Когда она передала новость о смерти сына Марии Генриху, он крепко обнял ее, закрыл глаза, лицо его исказилось от боли. Он тоже почувствовал, через какие страдания проходили Уиллоуби. Но его тревожило другое.

– В Суррее появились заболевшие, – нервно сказал Генрих. – Мы должны покинуть Уокинг.

– Поедем в Ричмонд? – воскликнула Екатерина.

– Нет, Кейт. Мария пока там в безопасности. Суррей – большое графство.

Они отправились на запад, в Гемпшир. На этот раз Генрих ехал на коне впереди, а Екатерину везли следом в носилках. Была ли тому виной болтанка на изрезанной колеями дороге или последствия недавно перенесенной болезни, Екатерина сказать не могла, но, когда они прибыли в уединенный частный дом, который Генрих реквизировал у владельца, по ногам ее на пол стекала кровь…

Екатерина наблюдала, как Мария, приподняв юбки, пыталась подражать реверансу леди Брайан.

– А теперь попробуйте еще раз для своей дорогой мамочки, – наставляла гувернантка.

Мария закачалась, а потом со смехом повалилась в ворох юбок. Она действительно была очаровательнейшим ребенком – такая беспечная, такая резвая, такая добродушная.

Стоявший рядом сэр Томас Мор весело захохотал. Этот новый личный советник короля был знаменитым ученым и прекрасным человеком. Он находился при дворе совсем недолго, однако и Екатерина, и Генрих уже успели полюбить его. Сегодня Екатерина пригласила сэра Томаса познакомиться с Марией, зная, что тот ратовал за образование женщин, и предчувствуя, что вскоре ей понадобятся его советы и содействие.

– Попробуй еще раз! – сказал Мор Марии.

Двухлетка встала на ножки, готовая порадовать этого добряка с кроткими глазами.

– Смотри на меня, – приказала девочка и сделала прекрасный реверанс.

Все зааплодировали и заулыбались, даже Мод, которая имела мало поводов для веселья. В ноябре от потницы умер ее муж, а вслед за этим она разродилась мертвым ребенком – видимо, от испытанного потрясения и глубокой печали. Они с Екатериной сблизились, разделяя общую скорбь по утратам. Дочь стала утешением для Екатерины, а потом к этому добавилось еще и ожидание нового ребенка, который шевелился у нее в животе, и ей радостно было видеть Мод немного оживившейся и проявлявшей интерес к жизни.

Маргарет Поул увела Марию: девочке пора было идти гулять. Екатерина хотела, чтобы ее дочь каждый день хотя бы недолго, но дышала свежим воздухом.

– Принцесса очаровательна, – сказал королеве Мор, когда они вместе прогуливались по галерее, выходившей окнами в сад Гринвича.

– Я слышала, сэр Томас, что ваши дочери хорошо образованны. – Пока Екатерина говорила эти слова, ребенок у нее под сердцем ворочался и пинался.

– Меня осуждали за то, что я даю им такое же образование, как сыновьям, но я не вижу оснований, почему дети не должны быть воспитаны одинаково. Девочки не менее способны к учебе, что видно и на примере вашей милости. Англии повезло иметь королевой такую благочестивую и образованную леди.

– Вы мне льстите, сэр Томас! – Екатерина улыбнулась. – Скажите, как дела у леди Элис?

– Моя жена отлично себя чувствует, мадам, и все так же решительна и прямолинейна, как обычно! – Мор хохотнул. – Конечно, я шучу, мадам! Я необыкновенно счастлив в семейной жизни. Несмотря на то что Элис, пренебрегая поучениями святого Павла относительно покорности мужу в доме, женщина весьма решительная и достойная соперница в спорах.

– Мне не терпится познакомиться с ней, – улыбнулась Екатерина.

Задержавшись у окна, Екатерина следила за Марией: та скакала по саду, сбросив на землю накидку, хотя стоял ноябрь и было холодно. Мор остановился перед висевшим на стене портретом:

– Неужели это мой друг Эразм?

– Он великий ученый. Король и я – мы оба очень высокого мнения о нем.

– И великий гуманист. Я горжусь знакомством с ним. Как говорит Эразм, жизнь без друга – не жизнь, но смерть; наша дружба совершенно особая и длится уже много лет. В моем доме всегда готова комната для него, если он вдруг удостоит меня посещением.

– При дворе ему тоже всегда рады. Ученых мужей король любит несколько больше, чем развлечения. Сэр Томас, он просил меня пригласить вас отужинать с нами сегодня. Вы придете?

– Это будет для меня большая честь, мадам, – ответил Мор, поклонился и поцеловал протянутую ему руку.

Генрих задумал ужин в узком кругу в покоях Екатерины, присутствовать должны были только они втроем. Он хотел подробно поговорить о предметах, интересовавших обоих – его самого и его нового друга.

Сэр Томас явился без промедления и признался, что вздохнул с облегчением, узнав об оказанном ему внимании.

– Я очень обрадовался, получив приглашение в покои вашей милости, – сказал он Екатерине. – За придворной трапезой, когда все болтают без умолку, трудно вести содержательную беседу.

– Добро пожаловать, Томас, – сердечно приветствовал Мора Генрих, дружески хлопая его по спине. – Садитесь. Обойдемся сегодня без церемоний. Я перечитывал вашу «Утопию», и у меня возникло много соображений, которые я хотел бы с вами обсудить. Это невероятно, каким вам видится идеальное государство. Я был бы не прочь устроить такое в Англии!

– Я тоже с наслаждением прочла «Утопию», – поддержала короля Екатерина.

– Для меня это двойная честь! – лучась от удовольствия, произнес Мор.

Генрих сам разлил вино, и, когда подали первую перемену блюд, выложил на стол книгу Мора. В ней было несколько закладок.

– Эта часть особенно поразила меня глубиной, – сказал он. – Если правитель не заботится о том, чтобы его подданные были хорошо образованными, а потом наказывает их за совершенные в неведении преступления, к какому еще можем мы прийти заключению, кроме того, что он сам взращивает воров, а потом карает их! – И король положил себе на тарелку кусок жареного каплуна.

– Что приводит нас к следующему аргументу, – произнес Мор несколько свободнее. – Вместо того чтобы налагать суровые кары на тех, кто нарушает закон, гораздо эффективнее снабдить каждого человека средствами для обеспечения своего существования.

– Но некоторые из них неисправимые злодеи, – заметил Генрих.

– Это правда, сир, но в этом мире очень много несправедливости. Бедность и невежество – основа многих преступлений и зависти. Какая же справедливость в том, что богач, который вообще ничего не делает, живет в довольстве и роскоши, тогда как бедный человек – скажем, возчик, кузнец или пахарь, – который трудится тяжелее, чем скот, зарабатывает себе лишь на скудное пропитание и обречен влачить такое жалкое существование, что даже скотское в сравнении с ним предпочтительнее?

– Томас, вы еретик! – скривился Генрих. – Кому дозволено ставить под сомнение положение, в котором он пребывает по воле Божьей?

– Я последний человек, которого можно назвать еретиком, – улыбнулся Мор. – Но я не осуждаю материальные богатства. Невежество и нужда изгоняются посредством учения. Вашей милости это известно лучше, чем кому бы то ни было другому, ведь при вас расцвели все свободные искусства, вы образованнее и рассудительнее любого предыдущего монарха. В «Утопии» никто ничем не владеет, но все богаты.

– Но кто-то должен пахать землю, – сказала Екатерина.

– Совершенно верно, – согласился с ней Генрих. – А некоторые призваны быть королями. Томас готов всех нас уравнять!

– Перед лицом Господа мы все равны, сир, но самым лучшим пахарем будет счастливый пахарь. Только не забывайте, что «Утопия» – это идеальное государство, в котором все совершенно.

– И поэтому оно неосуществимо. Но нечто подобное может появиться – когда-нибудь. Это могучие идеи, Томас, все короли должны прочесть вашу книгу. Я дам ее своему сыну, когда он подрастет.

Генрих улыбнулся Екатерине и гордо взглянул на ее живот.

Екатерина ответила улыбкой и отхлебнула вина.

– Сэр Томас, я подумала, это немного нескромно, что утопийцы показывают жениха и невесту друг другу обнаженными перед бракосочетанием.