— Кому же это удалось застать вас врасплох? — спросил д’Агоста.

— Любопытный вопрос, пока не имеющий ответа. Мне удалось нейтрализовать нападавшего, но потом мы оба подверглись действию какого-то парализующего агента. Я потерял сознание. Придя в себя, я арестовал того, кто напал на меня, и он теперь в заключении. Этот человек не сказал ни слова, и личность его до сих пор не установлена.

Он снова посмотрел на д’Агосту.

— А теперь обратимся к делу, которое ведете вы, — к смерти Виктора Марсалы. Главным подозреваемым, судя по всему, является джентльмен, который выдал себя за ученого и исследовал один занятный скелет в музейной коллекции. С помощью Марго вам удалось выявить еще три дополнительных пункта, вызывающих интерес следствия. Первое: у скелета отсутствует кость.

— Правая бедренная, — уточнила Марго.

— Очевидно, что наш липовый ученый по неизвестным причинам похитил эту кость. Позднее он же убил Марсалу.

— Вероятно, — вставил д’Агоста.

— Второе: скелет в коллекции не совпадает с его описанием. Оказалось, что это не молодой готтентот, а пожилая американка, скорее всего жена музейного хранителя, которому в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году было предъявлено обвинение в ее убийстве. Он был оправдан за отсутствием тела пропавшей жены. Теперь вы нашли тело. — Пендергаст оглядел сидящих за столом. — Я пока не пропустил ничего важного?

Д’Агоста встрепенулся:

— Да, но каким образом связаны эти два убийства?

— А это уже мой третий пункт: человек, который напал на меня у Солтон-Си, и человек, которого вы ищете в связи с убийством Виктора Марсалы, так называемый командированный ученый, — одно и то же лицо.

Д’Агоста похолодел:

— Что?!

— Я сразу узнал его по вашему замечательному фотороботу.

— Но какая тут связь?

— И в самом деле, какая? Когда узнаем это, мой дорогой Винсент, мы будем близки к раскрытию обоих преступлений.

— Мне, конечно, придется съездить в Индио и допросить его, — сказал д’Агоста.

— Естественно. Возможно, вам повезет больше, чем мне. — Пендергаст беспокойно шевельнулся и обратился к Марго: — А теперь не будете ли вы так любезны сообщить нам подробности вашего собственного расследования?

— Вы практически все уже сказали, — ответила Марго. — Я пришла к допущению, что этот хранитель, человек по имени Паджетт, пронес труп жены в музей, поместил его в мацерационный чан остеологического отдела, а потом включил в коллекцию, сделав подложное описание.

Констанс Грин, сидящая напротив нее, резко набрала в грудь воздуха. Все головы повернулись к ней.

— Констанс? — спросил Пендергаст.

Но она смотрела на Марго:

— Вы сказали, доктор Паджетт?

Это были ее первые слова с начала совещания.

— Да. Эванс Паджетт. А что?

Констанс немного помолчала, потом поднесла руку к кружевам на шее.

— Я проводила архивные разыскания, касающиеся семьи Пендергаст, — сказала она своим низким, до странности несовременным голосом. — Мне эта фамилия знакома. Паджетт был одним из первых, кто публично обвинил Езекию Пендергаста в продаже ядовитого лекарственного средства.

Настала очередь Пендергаста удивляться.

В голове у д’Агосты все смешалось.

— Постойте. Кто такой этот Езекия Пендергаст, черт побери? Я совершенно запутался.

В комнате воцарилась тишина. Констанс не сводила взгляда с Пендергаста. Целую вечность агент ФБР хранил молчание. Наконец он едва заметно кивнул:

— Пожалуйста, продолжай, Констанс.

— Езекия Пендергаст, — заговорила Констанс, — был прапрадедом Алоизия. И первостатейным мошенником. Он начал карьеру продавцом змеиного масла при странствующих лекарях[479] и со временем изобрел собственное лечебное средство: микстуру-эликсир и восстановитель желез Езекии. Он тонко чувствовал рынок, и в конце тысяча восемьсот восьмидесятых годов продажи этой панацеи быстро пошли вверх. Эликсир нужно было вдыхать — частая практика в те дни — с использованием специального пульверизатора, названного им «гидрокониум». На самом деле это был обычный ингалятор, но Езекия его запатентовал и продавал вместе с эликсиром. Эти продажи позволили поправить финансовые дела семейства Пендергаст, которые в то время были не в лучшем состоянии. Насколько мне помнится, эликсир рекламировали как «приятное лекарство при любых жалобах на разлитие желчи», которое может «укрепить слабого и успокоить неврастеника», а также «ароматизировать сам воздух, которым дышит больной». Но по мере того, как ширились продажи эликсира Езекии, стали распространяться и слухи о том, что принимающие это средство склонны к безумию, убийствам, что они чахнут и умирают мучительной смертью. Стали раздаваться одинокие голоса протеста, — например, доктора Паджетта, — но их никто не желал слушать. Некоторые врачи заговорили о ядовитых свойствах эликсира. Но это не вызывало публичного отклика до тех пор, пока журнал «Кольерс» не напечатал разоблачительную статью, в которой было показано, что эликсир представляет собой вызывающую привыкание и смертельно опасную смесь хлороформа, кокаина, вредных трав и других токсичных ингредиентов. Производство эликсира прекратилось около тысяча девятьсот пятого года. По иронии судьбы, одной из последних жертв этого средства стала собственная жена Езекии, ее звали Констанс Ленг Пендергаст, а по-семейному — Станца.

В комнате воцарилась зловещая тишина. Пендергаст снова устремил свой взгляд в никуда и принялся слегка постукивать пальцами по столешнице, храня на лице непроницаемое выражение.

Тишину нарушила Марго:

— В одной газетной статье говорится, что Паджетт объяснял болезнь жены воздействием некоего чудодейственного лекарственного средства. Я сделала изотопный анализ ее костей и получила аномальные химические показания.

Д’Агоста посмотрел на Констанс:

— Вы хотите сказать, что жена Паджетта стала жертвой этого чудодейственного средства — эликсира, изобретенного и продававшегося предком Пендергаста, и Паджетт убил жену, чтобы прекратить ее страдания?

— Таково мое предположение.

Пендергаст поднялся со стула. Все взгляды устремились на него. Но он просто разгладил рубашку на груди слегка дрожащими пальцами и снова сел.

Д’Агоста хотел было сказать что-то, но остановил себя. В его мозгу забрезжило понимание, собиравшее воедино все эти факты, но оно было таким диким, таким ужасным, что он не мог заставить себя серьезно его рассматривать.

В этот момент дверь открылась, и вошла миссис Траск.

— Вам звонят, сэр, — сообщила она Пендергасту.

— Пожалуйста, примите информацию.

— Извините, но звонят из Индио в Калифорнии. Человек сказал, это не может ждать.

— Ах да.

Пендергаст снова поднялся и направился к двери. На полпути он остановился и повернулся к Марго:

— Мисс Грин, то, о чем мы здесь говорили, — очень деликатное дело. Я надеюсь, вы не сочтете некорректным с моей стороны, если я попрошу вас пообещать, что эти сведения не выйдут за порог моего дома.

— Как я уже сказала, вы можете на меня положиться. Вы уже попросили нас практически принести обет молчания.

Пендергаст кивнул.

— Да, — сказал он. — Да, конечно.

Скользнув взглядом по троице, сидящей за столом, он последовал за миссис Траск из комнаты и закрыл за собой дверь.

Подъезжая к городу Индио по 10-й Восточной федеральной трассе, д’Агоста с любопытством смотрел вокруг из окна машины исправительной службы штата. Прежде он только один раз был в Калифорнии, девятилетним мальчишкой, когда родители возили его в Диснейленд. В его памяти остались лишь какие-то мимолетные впечатления: пальмы, роскошные бассейны, широкие чистые бульвары, украшенные кадками с цветами, пик Маттерхорн, Микки-Маус. Но вот это — изнанка штата — стало для него открытием. Это был мир иссушенный и выгоревший под солнцем, мир адской жары, странных кустов, деревьев, похожих на кактусы, и голых холмов. Д’Агоста не понимал, как можно жить в этой забытой богом пустыне.