Дочь неуверенно смотрела на него. Он не собирался вспоминать о том, как травил ее и принуждал к покорности уже после смерти Анны.

– Желая порадовать вас, я хочу, чтобы вы взяли себе вот это, – сказал король и передал Марии небольшую золотую шкатулку, которая стояла рядом с его тарелкой.

Девушка открыла ее и в удивлении проговорила:

– Это украшения моей матери. – Она вынула из шкатулки толстую нитку жемчуга, а потом помрачнела. – Но этот крест – он принадлежал ей.

Последнее слово было произнесено с такой злостью, что Джейн испугалась.

– Значит, вам как раз и полагается владеть им, – сказал Генрих. – Компенсация за страдания, которые причинила вам эта женщина. – Я отдаю половину ее украшений вам, а другую – Елизавете.

– Благодарю вас, сэр, – сказала Мария. – Я очень рада получить материнские, но, надеюсь, вы простите меня, если я не стану носить остальные.

– Мы понимаем, – вмешалась в разговор Джейн, прежде чем Генрих успел заговорить.

– Продайте их, если хотите, – добавил король, – но вам понадобится хороший набор украшений, раз уж я по просьбе вашей мачехи обустраиваю для вас комнаты в Хэмптон-Корте, Гринвиче и других моих резиденциях.

Джейн протянула Марии руку:

– И мы станем подругами. Вы будете главенствовать над всеми дамами, будете первой после меня.

Мария улыбнулась в ответ. В глазах у нее стояли слезы.

Время шло, Генрих со все большим напряжением ждал вестей с севера.

– Герцоги уже должны были добраться до места, – говорил он. – Хотел бы я знать, что там происходит.

Джейн беспокоилась за сестру. Лиззи не отвечала на ее письма, может быть, она их даже не получала. И если отец и мать в Вулфхолле знают об угрозе Благодатного паломничества, они тоже наверняка беспокоятся, в том числе и за безопасность Джейн. Ведь если случится худшее и Генриха свергнут с трона, что тогда будет с ней?

Желая отвлечься от этих страхов, Джейн спросила Генриха, нельзя ли привезти ко двору Елизавету, и он согласился. Девочке будет спокойнее в Виндзоре, чем к северу от Лондона, в Хатфилде или Эшридже. Елизавета прибыла в сопровождении леди Брайан и новой фрейлины Кейт Чепернаун, красавица-сестра которой служила вместе с Джейн у королевы Екатерины. Кейт была круглолицей и курносой и по внешности не шла ни в какое сравнение с Джоан, но отличалась добротой и была исключительно хорошо образованна, да и с Елизаветой прекрасно ладила.

Сегодня они должны были обедать с дочерьми Генриха. Джейн взяла Марию за руку и пошла с ней рядом, как с ровней. У дверей в приемный зал Мария отступила назад, чтобы дать королеве пройти первой.

Та покачала головой и сказала:

– Нет, мы войдем вместе.

Мария стояла за стулом Джейн, пока все слушали фанфары, возвестившие о прибытии короля, и не садилась, пока он не занял свое место. Принесли плошки с водой, чтобы Генрих и Джейн могли вымыть руки, и Мария взяла на себя обязанность поднести королю и королеве салфетки. Потом она села за стол на помосте, немного дальше от короля, чем Джейн. Елизавета, посаженная за стол, установленный под прямым углом к главному, демонстрировала прекрасные манеры, но время от времени проказничала, на что Генрих смотрел сквозь пальцы.

Елизавета бо́льшую часть времени оставалась в своих апартаментах. Джейн иногда навещала малышку и играла с ней. Так же поступали Мария и леди Солсбери, которую девушка считала почти что второй матерью. Как приятно было видеть, что Мария радуется переменам, произошедшим в ее судьбе, получает удовольствие от новых нарядов, которые заменили ее старые, изношенные платья, и тратит вдруг появившиеся деньги на благие дела, а также вознаграждает тех, кто проявлял к ней доброту. Наконец-то она жила, как подобает жить в двадцать лет юной леди королевских кровей: охотилась, играла в карты, танцевала, музицировала и смеялась над выходками своей новой шутихи Джани.

Генриху остроты Джани тоже были по душе. Однажды вечером она насмешила его едва ли не до слез.

– Боже, шуткам этой женщины нет цены! – сквозь смех проговорил король.

– Что получится, если скрестить сову и каплуна? – спросила Джани, упиваясь восхищением своего соверена.

– Скажи нам! – приказал Генрих.

– Петушок, который не спит всю ночь! – Шутиха осклабилась.

Все снова засмеялись, но Мария выглядела озадаченной.

– Думаю, она не поняла шутки, – тихо проговорила Джейн. – Кажется, она совершенно невинна в отношениях с мужчинами. И не знакома с пошлостями.

– Не могу в это поверить, – ответил Генрих.

Когда шутиха закончила свои дурачества и слуги стали готовить зал к представлению масок, король подозвал к себе Фрэнсиса Брайана. Тот был в костюме Тезея и собирался на битву с Минотавром, хотя все равно напоминал сатира.

– Фрэнсис, королева утверждает, что моя дочь совершенно невинна, но я не могу в это поверить, – сказал Генрих. – Потанцуйте с ней. Проверьте для меня, насколько она целомудренна. Используйте слова, от которых она может покраснеть.

– Сэр, это злая шутка! – мягко упрекнула его Джейн.

– Ничего с ней не случится, – беспечно ответил король. – Не будьте слишком грубы, Фрэнсис.

Брайан усмехнулся и отошел, чтобы занять свое место среди масок. Когда начались танцы, Джейн увидела, как он поклонился Марии и вывел ее на площадку. Девушка улыбалась и держала себя грациозно. Похоже, никакие его слова не обижали ее.

Вскоре после этого Брайан вернулся к королю.

– Не могу в это поверить, – пробормотал он. – Я спросил леди Марию, не хочет ли она посмотреть на мой мерный ярд, потому что он впечатляет. Она ответила с полным простодушием, что не знала о существовании таких вещей в комнатах придворных и хотела бы взглянуть на него, но лучше приведет с собой своих дам.

– Фрэнсис, вы негодяй! – воскликнула Джейн.

– Слава Богу, она невинна! – восхитился Генрих.

Она была не только невинна, но еще и сломлена. Страдания, вызванные Великим делом, потеря любимой матери и принуждение к покорности сделали свое дело. Джейн знала, что Мария больше всего, даже больше восстановления в правах на престол, жаждет выйти замуж и родить детей. А Генрих до сих пор не удосужился подыскать ей супруга. Королева придерживалась мнения, что все это связано с недомоганиями Марии и ее женскими проблемами, о которых девушка не могла говорить спокойно: любое упоминание о них вызывало у нее ярость и прилив жара к щекам. Даже когда Джейн спросила, не хочет ли Мария, чтобы король нашел ей подходящего мужа, и предложила поговорить об этом с Генрихом, девушка залилась краской.

– Я бастард, мадам! – воскликнула она со слезами на глазах. – Ни один принц не захочет жениться на мне, а отец едва ли позволит мне выйти замуж за простого человека. Мне придется смириться с тем фактом, что, пока он жив, я останусь леди Марией, самой несчастной женщиной во всем христианском мире.

И никакие слова не могли утешить бедняжку.

Джейн все-таки поговорила об этом с королем.

– Я подумаю, – ответил он. – Но давайте подождем рождения юного Эдуарда. Тогда я с большей радостью отнесусь к замужеству Марии, потому что ее супруг не сможет строить планы сесть на мой трон.

Джейн чувствовала себя хорошо, разве что немного усталой, а потому ужаснулась, ощутив липкость между ног. Это случилось в начале ноября за обедом.

– Прошу вас извинить меня, но у меня немного кружится голова, – сказала она Генриху.

Он сразу забеспокоился:

– Пойдите и лягте, дорогая. Дамы, помогите королеве.

Этого она и боялась. Ребенок с кровью выходил из нее. Мэри Монтигл, которая помогала ей в уборной, принесла мягкую ткань и стала утешать госпожу, пока та сидела и безутешно плакала.

Кровотечение усиливалось, начались до боли знакомые ужасные спазмы. Ближе к вечеру Джейн лежала на постели, пытаясь примириться с фактом, что ее надежды снова перечеркнуты, и готовилась сама обрушить эту новость на Генриха. За королем уже послали.