– Скоро ты по-другому запоешь! – крикнула Анна в удаляющуюся спину сестры.

Двор – это одно дело. Здесь относились с почтением к желаниям короля и негодование не могло перерасти в открытый протест, но Англия в целом демонстрировала совершенно другое отношение. Однажды Анна поехала на охоту с Генрихом и королевой и увидела, как люди плюют в ее сторону, услышала их злобные крики: «Как она смеет покушаться на законное место доброй королевы Екатерины!» Анну это привело в ужас.

– Шлюха! – бросали ей вслед. – Ведьма! Прелюбодейка!

Женщины вели себя хуже, чем мужчины. Было страшно, щеки Анны запылали от несправедливости народного гнева. И сколько бы грозных приказов ни отдавал Генрих, сидя в седле, он ничего не мог сделать, чтобы заглушить эти голоса. Впереди их всегда ждали новые крикуны, и слова звучали еще более обидные. Но когда мимо скакала Екатерина, люди возглашали: «Победа над врагами!»

Генрих и Анна ехали с каменными лицами. Анна не предполагала, что развод короля вызовет такое противодействие.

Королева наверняка слышала и пересуды придворных, и враждебные выкрики со стороны простых людей, однако, когда они вернулись в Бьюли, оставалась любезной с Анной, разве что стала держаться немного отстраненно. Только один раз она сделала мягкий выпад. Генрих наивно полагал совершенно приемлемым для своей жены и любовницы сходиться за игрой в карты. Анна не хотела в этом участвовать, но он настаивал. Когда она выиграла, вытащив короля, что давало много очков, Екатерина улыбнулась и сказала:

– Миледи Анна, вам повезло закончить игру на короле, но вы, как и другие, хотите получить все или ничего.

Генрих гневно взглянул на супругу. Анна вспыхнула, но не смогла ничего ответить. Она находилась в замешательстве, в ней нарастали возмущение и злость. Какая несправедливость со стороны Екатерины – подшучивать над ней публично, тем более что Анна всячески пыталась пресечь ухаживания Генриха! Теперь все, кто слышал слова королевы, глазели на Анну и перешептывались, обмениваясь понимающими взглядами. Гордость Анны была уязвлена. За кого они ее принимают? За шлюху короля? Она почувствовала жар на щеках.

К счастью, королева встала, попросила у Генриха позволения удалиться и ушла. Анна сердито смотрела ей вслед. Сочувствие к Екатерине, которое она ощущала, и непреходящее чувство вины перед ней растворились. Королева была ее врагом и без колебаний повергла бы соперницу, если бы могла.

Анна повернулась к Генриху.

– Я заслужила это?! – вспылила она.

– Нет, но бросьте, Анна. Королева ведет битву, которую не может выиграть. У меня и без того хватает проблем. Сегодня после обеда на меня накричала сестра. Сказала, что поддерживает королеву и покинет двор, если я буду упорствовать и держать вас при себе. Я ответил, что она может удалиться, и она вылетела за дверь, даже не сделав реверанса. – Было видно, что вспоминание о ссоре с сестрой болезненно для Генриха.

– Она меня ненавидит, да? – заклокотала Анна. – Вчера проплыла мимо, зажав нос, будто от меня плохо пахло.

– Я не позволю ей ставить мне условия, – проворчал Генрих, явно расстроенный, потому что любил Марию. – Слава Богу, нас поддерживает Саффолк. Он растолкует ей что к чему.

В течение августа Анна, ее отец, дядя Норфолк и их друзья, к которым теперь присоединился герцог Саффолк, пользовались отсутствием усланного во Францию кардинала. Каждый вечер Анна устраивала отцу и двум герцогам ужин с королем, и за столом они по очереди бросали тонкие намеки: Уолси, мол, делает вид, что добивается аннулирования брака, а на самом деле изо всех сил старается не допустить того, чтобы папа одобрил развод. Генрих относился к этому скептически, но главное – сомнение в его душе было посеяно.

Однажды за ужином рядом с Анной сидел сэр Генри Норрис, и она всем телом ощущала его физическую близость.

Генрих объяснил:

– Я пригласил сэра Генри, дорогая, потому что отныне он будет посредником между нами. Как хранитель королевского стула и глава моего Тайного совета, он станет направлять вас, пока вы не займете положение при дворе. Этот джентльмен в высшей степени достоин доверия.

– Это честь для меня, сир, – искренним тоном произнес Норрис и улыбнулся Анне.

Тут снова появилось чувство, будто они давным-давно знакомы, и Анна поймала себя на том, что ей трудно отвести взгляд. На мгновение возник трепет взаимного влечения, и Анна была уверена, что сэр Генри тоже его ощутил.

Король продолжал болтать, не заметив мимолетного изменения в настроении своей пассии. Поэты воспевают любовь с первого взгляда. Анна часто от нее отмахивалась, считая пустой выдумкой, но теперь познала. Не важно, что она едва знакома с Норрисом, в душе не было сомнения: чувство, которое она испытывала к сэру Генри с самого начала, – любовь, и этот человек обладает всем качествами, которые привлекали ее в мужчинах. Его лицо, его крепкое тело и красивые руки, его обходительность и улыбка говорили о том, каков он.

Но сэр Генри женат, а она обещала выйти за короля. На какое-то безумное мгновение Анне подумалось: не сказать ли Генриху, что она не сможет пройти через позор, не вынесет всеобщего осуждения и посрамления. Ну хорошо, пусть она сделает это, все равно Норрис несвободен, да и Генрих не примет ее отнекиваний.

Мужчины засмеялись, и Анна вспомнила, где она. Быстро вникнув в суть шутки, присоединилась к веселью.

Норрис смотрел на нее; она это чувствовала. Когда разговор свернул на любимую тему Генриха – охоту, – она улыбнулась своему соседу:

– Вы давно при дворе, сэр Генри?

Он сосредоточил на ней взгляд своих изумительно красивых голубых глаз:

– Прошу вас, называйте меня Норрис, госпожа Анна. Ко мне все так обращаются. Да, моя семья давно связана с двором. Я приехал сюда в юности, и мне посчастливилось удостоиться чести дружить с королем, который щедро наделил меня многими должностями. Десять лет я служил в его личных покоях и в прошлом году стал в них главным.

В продолжение разговора Анна остро чувствовала: между ними что-то происходит, что-то такое, в чем они никогда не признаются.

– И каковы теперь ваши обязанности?

– Я отвечаю за двенадцать джентльменов, которые служат в личных покоях короля. Мы все пользуемся особыми привилегиями, потому что имеем право входить в жилые комнаты его милости; мы заботимся о его личных потребностях и ежедневно составляем его ближний круг.

– Значит, вы обладаете большой властью.

– Все мы, госпожа Анна, но я надеюсь, мы не злоупотребляем этим.

– А кардинал, он недоволен вашей властью. – Это был не вопрос.

– На то есть причины, – буркнул отец, сидевший по другую сторону от Анны; король и герцоги тем временем обсуждали породистых рысаков. – Тот, кто вхож в личные покои, способен давать королю советы и оказывать влияние на его милость, контролировать доступ к нему, составлять протекции. Кардинал этого боится. Как лорд-канцлер, он может держать под надзором Тайный совет, но не личные покои. Дважды Уолси пытался их «реформировать», как он выражался, что означало изгнание оттуда слишком влиятельных лиц.

– Некоторых пригласили обратно, – улыбнулся Норрис. – Мне ни к чему говорить, что кардинал не особенно популярен в личных покоях.

– А вы там отвечаете за все, – сказала Анна, избегая его взгляда; отец не должен ничего заподозрить.

– Норрис – человек, которому больше всех доверяют при дворе, – пояснил отец. – На него полагается сам король, и, да позволено мне будет так выразиться, сэр Норрис может считаться одним из ближайших друзей его милости.

– Имею такую честь, – склонив голову, скромно подтвердил Норрис.

– И король отдал ему прекрасный дом в Гринвиче.

Перед мысленным взором Анны пронеслось мимолетное видение: они с сэром Генри там вдвоем, вдалеке от двора и своих придворных обязанностей. Какое бы это было удовольствие!

Отец поинтересовался здоровьем детей Норриса. У него их оказалось трое, и Анна поняла, что ей невыносима сама мысль об этих живых доказательствах его близости с женой.