Пыли в комнате на первом этаже прибавилось. Отпечатков ног больше не было видно. Никто сюда не заходил уже много недель.

Приподняв повыше юбки, чтобы не запачкать, Джейн продолжила подъем на верхний ярус. Когда она оказалась у двери в комнату, ее вдруг охватило такое сильное чувство тоски и томительного желания, будто рядом находилось какое-то живое существо, от которого оно исходило. Джейн задыхалась, в ней не осталось ни капли радости и надежды, словно она оказалась в длинном темном туннеле, из которого нет выхода.

Вскрикнув, королева бросилась вниз по лестнице. На витке между первым и вторым ярусами ей пришлось остановиться, чтобы выровнять дыхание и успокоиться. Тоскливая волна схлынула, как только Джейн начала спускаться, но воспоминание о пережитом ощущении было живо, и от этого ее колотило.

При первом посещении этой комнаты наверху старой башни, после того как там встречались Норрис и Анна, с Джейн ничего подобного не произошло. Отчаяние, которое она ощутила, – это было их отчаяние. Джейн была уверена в этом так же, как в собственном существовании, и теперь могла догадаться, что случилось здесь в тот апрельский день. Любовь между этими двумя людьми была абсолютно безнадежной: Джейн осознала это с предельной ясностью, а потому сильно усомнилась, что они поддались страстному желанию слиться друг с другом в сладостном соитии. Джейн вознесла хвалу Господу и всем святым за то, что никому не высказала своих подозрений.

Странно успокоенная, она присоединилась к своим дамам, которые явно испытали облегчение, увидев королеву целой и невредимой. Нобель радостно юлил вокруг ее юбок.

– С вами все в порядке, мадам? – спросила Марджери.

– Я едва не упала с лестницы, – ответила Джейн, – но со мной все хорошо.

Торжества не прекращались. Едва ли у кого-нибудь еще медовый месяц тянулся так долго. Они смотрели фейерверки; в июле посетили великолепные празднества по поводу тройного бракосочетания детей графа Уэстморленда – сына и двух дочерей; Генрих приехал с процессией из Уайтхолла в костюме турецкого султана, хотя все знали, кто под ним скрывается, а Джейн купалась в аплодисментах толпы. Она облегченно вздохнула, когда Генрих сказал ей, что не будет участвовать в турнирах. Нога давала о себе знать, но король старался делать вид, что не придает этому значения, хотя Джейн чувствовала, какое раздражение вызывает у супруга эта досадная помеха.

Все это время длилась сессия парламента. Однажды вечером Генрих пригласил мастера Кромвеля разделить с ними ужин и заговорил о новом Акте наследования, который должны были утвердить завтра.

– Вот как обстоят дела, Джейн. Елизавета – моя законная наследница, согласно Акту о наследовании, изданному после моей женитьбы на Анне. Но бастард не может получить корону. Поэтому новый Акт утвердит аннулирование моих мнимых браков с леди Екатериной и леди Анной, а также передаст право на наследование престола нашим детям.

Кромвель улыбнулся и наколол на нож кусок мяса. Джейн внутренне содрогнулась. В последнее время она вообще сторонилась его, и сейчас у нее было ощущение, что она ужинает со змеей. Интересно, чувствовал ли он ее неприязнь?

– Мадам, – сказал Кромвель, – парламент понимает, какие трудности и опасности претерпел король в результате двух своих незаконных браков, а также признает горячую любовь и жгучую привязанность, которую он испытывает к своему королевству и его жителям, что заставило его милость связать себя брачными узами в третий раз. Все согласны с тем, что ваш союз чист и безупречен во всех смыслах, а следовательно, ваши отпрыски, когда Всемогущий Господь соблаговолит послать их вам, ни в коем случае не могут быть по закону лишены права на наследование престола.

Все зависело от того, родит ли она сына. Джейн почти почувствовала, как у нее внутри сжимается матка. Господи, помоги мне зачать в этом месяце!

– А что произойдет, если, не дай Бог, его милость и я не обретем общих детей? – спросила она.

Генрих взглянул на нее с тревогой:

– У нас будут дети!

– В такой ситуации парламент дает его милости право назначить наследником любого человека по своему выбору, включая потомков от других законных браков, – ответил Кромвель.

Услышав это, Джейн пришла в ужас. Они уже подготавливали почву на случай, если она умрет. И хотя рассудок подсказывал, что это имеет смысл, та часть ее существа, которая продолжала болезненно переживать участь Анны, подавала все возможные сигналы тревоги. А что, если она не выносит сына? Поступят ли с ней так же, как с Екатериной, или – не дай, Господи! – с Анной?

– В настоящее время моя единственная законная наследница – леди Маргарет Дуглас, – сказал Генрих. – Ее сводного брата, короля Шотландии, я не могу рассматривать в этом качестве, потому что он чужестранец и как таковой лишен здесь права на наследование. И вообще, я не желаю, чтобы Англия становилась придатком Шотландии. Но я молю Господа, чтобы вы оказались плодовитой, дорогая. Я пока не хочу никого объявлять своим наследником. Кого бы я ни назвал, любой может возгордиться, впасть в неповиновение и даже отважиться на бунт.

– Я уверена, Господь улыбнется нашему браку, – сказала Джейн, отбрасывая прочь все свои страхи.

Джейн очень хотела, чтобы, когда Мария приедет ко двору, она ни в чем не нуждалась. Поэтому она отправила Эдварда в Хансдон с поручением: привезти список того, что считает для себя необходимым принцесса. Брат уехал, одетый роскошно, как подобало знатному лорду, каким он теперь стал, и как будто прибавивший в весе благодаря недавно оказанным ему почестям.

– Ты должен привезти ей подарок, – незадолго до отъезда сказала ему Джейн.

– Какой, например? – спросил Эдвард. – Украшение? Молитвенник? Она очень религиозна. – При этих словах он скривился.

Приверженность Марии Риму раздражала его почти так же, как злила короля.

– Может быть, красивую лошадь? – предложила Джейн.

– Отличная идея! – воскликнул Эдвард. – Я пошлю своего человека в Смитфилд, пусть купит там.

– И прошу тебя, передай от меня принцессе, что милосердие и сострадание превозмогли гнев короля. Он снова любящий отец и жаждет ее видеть.

– Я передам ей, – пообещал Эдвард.

– Она написала ему еще раз, обещала, что никогда больше не нарушит дочернего послушания и молит Господа о даровании нам детей.

– Мы все молимся об этом, – с напускным благочестием сказал Эдвард и пристально посмотрел на сестру. – Ты еще не?..

Он жутко расстроился, когда она сообщила ему о потерянном ребенке.

– Пока нет. А Нан? У вас тоже есть надежды, особенно теперь, когда ты имеешь титул и поместья, которые можно передать по наследству.

Эдвард тут же помрачнел:

– Пока нет.

– Тогда я буду молить Господа, чтобы он благословил и тебя тоже.

Эдвард уехал в Хансдон, и Генрих тут же оповестил всех, что в скором времени примирится с Марией. Придворные сразу полетели к ней, чтобы заручиться ее расположением.

По возвращении Эдвард был очень зол:

– Они прямо-таки рвались к ней, жадные до крови стервятники. Мне пришлось отправить всех назад. Мария больна. Напряжение, которое она испытала, каясь и выражая покорность отцу, оказалось слишком сильным.

Услышав об этом, Генрих встревожился. Правда, остался верен себе: ему ни на миг не показалось, что основной причиной страданий Марии был он. Нет, король считал, что его дочь сама во всем виновата. Тем не менее Генрих обеспокоился достаточно сильно для того, чтобы отложить официальный прием при дворе по поводу возвращения дочери.

– Мы сами съездим к ней, – сказал он Джейн.

Так и получилось, что однажды солнечным июльским утром они с Генрихом, одетые просто, чтобы не привлекать внимания, скакали на лошадях по дороге в нескольких милях к востоку от Хакни.

– Я послал своих офицеров за Марией, ночью ее тайно привезли в Кингс-Мэнор, – объяснил король.