Теперь — более медленно — она прошла через последний ряд комнат к лестнице. Достигнув ее вершины, она оказалась в слабо освещенном коридоре, заканчивающимся лифтом. Она собиралась открыть его, вернуть тарелки от прошлой трапезы и забрать в свои комнаты еду, которую, как она знала, миссис Траск уже приготовила для нее.

Констанс отодвинула латунные ворота, открыла дверь лифта, поставила вчерашние тарелки и обратила, наконец, свое внимание на новый обед, стоящий на серебряном подносе, покрытом хрустящей льняной скатертью, с элегантной серебряной сервировкой. Содержимое было скрыто под серебряным колпаком для блюд. Подобное было неудивительно и часто использовалось миссис Траск, как способ сохранить тепло. Удивительным же было то, что рядом с ним на подносе стояла бутылка вина и элегантный хрустальный бокал.

Когда Констанс присмотрелась к бутылке — это оказался Пойяк[697], а именно «Шато Линч-Баж» 2006 года — она тут же вспомнила, когда в последний раз дегустировала вино. Это было в комнате Пендергаста в гостинице «Капитан Халл» в Эксмуте. Память заставила ее покраснеть буквально до кончиков ушей. Могла ли миссис Траск каким-то образом узнать о том досадном и неловком случае?..

Нет, это было невозможно. Тем не менее, вслед за эпикурейским[698] подношением прошлым вечером, это дорогое вино озадачивало Констанс. Нечто подобное было не в характере миссис Траск, которая сама никогда не принимала решение в выборе вин из обширного подвала Пендергаста и, скорее всего, подала бы ужин в сопровождении бутылки минеральной воды или чая с плодами шиповника. Может, это был некий способ экономки попытаться уговорить ее вернуться наверх?

Констанс не была готова к этому — по крайней мере, пока. Миссис Траск могла подобным образом выказать свое беспокойство, но так она уже слегка перегибала палку, и если это продолжится и дальше, то Констанс, возможно, придется написать экономке записку.

Подняв серебряный поднос, она направилась вниз, в обратный путь мимо молчаливых галерей, в свои покои.

Войдя в свою маленькую библиотеку, она поставила вино и бокал и сняла колпак с тарелки. Она присмотрелась и заметила, что ужин этим вечером был проще, чем предыдущий, но, тем не менее, гораздо более экстравагантным: слабо обжаренная фуа-гра с белыми трюфелями, покрывающими промасленную печень в виде тончайшей, ароматной стружки. Блюдо шло в сопровождении двух целых крошечных морковок вместе с ботвой и присыпкой из свежей петрушки — получалась богатая кулинарная расцветка, которая была далека от обычной щедрой порции овощей миссис Траск.

Констанс долго смотрела на блюдо, а затем она подняла бутылку вина и еще раз ее внимательно изучила.

Когда она снова вернула ее на стол, то поняла: что-то не так. Ранее, сегодня же, прежде чем удалиться в спальню, она сделала запись в своем журнале — привычка, которую она выработала много лет назад, и от которой она никогда не отклонялась. Сейчас, однако, она увидела, что на своеобразной яркой оранжевой крышке ее ноутбука «Rhodia» лежала какая-то книга.

Это было явно преднамеренное, рассчитанное действие. Она не могла упасть с рядом стоящей полки, и, более того, эта книга не принадлежала ее небольшой личной библиотеке, которая была любовно собрана ею собственноручно.

Констанс повертела ее в руках. Оттиснутая позолоченная надпись на тонком корешке книги поведала ей, что это была копия стихов Катулла[699] на оригинальной латыни.

Затем она заметила кое-что еще. Между двумя страницами зажатое, как закладка, лежало перо. Она открыла книгу на отмеченном месте и взяла перо в руку, внимательно изучив его. Это оказалось не простое перо, а одно из самых особенных и узнаваемых. Если она не ошибалась, оно принадлежало норфолкскому каку: большому попугаю, сейчас уже вымершему и последний раз наблюдавшемуся в дикой природе в начале девятнадцатого века. Его среда обитания была ограничена деревьями и скалами Норфолка и островов Филиппа — двух крошечных внешних территорий Австралии, затерянных в обширном Тихом океане. Восхитительно радужное перо с шеи птицы, отливающее всеми оттенками корицы, которое сейчас она держала в руке, было характерно только для разновидностей, обитавших на острове Норфолк.

Она сразу поняла, откуда взялось это перо. Чучела особей норфолкского кака можно найти всего в дюжине мест, включая Амстердамский зоологический музей и Академию естественных наук в Филадельфии. Но в этом самом подвале в кабинете диковин Еноха Ленга находился свой собственный экземпляр такой птицы, самец необычайного красноватого окраса. Набитое чучело птицы было опрокинуто и повреждено в конфликте, случившемся в подвале два года назад. Она отреставрировала его, как только смогла, но несколько перьев пропали без вести.

Вновь захватив электрический фонарик, она оставила свои покои и, выбрав центральный коридор — отправилась в противоположную им сторону, пока не дошла до комнаты, посвященной чучелам. Там она быстро нашла норфолкского кака, стоящего на подставке из красного дерева под рифленой стеклянной коробкой.

Перо идеально подошло к его шее.

Вернувшись в свою библиотеку, Констанс взглянула на открытую книгу. Пером оказался отмечен 50-ый стих:

«Hesterno, Licini, die otiosi

multum lusimus в meis tabellis…»

Она мысленно перевела эти строки:

«На досуге вчера, Лициний, долго

На табличках моих мы забавлялись….» [700]

Затем она заметила, что в самом низу страницы изящным подчерком и фиолетовыми чернилами была сделана небольшая надпись. Чернила выглядели поразительно свежими:

«Возлюбленная, я предлагаю твоему вниманию это стихотворение».

Она решила, что это вольный перевод 50-ой строки того же стихотворения:

«Hoc, iucunde, tibi poema feci»[701].

Констанс закрыла книгу — изумленная и встревоженная. Откуда она могла здесь взяться? Может, Проктор принес ее ей? Но нет — он никогда бы не позволил себе нечто подобное, даже если бы он предположил, что это облегчит ее страдания. Кроме того, она была уверена, что Проктор за всю свою жизнь никогда не читал ни слова поэзии — латинской или какой-либо другой. И, в любом случае, он не знал об этих потайных комнатах, в которых она жила.

Со смертью Пендергаста больше никто о них не знал…

Она покачала головой. Кто-то определенно оставил ей эту книгу. Или она начала терять рассудок? Может быть, так оно и есть — временами горе казалось ей невыносимым.

Она открыла бутылку вина, наполнила бокал и сделала глоток. Даже для нее, небольшого знатока, оно оказалось удивительно сложным и интересным. Констанс сделала еще один глоток и приступила к еде. Но прежде чем начать, она снова обратилась к стихотворению. Конечно, она читала его и раньше, но с тех пор минуло уже много лет. И теперь, когда она снова мысленно переводила эти строки, поэма казалась ей гораздо более красивой и провокационной, чем она ее запомнила. Констанс прочитала ее от начала до конца — медленно, вдумчиво и с удовольствием.

Констанс очнулась под звуки музыки. Она села и откинула в сторону покрывала. Похоже, ей снилась музыка. Но что это была за партия? В ней звучало целое море тоски, печали и безответной страсти…