Через три дня после свадьбы, когда дамы сопровождали Джейн на плавучую пристань у дворца Йорк, они были одеты так, как приказала их госпожа. Все погрузились на барку королевы, уже украшенную гербами Джейн – их написали поверх геральдических знаков Анны, – и пошли на ней вслед за лодкой короля в Гринвич. Вечером Джейн в одиночестве восседала на роскошном троне под балдахином в своем приемном зале, одетая в великолепное платье из розового дамаста и капор в форме фронтона с каймой из жемчуга и золота. Ей предстояло впервые в качестве королевы обедать на публике, эта перспектива слегка пугала ее. Джейн вспомнила королеву Екатерину за столом и подумала, что ей не вынести такого пристального внимания. Тем не менее она начала понимать, что обладает внутренними ресурсами и силой, о наличии которых даже не подозревала.

Слуги принесли стол и установили его перед ней на помосте. Накрыли скатертью из тончайшего белого льняного полотна, поставили позолоченную и посеребренную посуду, центр заняла солонка из чистого золота в форме корабля. Обед подавали очень церемонно, придворные наблюдали за новой королевой. Джейн собралась с духом и решила сделать все так, чтобы Генрих гордился ею.

Через два дня, в Пятидесятницу, король наконец вышел из уединения и вновь возглавил двор. Лицо его приняло победное выражение, когда прозвучали фанфары и королевские герольды в присутствии огромной толпы лордов, леди, епископов, членов Тайного совета, придворных и главных государственных чинов объявили Джейн королевой. По всей Англии, в городах и деревнях, были сделаны такие же оповещения. В ответ на приветственные возгласы Джейн, одетая в золотую парчу, поклонилась и вместе с Генрихом во главе процессии отправилась на мессу. За ней длинной вереницей следовали ее дамы. Джейн думала, ей никогда не привыкнуть к тому, что люди кланяются, когда она проходит мимо, но это было приятно. А кому не понравится принимать такие выражения почтительности?

Джейн сделала приношения на алтаре, как полагалось королеве, после чего снова обедала в собственном приемном зале на глазах у дам и офицеров своего двора, готовая к долгой церемонии приведения к присяге на верность, которая должна была состояться вечером.

Генрих на ней не присутствовал; он заседал в Совете. Когда вечером король пришел в личные покои Джейн ужинать, то был напряжен и резок. Она удивлялась про себя, чем обидела его? Однако вскоре причина его недовольства выяснилась.

– Члены моего Тайного совета, которые посещали Марию в Хансдоне, представили отчет, – прорычал он. – Норфолк от моего имени приказал ей признать брак ее матери кровосмесительным и незаконным. Она сразу отказалась. Он довел ее до слез, но она продолжала упорствовать.

Джейн не видела в нем ни малейшей искры сочувствия. Казалось, для него значение имело только одно: его воле должны подчиняться все, причем беспрекословно. Совесть других людей не принималась в расчет; любой, кто противился ему, должен понести наказание, каким бы близким этот человек ни был. В тот момент Джейн впервые ощутила неприязнь к Генриху, и это ее расстроило. А что до Норфолка, о нем не стоило и говорить. Он председательствовал в суде над своей племянницей Анной, вынес ей приговор и благодаря этому сохранил должность лорда-казначея. Ясное дело, издевательствами над Марией он надеялся снискать милость короля.

– Что бы ни совершила Мария, в ней течет ваша кровь, и герцогу не следовало так резко говорить с ней.

– Хм. – (Джейн подозревала, что Генриху и самому такое самоуправство не по нраву, но признает ли он это?) – Думаю, пора намекнуть Норфолку, что с его стороны разумным и полезным для него самого шагом был бы отъезд домой, в Кеннингхолл, – сказал он.

– Вы, как обычно, приняли мудрое решение, – польстила ему Джейн.

Норфолк был одним из самых влиятельных людей при дворе, и она опасалась, как бы он в один прекрасный день ради дальнейшего удовлетворения своих непомерных амбиций не встал на защиту интересов внучатой племянницы Елизаветы.

– А Мария? Что будет с ней? – спросила Джейн.

Генрих рассвирепел:

– Ее заставят повиноваться!

Он не остался с супругой, и она долго плакала, прежде чем уснула.

Утром Джейн осталась в своих покоях и пыталась наладить более теплые отношения с дамами, но тут объявили о приходе Кромвеля. Он низко поклонился, а она протянула ему руку для поцелуя.

– Ваша милость, не могли бы мы поговорить наедине? – спросил гость.

Джейн улыбнулась своим дамам, те ответили реверансами и скрылись.

Лицо Кромвеля посерьезнело.

– Мадам, мне нужна ваша помощь. Необычайно важно, чтобы леди Мария вернулась ко двору. Пока ваша милость не родит сына, за обретение которого мы все молимся денно и нощно, у короля нет наследника. Дела обстоят так, что леди Мария – наша главная надежда на будущее. Но она постоянно противится его милости в деле о браке матери, и сегодня утром он выразил намерение привлечь ее к суду за измену.

– Нет! – воскликнула Джейн. – Она его дочь!

– По закону, мадам, она также виновна в измене. Леди Мария написала мне, умоляя вступиться за нее перед королем, и я с радостью сделаю это, но сперва мы должны постараться уберечь ее от безрассудных поступков.

– Я буду умолять его милость, – не задумываясь, ответила Джейн.

– Именно на такой ответ я и рассчитывал, мадам. – Кромвель улыбнулся. – Он не сможет отказать такой милой молодой жене.

Джейн вздохнула с облегчением, получив вызов в приемный зал Генриха. Когда объявили о ее приходе и она вошла, то была удивлена, увидев стоявших рядами придворных, которые расступались, давая ей дорогу. Она сделала низкий реверанс перед Генрихом и села рядом с ним на трон, стоявший на помосте. Король виновато взглянул на нее.

– Простите, дорогая, что не остался с вами прошлой ночью, – пробормотал он, беря и целуя ее руку. – Я очень злился на Марию, и у меня разболелась голова.

Такое случалось с ним все чаще, иногда боли сопровождались появлением перед глазами черных пятен и странных вспышек света, и тогда король совершенно выходил из строя.

– Надеюсь, теперь вам лучше, – ответила Джейн.

Ей было больно сознавать, что в нем есть черты, которые могут вызывать ненависть, но сейчас тревога за мужа пересилила злость на него.

– Намного лучше оттого, что я вижу свою королеву. – Генрих кивнул стоявшему рядом мужчине со свитком в руках; это был главный герольдмейстер. – А теперь, Джейн, посмотрите, как я вознаграждаю вашу семью за преданность. Вызовите сэра Эдварда Сеймура!

Джейн ощутила взволнованный трепет, глядя, как ее старший брат приближается к трону и опускается на колени перед королем. Герольдмейстер зачитал дворянскую грамоту, согласно которой Эдвард становился виконтом Бошаном из Хатча, владения их предков в графстве Сомерсет. Потом раздался голос Генриха, который возвестил о назначении Эдварда старшиной суда присяжных Северного Уэльса, управляющим Джерси и лордом-камергером короля, а также подтвердил дарование ему нескольких поместий в Уилтшире.

Обычно серьезное лицо Эдварда осветилось радостью и гордостью. Он мечтал об этом, ради этого неустанно трудился. Однако Джейн понимала: несмотря на способности, брат получил дворянство в основном благодаря тому, что она стала королевой. Ее радовало, что она помогла ему достичь таких вершин. Джейн видела счастливые лица родителей и Нан, которая невыносимо заважничает после этого; обратила внимание на побагровевшего Томаса; уловила и взгляды придворных – завистливые, расчетливые, торжествующие. Эдвард стоял на коленях, а король накинул на его плечи мантию и возложил ему на голову венец. Посвящаемый принес клятву верности и поднялся на ноги пэром королевства и самым влиятельным джентльменом личных покоев короля.

Затем вызвали Гарри, его сделали управляющим и сборщиком податей с поместий королевы в трех графствах.

– Он хорошо справится с этим делом, вы можете не беспокоиться, – сказал Генрих.