание, прицелился, подождал, пока сердце станет биться ровнее. Мышцы полностью расслабились, и прекратилось даже легкое подрагивание оружия, едва заметное по движению мишени в перекрестии прицела. Стрелок положил палец на спусковой крючок, слегка прижал. Легко выдохнул, посчитал удары сердца и в промежутке между ними — надавил. Щелчок — и несильная отдача. Он извлек гильзу, перевел дыхание, снова расслабился и опять медленно надавил на спуск. Опять щелчок и отдача. Звук быстро раскатился над болотами. Еще два выстрела, и магазин опустел. Стрелок собрал гильзы, положил в карман и отправился смотреть мишень.