Молю Вас не оставить своим попечением это королевство, не забывать короля, моего господина и супруга, и мою дочь. Вашему Святейшеству, как и всему христианскому миру, известно, какие дела здесь творятся, какие великие обиды наносятся Господу, какой это позор перед людьми, какие упреки бросают Вашему Святейшеству. Если средство для лечения недуга не будет применено вскорости, не закончится череда опустошенных душ и замученных святых. Твердые в вере останутся непреклонны и будут страдать. Не слишком ревностные сдадутся, а бóльшая часть паствы собьется с пути, как овцы без пастуха. Я пишу откровенно Вашему Святейшеству как тому, кто может разделить мои чувства и чувства моей дочери, вызванные мученической кончиной этих достойных людей – Джона Фишера, Томаса Мора и несчастных братьев-картезианцев. Мрачное удовольствие нахожу я в ожидании того, что нам придется последовать по их скорбному пути страданий. Мы ожидаем помощи от Бога и от Вашего Святейшества. Она должна прийти без промедления, иначе будет поздно.
Екатерина знала, что, отправляя такое послание, она подвергает себя страшной опасности: если письмо перехватят, ее обвинят в попытке подтолкнуть папу к отлучению короля от Церкви и призвать к Крестовому походу против Генриха. А это по всем законам считалось государственной изменой.
Следующее письмо Шапуи пришло в ноябре, и Екатерину снова пробила тревожная дрожь.
Леди снова enceinte и громко сетует в присутствии короля, как ее устрашает мысль, что их ребенок однажды может быть отстранен от власти сторонниками принцессы; она вырвала у его величества обещание, что тот скорее умертвит Марию, чем допустит такое. Кроме того, Леди ясно дала понять: если король не покончит со своей дочерью, она сделает это сама. Если у нее родится сын, заявила она, пребывая в надеждах на скорое исполнение этого желания, тогда ей понятно, что станет с принцессой.
Екатерина продолжала чтение со все возрастающим страхом. Король заявил Тайному совету, что больше не хочет терпеть неприятностей, которые доставляют ему Екатерина и Мария, хватит с него страхов и подозрений. Он приказал, чтобы на следующей сессии парламент принял против них Акт об измене или он сам, оставив ожидания, найдет средства исправить дело! «Увидев испуг на лицах своих советников, он сказал, что тут не о чем плакать и нечего кривить лица. Если из-за этого он потеряет корону, то все равно осуществит задуманное». Но Леди Шапуи опасался еще больше, потому что именно она распоряжалась, приказывала и управляла всем, а король не смел ей перечить, особенно в теперешнем ее состоянии.
Екатерина была вынуждена сесть. Ее трясло. Слабым утешением стали переданные Шапуи слова императора: племянник полагал, что это лишь попытки запугать ее и Марию. Но если они действительно в опасности, тогда он настоятельно рекомендует им уступить воле короля. Уступить? После всего пережитого? Екатерина знала, что никогда не поставит под угрозу свою бессмертную душу таким поступком, и была уверена в Марии – ее дочь тоже ничего такого не сделает.
Мария в подавленном настроении, но, когда я предложил королю позволить ей пообщаться с друзьями, которые могли бы развлечь ее, Генрих вспылил и закричал: он позаботится о том, чтобы очень скоро ей уже не хотелось никакой компании и никаких развлечений. Она станет примером того, что никому не дозволено прекословить ему и не соблюдать его законы. И он намерен оправдать предсказание, гласившее, что в начале правления он будет кротким как овечка, а в конце станет хуже льва.
Читая это, Екатерина почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она громко вскрикнула, и тут же застучали торопливые шаги, заботливые руки подхватили ее и уложили в постель.
– Я должна поехать к ней! – восклицала Екатерина. – Я должна защитить ее! Он не может поступить так с собственным ребенком!
Девушки пытались утешить ее, но она не собиралась униматься.
– Не будет мне покоя, пока я не узнаю, что она в безопасности. Я должна молиться за нее. – Екатерина начала с трудом подниматься.
– Отдохните, мадам! Прошу вас!
– Вашей милости надо немного полежать.
– Нет! Сейчас самое важное время для молитвы!
Екатерина сползла с кровати и слегка покачнулась, однако на нетвердых ногах сделала несколько шагов до аналоя и с облегчением опустилась на колени.
– О Господи Иисусе, спаси моего ребенка! – молила она, сжимая руки. – Последи за ней и защити ее!
Грудь пронзила резкая боль. Прижав ладонь к сердцу, она ловила ртом воздух. Подбежали служанки, подняли ее и перенесли на постель. Послали за докторами. К их появлению боль ослабла, но не прошла совсем. В груди ныло, и сердце беспорядочно скакало.
Доктор де ла Саа приказал горничным снять с Екатерины платье и надеть на нее ночную сорочку. После этого он осмотрел пациентку, простучал грудь и спину, попросил покашлять. На мгновение лицо врача омрачилось, но потом он заметил, что больная вопросительно смотрит на него, и нацепил свою обычную вежливую улыбку. Обмануть Екатерину ему не удалось. Судя по тому, как она себя чувствовала, с постели ей больше не встать. «Мое время истекает, – думала она. – А что же станет с Марией?»
Однако через несколько дней Екатерина чудесным образом начала поправляться, и весь двор суетился вокруг, празднуя ее пятидесятый день рождения. Девушки хотели приготовить что-нибудь особенно вкусное, но Екатерина не могла смотреть на еду.
– Чего я хотела бы, так это бульона, – сказала она, чтобы их порадовать.
– Я приготовлю его для вашей милости, – сказала Марджери.
Она принялась возиться у очага, пока Элиза перебирала струны лютни, а остальные девушки пели, чтобы приободрить Екатерину. Бульон получился не слишком вкусным. «Марджери перестаралась с травами», – подумала Екатерина, но проглотила несколько ложек, чтобы доставить удовольствие поварихе.
После обеда у больной случился сильный приступ удушья и желудочных колик, но они прошли, так что вечером Екатерина была в состоянии сидеть у огня и вышивать. Однако продолжала беспокоиться о Марии, страшась того, что Анна Болейн уговорит-таки Генриха привести в исполнение его угрозы.
Через неделю, когда пришло Рождество, Екатерина все еще держалась, делала вид, что неплохо себя чувствует. Сэр Эдвард и сэр Эдмунд прислали слугу с бутылью вина, но она отказалась пить его, боясь, что оно может быть отравлено, а потому все они пили эль с кухни. Родители Элизы по случаю праздника отправили дочери гуся, и его зажарили на вертеле, потом пели веселые песни и желали друг другу счастливого Йоля. Екатерина сидела, откинувшись в кресле, улыбалась, но мысли ее были далеко, с Марией. Она молила Бога, чтобы тот не оставил дочь своим милостивым покровительством, и размышляла, как та проводит праздники. О Генрихе Екатерина тоже размышляла. Если бы только ей посчастливилось увидеть их обоих – обожаемого мужа и возлюбленное дитя – всего только раз в этой жизни. Это было все, чего она сейчас желала.
Назавтра, это был день святого Стефана, Екатерина поднялась утром и сидела в кресле, завернувшись в шаль, как вдруг обнаружила, что не может вдохнуть. В панике она отчаянно пыталась втянуть в себя воздух, девушки бегали вокруг и уже начали стучать ее по спине. Грудь готова была разорваться, в глазах помутилось. Она могла умереть здесь и сейчас, не имея возможности примириться с Господом. Потом каким-то чудом легкие раскрылись, но ощущение, будто ее горло сжимает удавка, сохранялось.
Екатерина откашливалась, в груди болело, ее заставили снова лечь в постель. Были вызваны доктор де ла Саа и доктор Гуэрси, но они мало чем могли облегчить страдания больной. Прожорливый волк, засевший у нее в груди, не давал покоя, передышек между приступами боли почти не случалось. Если так будет продолжаться, она умрет, это ясно. К собственному удивлению, страха Екатерина не чувствовала – только горькое сожаление, что скоро ее не станет и она не сможет любить и защищать Марию.
