Анна надеялась, что в ее словах отразится подобающее случаю чувство утраты, которое польстит Генриху и вызовет у него еще большее расположение к ней.

Лорды одобрительно кивали.

— Превосходно, мадам, превосходно, — прокомментировал Саффолк.

— Благодарю вас, милорд. Мне бы хотелось еще добавить: «Я смиренно молю ваше величество принять к сведению, что, раз супружество наше расторгнуто, я никогда больше не назовусь вашей женой. Я исполнюсь безграничной признательности, если вам будет угодно принять меня в число своих покорных слуг и позволить мне иногда наслаждаться вашим благородным обществом, что я почту за великое счастье. Господа лорды из Совета вашего величества, находящиеся со мной, утешили меня заверениями о добрых намерениях вашего величества относительно меня и сказали, что вы примете меня как свою сестру, за что я наипокорнейше вас благодарю». Мистер Паджет, пожалуйста, завершите письмо так: «Засим, милостивейший из принцев, я молю нашего Господа послать вашему величеству долгую жизнь и доброе здоровье, во славу Господа, ради вашего благополучия и процветания этого славного королевства. Вашего величества покорнейшая сестра и служанка».

— Вы справились прекрасно, мадам, — сказал Саффолк. — Его величество будет очень рад.

Паджет передал ей письмо. Чернила еще не просохли, поэтому Анна проявила осторожность, подписывая его: «Анна, дочь Клеве». Используя свою прежнюю роспись, она косвенно признавала, что больше не является королевой.

К своему удивлению, Анна обнаружила, что в ней расцветает упоительное ощущение благополучия. Впервые с момента встречи с Генрихом она знала, в каком положении находится. Худшего не произошло. Из состояния унизительной зависимости Анна вдруг высвободилась для роскошной и привольной жизни. Впервые была сама себе госпожой, к тому же не потеряла благорасположения короля: он остался ее другом — и братом! Какое значение имело то, что теперь у нее нет титула королевы, когда она могла остаться в Англии, быть главной надо всеми первейшими леди страны и всегда желанной гостьей при дворе?

Когда лорды ушли, доктор Харст восхищенно развел руками:

— Мадам, вы были великолепны. Вы выбрали очень верный тон. Теперь я не сомневаюсь, что его величество охотно проявит щедрость.

— Посмотрим. А я тем временем продолжу жить как живу, пока мной не распорядятся иначе.

Парламент подтвердил постановление епископов и официально аннулировал брак Анны. Доктор Харст принес ей известие об этом ближе к вечеру на следующий день; он прибыл как раз в тот момент, когда Анне накрывали ужин, и получил приглашение составить ей компанию.

— У вас озабоченный вид, друг мой, — сказала она.

— Вовсе нет, мадам. Вам будет приятно услышать, что ваше письмо королю зачитали обеим палатам парламента и его хорошо приняли.

— Король был там?

— Нет, мадам. Он написал послание, которое лорд-канцлер прочитал остальным лордам.

Анна почувствовала, как в нее заползает беспокойство. Со вчерашнего дня манера поведения Харста изменилась. Он был необычно для себя напряжен. Она не сомневалась, что посол скрывает от нее какую-то важную информацию.

— Что-то неладно, — произнесла Анна. — Прошу вас, расскажите мне.

— Вероятно, это мелочи, мадам. Но послание короля вызвало кое-какие домыслы.

— Домыслы о чем? — Теперь Анна уже не на шутку встревожилась.

Харст деловито расправлялся с едой и не смотрел на нее:

— Помимо перечисления трех оснований для аннулирования брака, его величество утверждал, будто епископы усмотрели и другие важные причины, которые не должно оглашать публично.

Нет! О святый Боже! Возможно ли, что Генрих намеревался показать ей: если она не проявит послушания, он может раскрыть всем ее позорную тайну?

— У вас есть какие-нибудь соображения, что это могут быть за причины? — спросил Харст.

— Не представляю, — сказала Анна, молясь, чтобы собеседник ее не разоблачил.

Ложь оставалась единственным оружием.

— Я слышал, как сэр Ричард Рич говорил, что эти тайные причины могли быть использованы для доказательства несостоятельности брака, но король отказался раскрывать их, так как они затрагивают вашу честь.

Какой кошмар! Намек на существование неких обстоятельств, затрагивающих честь женщины, был равносилен заявлению об аморальности ее поведения. Анну охватил гнев.

— Это ни на чем не основанные измышления! — крикнула она. — Какая наглость! Мне никогда не нравился сэр Ричард.

Харст пристально вглядывался в нее:

— Простите меня, мадам, но разве посмел бы он говорить такие вещи, которые так сильно касаются чести короля и вашей, если бы не услышал их от заслуживающего доверия лица? Возможно ли, что источник этих сведений — сам король?

— Не могу поверить, что король мог повести себя так не по-рыцарски и распространял клевету на меня, и я бы не стала доверять ни единому слову сэра Ричарда. Мне говорили, этот человек лгал, давая показания, когда разбиралось дело Томаса Мора. Мои дамы утверждают, что он содействовал свержению Кромвеля. Такой господин не задумываясь мог очернить меня.

Харст замялся:

— Мадам, кое-что еще подпитывало эти сплетни. А именно пункт из акта парламента, где утверждается, будто вы открыто признались, что не познали короля плотски.

— Я это признала, — сказала Анна; гнев и страх заставляли ее говорить резко. — Что здесь не так?

— Некоторые рассуждали, не познали ли вы плотски кого-нибудь другого.

Анна обмерла.

— Это возмутительно! — бросила она, вставая и вынуждая посла тоже подняться. — И вам не к лицу, доктор Харст, доверять такой злонамеренной болтовне и допрашивать меня в таком тоне. Мой брат должен узнать об этом. Я считала вас своим другом!

— Мадам, я ваш друг, вот почему я без всякой охоты завел этот разговор, — воспротивился обвинениям Харст. — Естественно, в беседе я защищал вас от нападок, решительно и горячо, но вам нужно знать, о чем толкуют люди.

— Однажды вы, доктор Харст, сами советовали мне не верить слухам.

— Но эти слухи циркулируют в верхах, мадам. Их нужно пресечь. Если вы позволите, я от вашего имени пожалуюсь королю.

— Нет! — испуганно выпалила Анна, и глаза их встретились.

Наступила пугающая тишина.

— Может, была еще какая-то причина? — спросил Харст, искательно заглядывая ей в глаза.

Посмеет ли она довериться ему? Он был советником ее брата и, может статься, предпочтет сохранить верность Вильгельму. Чем меньше людей знают ее тайну, тем лучше.

— Нет, никакой причины не было, — заявила Анна. — И я не хочу навредить себе, обращаясь с жалобами к королю.

Она боялась, что не убедила доктора Харста и в возникшем между ними доверии появилась брешь, которую будет не залатать.

— Тогда я ничего не скажу, мадам, — ответил посол и сглотнул.

Желая как-то исправить ситуацию, Анна указала ему на стул и, сев сама, предложила:

— Давайте закончим ужин. Какие еще новости?

— Только та, что парламент постановил каждого, кто продолжит называть вас женой короля или станет отрицать решение Собора, признавать виновным в измене. Миледи, вам будет приятно узнать, что многие люди любят вас. Я слышал, как некоторые лорды хвалили вашу храбрость и здравомыслие. — Это была оливковая ветвь, и Анна обрадовалась, что Харст протянул ее, ненавидя себя за вынужденную ложь. — Один даже выразился так: может быть, королю угодно не любить свою супругу, но сам он всегда считал вас отважной леди.

— Ваши слова согревают мне сердце, — сказала Анна, но тревога в душе не утихала: ведь еще чуть-чуть, и ее тайна была бы раскрыта.

— А другой джентльмен сказал: прискорбно, что король женился на чужой жене, — продолжил Харст, — но вы были восхитительной королевой.

— Лучше бы я знала, что люди держатся такого высокого мнения обо мне, когда была королевой, — с легкой горечью проговорила Анна. — Но я почти ничего не знала о происходящем за пределами моих покоев. Может быть, король хотел изолировать меня. Наверное, он уже давно все это спланировал.