В размещенных на стенах динамиках послышалось шипение, и квартет, пиликавший в этот момент «Сказки Венского леса», умолк. Сделав это, естественно, вразнобой. На подиуме какой-то мужчина проверял звук. Мужчина удалился, и над толпой в зале повисла тишина. Через несколько секунд на возвышение поднялся и подошел к микрофону немолодой человек в строгом вечернем костюме. Это был серьезный, чрезвычайно интеллигентного и аристократичного вида мужчина. Мужчина держался непринужденно, но в то же время с большим достоинством. Одним словом, он олицетворял собой то, что так ненавидел О'Шонесси.

— Кто это? — спросил полисмен.

— Достопочтенный доктор Фредерик Коллопи, — ответил Пендергаст. — Директор музея.

— Его жене двадцать девять лет, — прошептал Смитбек. — Вы можете в это поверить? Это чудо, что он вообще способен найти свой… Взгляните, вот и она. — Журналист показал на молодую, исключительно привлекательную женщину, стоявшую чуть в стороне от подиума.

В отличие от всех остальных дам, облаченных преимущественно в черное, на супруге директора было платье изумрудного цвета. Головку мадам Коллопи украшала элегантная алмазная тиара. От подобного сочетания просто захватывало дух.

— Боже, — прошептал Смитбек. — Сногсшибательная женщина.

— Надеюсь, что парень держит в тумбочке пару сердечных таблеток, — пробормотал О'Шонесси.

— Пожалуй, я дам ему свой телефон, чтобы он мог позвать меня на подмогу, когда выдохнется, — произнес журналист.

— Добрый вечер, дамы и господа, — начал Коллопи. Говорил он низким голосом, торжественно, но без всякого нажима. — Будучи еще молодым человеком, я занялся классификацией приматов, или, если хотите, больших обезьян…

Уровень шума в зале уменьшился, но полностью разговоры не прекратились. «Это сборище, похоже, больше интересуется жратвой и выпивкой, а не болтовней об обезьянах», — подумал О'Шонесси.

— …и я столкнулся с проблемой. Куда поместить человека? Являемся ли мы приматами? Являемся ли мы большими обезьянами, или мы есть нечто иное? Этот вопрос требовал…

— А вот и доктор Келли, — сказал Пендергаст.

Смитбек повернулся с выражением радостного ожидания на лице. Однако девушка с волосами медного цвета прошествовала мимо журналиста, даже не удостоив его взглядом.

— Послушай, Нора! Я весь день пытался тебя найти!

О'Шонесси немного понаблюдал за тем, как писака семенит за девицей, а затем посвятил все свое внимание самодельному сандвичу с ветчиной и сыром. Его радовало, что он зарабатывает себе на хлеб не так, как эта публика. Как только они это выносят? Переминаться с ноги на ногу и болтать с теми, кого никогда не видели раньше и никогда не встретят в будущем, пытаясь при этом в обязательном порядке изобразить свой интерес к происходящему. О'Шонесси не мог представить, что существуют люди, которым подобного рода тусовки способны доставить удовольствие.

— …наши ближайшие родственники…

Смитбек уже вернулся. На груди его смокинга виднелись обширные пятна от взбитых сливок и «рыбьих яиц». Вид у парня был невеселый.

— Произошел несчастный случай? — сухо поинтересовался Пендергаст.

— Да… Можно и так сказать.

О'Шонесси поднял глаза и увидел, что Нора надвигается на ретировавшегося Смитбека. Ей, судя по ее виду, тоже было невесело.

— Нора… — завел снова Смитбек.

— Как ты мог? — с яростью спросила девушка. — Это была доверительная информация!

— Пойми, Нора, я сделал это только ради тебя. Неужели ты этого не понимаешь? Теперь тебя никто не посмеет…

— Ты же обещал, а я тебе поверила! Боже, не могу представить, что меня так кинули! — Она посмотрела в сторону, а затем снова обернулась к нему и с удвоенной яростью выпалила: — А может быть, это месть за то, что я отказалась поселиться в этой треклятой квартире?!

— Нет, Нора, нет. Совсем напротив. Я хотел тебе только помочь. Клянусь, что в конечном итоге ты будешь меня благодарить…

Бедняга выглядел совсем беспомощным, и О'Шонесси его даже пожалел. Парень явно влюблен в девчонку и своей дурацкой статьей теперь все погубил.

— А вы! — неожиданно повернувшись к Пендергасту, чуть ли не выкрикнула Нора.

Пендергаст вскинул брови и осторожно поставил тарелку с блинами на стол.

— Шныряете вокруг музея. Вскрываете замки. Всюду сеете подозрения.

— Если я невольно явился для вас причиной неприятностей, — с поклоном произнес Пендергаст, — прошу принять мои глубочайшие извинения.

— Неприятностей? Да они намерены меня просто распять. И вот статья в сегодняшней газете. Я вас убью! Я вас всех поубиваю!

Последние слова были произнесены настолько громко, что многие из публики уставились на нее, перестав обращать внимание на оратора, все еще бубнившего о классификации больших обезьян.

— Улыбнитесь, — сказал Пендергаст. — С нас не сводит глаз наш общий друг Брисбейн.

Нора бросила взгляд через плечо. О'Шонесси тоже посмотрел в сторону подиума и увидел ухоженного мужчину — высокого, с блестящими, напомаженными волосами. Мужчина, не скрывая своего недовольства, смотрел в их сторону.

Нора покачала головой и, понизив голос, сказала:

— Господи, ведь я даже не имею права с вами говорить. До сих пор не верю, что вы смогли поставить меня в подобное положение.

— Тем не менее, доктор Келли, мне необходимо с вами побеседовать, — ласково произнес Пендергаст. — Встретимся завтра в заведении, именуемом «Чай и женьшень Тен Рена». Магазинчик находится на Мотт-стрит, дом номер семьдесят пять. В семь часов вечера, если не возражаете.

Девушка обожгла агента ФБР сердитым взглядом и отошла. Почти сразу после этого рядом с ними оказался Брисбейн.

— Какой приятный сюрприз, — произнес он тоном, в котором можно было уловить арктический холод. — Агент ФБР, полицейский и репортер. Вот уж поистине не святая троица.

— Как поживаете, мистер Брисбейн? — слегка склонив голову, спросил Пендергаст.

— В лучшем виде.

— Счастлив это услышать.

— Я не помню, что видел ваши имена в списке приглашенных. В первую очередь ваше имя, мистер Смитбек. Как вам удалось проскользнуть мимо охраны?

— Сержант О'Шонесси и я находимся здесь по делам службы. Что же касается мистера Смитбека, то он, по моему мнению, только и ждет, чтобы его вывели отсюда за ухо. Представляете, какой материал появится после этого в ночном выпуске «Таймс»?

— Обязательно, — радостно кивнул Смитбек.

Фальшивая улыбка словно замерзла на лице Брисбейна. Он посмотрел на Пендергаста, а затем перевел взгляд на Смитбека.

— Разве ваша мама не учила вас, что икру следует отправлять в рот, а не на манишку? — спросил он и удалился.

— Кретин, — пробормотал журналист.

— Не стоит его недооценивать, — ответил Пендергаст. — За ним стоят «Моген — Фэрхейвен», музей и мэр. И он вовсе не кретин.

— Конечно. Но и я не вошь какая-нибудь, а репортер «Нью-Йорк таймс».

— Не надо заблуждаться. Боюсь, что даже этот высокий пост не всегда способен вас защитить.

— …а теперь, не теряя времени, пора открыть доступ в последнее творение музея — зал приматов…

О'Шонесси увидел, как при помощи ножниц-переростков разрезали красную ленту. В зале раздались жидкие аплодисменты, и публика потянулась к открытым дверям нового зала.

— Пойдем? — глядя на О'Шонесси, спросил Пендергаст.

— Почему бы и нет, — ответил полицейский. Во всяком случае, это было лучше, чем торчать в опостылевшем зале приемов.

— На меня не рассчитывайте, — сказал Смитбек. — Я видел столько подобных выставок, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Уверен, что мы снова встретимся, — бросил Пендергаст, тряся со всей сердечностью руку репортера. — Очень скоро.

О'Шонесси показалось, что перспектива новой встречи не очень воодушевила журналиста.

Вскоре они прошли через двери. Публика разгуливала по просторному помещению, вдоль стен которого находились диорамы. Чучела горилл, шимпанзе, орангутангов и разнообразной обезьяньей мелочи, включая лемуров, были представлены в их естественной среде обитания. Несмотря на сильное внутреннее сопротивление, О'Шонесси пришлось признать, что диорамы сделаны просто изумительно. Они казались магическими окнами в иные, далекие миры. Как эти уроды смогли добиться такого эффекта? Впрочем, уроды здесь ни при чем. Это сделали научные работники и художники. Типы вроде Брисбейна были сухостоем в этом лесу.