Разумеется, тут ничего нет! Король, это всем известно, любил пококетничать с дамами. И как ему не найти Кэтрин привлекательной? Генрих улыбался ей, но это еще не значит, что он искал близости. Но как там кто-то сказал про него при Анне? Когда ему нравится кто-то или что-то, он пройдет весь путь до конца. Теперь она уже слишком увлеклась фантазиями. «Хватит! — мысленно приказала себе Анна. — Это просто невинный флирт».

Да так ли?

Разумеется, она не осмелится спросить его напрямик. Поступить так не позволяло ей чувство собственного достоинства, и в любом случае он король и не обязан ни перед кем отчитываться. Если у него появится любовница, лучше всего игнорировать это. Пока он не унизит ее на людях, она попытается не обращать ни на что внимания. Генриха она не любит, так что его измена ничего для нее не значит.

Но значила!

Оправив юбки, Анна вернулась на банкет, взмахом руки отказалась от предложенного ей угощения, присоединилась к королю, улыбалась и кивала, пока они разговаривали с гостями. И была рада, что Кэтрин Говард убралась с дороги.

В тот вечер Анна попросила матушку Лёве и Сюзанну помочь ей приготовиться ко сну. Она не хотела, чтобы рядом находились английские дамы. Это вызовет недовольство, Анна знала, но у нее были более серьезные поводы для беспокойства.

— Что вам известно о Кэтрин Говард? — спросила она.

Лицо Сюзанны напряглось. «Только не говорите мне, что весь двор уже знает!» — взмолилась про себя Анна.

— Она племянница герцога Норфолка, то есть кузина королевы Анны. Пост при дворе получила впервые, без сомнения, по протекции своего дяди.

И чего ради? Никто не обрадовался бы больше, чем Норфолк, если бы Генрих стал ухаживать за другой его племянницей. Наверное, он позлорадствовал бы, увидев, как Анна падет с трона королевы-консорта; ему бы очень понравилось снова подняться к вершинам почета и власти. Анна не усомнилась бы в желании этого старого лиса подставить Кэтрин на пути Генриха. Покладистая, верная долгу маленькая королева-католичка, не запятнанная связями с реформаторами, — это прекрасно подошло бы Норфолку! Анна надеялась, что забредает в мир фантазий.

— Она бедна как крестьянка! — сказала матушка Лёве. — Сказала мне, что ее отец умер в прошлом году и у нее нет состояния. Мать почила в бозе, когда Кэтрин была ребенком, и ее вырастили в доме бабушки, вдовствующей герцогини Норфолк. Ей не очень хотелось об этом говорить, она все твердила, как рада быть при дворе.

— Мне она кажется слишком развязной, — сказала Сюзанна, расплетая волосы Анны. — Она — вся насквозь Говард.

— А почему вы интересуетесь ею, ваша милость? — спросила матушка Лёве.

Анна села, чтобы с нее сняли туфли и чулки. Она решила не разглашать свои страхи, так будет лучше.

— Мне показалось, что я никогда не обращала на нее особого внимания и мне следует побольше узнать о ней. Странно, что Говарды до сих пор не нашли ей мужа.

«А может, как раз нашли», — поддразнил ее назойливый внутренний голосок.

Анне хотелось прямо спросить Сюзанну, доходили ли до нее слухи о связи короля с Кэтрин, но она слишком боялась услышать ответ. Лучше уж оставаться в неведении.

Или нет?

В последующие дни Анна обнаружила, что ее терзают сомнения: она пристально всматривалась в Генриха, когда тот приходил к ней, следила, не косится ли он в сторону Кэтрин, и за Кэтрин тоже приглядывала. Но больше поводов для волнения ни фрейлина, ни король не давали. Через неделю Анна заключила, что, вероятно, ошиблась. А когда получила в подарок от вдовствующей герцогини Норфолк дорогое украшение, то вздохнула с облегчением: казалось невероятным, чтобы герцогиня искала милости королевы, задабривая ее дарами, зная при этом, что король ищет благосклонности ее внучки.

По окончании турниров Генрих выглядел печальным и задумчивым. Анна опасалась, что контраст между ним, стареющим, и молодыми участниками состязаний привел его в уныние, напомнил об удовольствиях, которые теперь ему недоступны. В любом случае он имел причины жалеть себя, потому что был нездоров. Боль в ноге сковывала его движения, иногда он даже ходил с трудом, не говоря уже о том, чтобы сесть на коня. Мало того, у него появился нарыв, из которого сочился гной, и требовалось каждый день обрабатывать и перевязывать его, а это не слишком приятно, особенно притом что рана издавала зловоние. Анна чувствовала этот мерзкий запах, садясь с королем за стол. Хотя она и жалела Генриха, но это отвращало ее от пищи. Ей было стыдно. Он испытывал жгучую боль, и один или два раза Анна видела, как Генрих закрывал глаза и часто дышал, словно у него иссякали силы терпеть страдания.

Однажды вечером за ужином он положил на стол нож и со вздохом сказал:

— Я устал от жизни.

— Неужели врачи ничем не способны вам помочь? — спросила Анна, чувствуя себя беспомощной.

Генрих покачал головой:

— Нет, если только я не пойду под нож. Я собираюсь с духом.

В ту ночь он не пришел к ней в постель и две следующие тоже не появлялся — прислал вестника сообщить, что его принудили отдаться в руки цирюльникам, отворяющим кровь, и вскрыть нарыв.

Когда Анна вновь увидела своего супруга, он выглядел намного лучше, боль уменьшилась, хотя нога по-прежнему была перевязана.

— Я заказал новый набор турнирных доспехов, — сказал он ей.

Анне хотелось заплакать, потому что было ясно: доспехов этих ему не носить и никогда не стать атлетом-героем, каким он был в дни своей рыцарской славы.

Через два дня новый ансамбль музыкантов — Бассано из Венеции, которым Генрих даровал прибежище в Англии, — играл в покоях Анны. Король сидел рядом с супругой в окружении ее дам. Вдруг музыку прервал громкий всхлип. Все повернулись на звук, и королева увидела Анну Бассет, которая плакала на плече у миссис Кромвель.

— Уведите ее, — приказала она матушке Лёве, которая поспешила выполнить распоряжение.

Генрих дал сигнал музыкантам продолжать.

— Не могу понять, что так расстроило миссис Бассет, — сказала ему Анна, когда концерт закончился и дамы принялись накрывать стол к ужину.

— Утром я приказал арестовать за измену ее отчима лорда Лайла, — ответил Генрих, чопорно поджав губы. — Мне предъявили доказательства, что он планировал продать Кале французам. Сейчас он в Тауэре. Наверное, госпоже Бассет только что сообщили об этом.

— Какой ужас для нее и для вашей милости! — воскликнула Анна, думая, каким ударом это стало для амбициозной матери Анны. — Мне уволить ее?

— Нет, Анна. Она не совершала измены, и мне нравится эта маленькая шалунья. Можете сообщить ей, что мое неудовольствие на нее не распространяется.

— Ее отца казнят? — отважилась спросить Анна.

— Он мой кузен. Я не стану проливать его кровь. Пусть какое-то время погорюет о своей глупости в Тауэре.

Анна не ожидала от него такого милосердия.

Уже не одну неделю при дворе обсуждали коронацию Анны. Все с нетерпением ждали этого события. Однако никаких приготовлений до сих пор не велось, Пятидесятница прошла, а о коронации и помину не было.

Когда Анна пожаловалась на это доктору Харсту, его ответ был твердым:

— Я поднимал этот вопрос в беседе с королем. Вы имеете право на корону.

— Благодарю вас. Я боялась обсуждать с ним эту тему, чтобы не спровоцировать гнев. В последние недели у него так сильно меняется настроение.

— Мне это прекрасно известно, мадам. — Харст криво усмехнулся. — И я уверен, что лорду Кромвелю, или милорду Эссексу, как теперь его следует называть, тоже, так как, я слышал, позавчера король надрал ему уши и прогнал из своих покоев. Он вышел, побитый, но с улыбкой, и, смею утверждать, вскоре ссора была забыта. Если вы скажете королю, что герцог Вильгельм интересуется, когда вас коронуют, думаю, он отнесется к этому спокойно.

— Тогда я наберусь смелости и спрошу его, — пообещала Анна.