Но тут Троекуров замолчал, задумался.

– Что Пушкин говорит? – спросил Маркел.

– А твоё какое дело? – сердито сказал Троекуров. – Я здесь пятый год сижу, три раза ко мне приезжали снимать, в последний раз Пушкин. И что? Да если бы было за что, давно бы меня в железа забили – и в Москву! Я же знаю, чьи это козни. Это всё Бориска Годунов, татарин, сам безродный и за собой других таких же безродных тащит. Кто такой Сицкий? А кто Пушкин? Молчишь?! А я – двадцать второе колено по Рюрику, вот как! Я, может…

И тут он опять замолчал, огладил бороду, немного унялся и продолжил:

– Ну ладно. Так, говоришь, собрался за слоном?

– Точно так, – сказал Маркел.

– А ты слонов когда-нибудь видел? – насмешливо спросил Троекуров.

На что Маркел уклончиво ответил:

– Видеть не доводилось пока что, а вот слышать много слыхивал.

Троекуров только головой покачал и сердито сказал:

– Вот так и Ряпунин в прошлом году сказывал. Всё петушился: я! я! А на поверку что вышло? Разъярился и убил слона. А слон ведь тоже божья тварь! А он его пикой под брюхо!

– Но люди говорят… – начал было Маркел.

– А что мне твои люди! – перебил его Троекуров. – Я на свои глаза видел: он всегда с пикой ходил!

Маркел молчал растерянно. А Троекуров тяжело вздохнул и продолжал:

– Ну ладно. Я что, изувер какой-нибудь, чтобы чужому горю радоваться? Вот в прошлом году Пушкин орал: Троекуров, твою…

И Троекуров замолчал, потом продолжил:

– Да! Но что было, то прошло. И Пушкин с Сицким поехали несолоно хлебавши восвояси, а я тут как сидел, так и буду сидеть до самой смерти! Я же о людях пекусь. Вот как хотя бы о тебе. Я же тебе гостинец приготовил. Не веришь? Сейчас мы тебе это покажем, это здесь рядом.

И тут он встал с лавки, хлопнул в ладоши и позвал:

– Филиппов!

Открылась дверь, и вошёл тот самый Филиппов. Троекуров сказал:

– Отведи его и покажи. И расскажи, если что будет надо. А после опять сюда. И не толкитесь под чужими окнами!

Филиппов кивнул Маркелу, и они оба вышли.

Выйдя во двор, они опять пошли мимо посольского дома. Там, рядом с домом, никого видно не было. Также и окна все были закрыты. Филиппов посмотрел на них, сказал:

– Как будто нет там никого живого. А ночью свет виден. Чего им не спится?

Маркел промолчал. Филиппов опять заговорил:

– Вина не пьют, кваса тоже. Одну воду дуют! Сорок человек – и одну воду!

– Ну а едят хоть что? – спросил Маркел.

– Баранину. Просо, – ответил Филиппов. – Ну и икру, конечно.

Маркел снова обернулся на посольский дом, хотел ещё что-то спросить, но Филиппов сказал, что им мешкать некогда. Они прибавили шагу, прошли мимо церкви и перекрестились, вышли из кремля и пошли вниз, к пристани.

На пристани было полно народу. Одни разгружали корабли, другие нагружали. Кирюхин прохаживал туда-сюда, у него под мышкой была есаульная книга, а рядом с ним вертелся некий низкорослый человек, и тоже с книгой, со своей. Это, наверное, здешний таможенный голова, подумал Маркел, но спросить об этом не успел, потому что они опять повернули и пошли туда, куда указал Филиппов. Но и там они прошли совсем немного, потому что пристань кончилась и началось плотбище.

На плотбище стояли или ещё лежали на боку недостроенные корабли, по большей части мелкие, но было там и несколько настоящих, больших кораблей, на одном из них работали мастеровые – плотничали. Маркел хотел остановиться возле них, но Филиппов повёл его дальше. И вот уже только там, за высокой кучей досок, Маркел увидел здоровенный струг, даже, наверное, не струг, а бусу. А бусы – они же и шире, и длинней, и выше стругов, и пушек на них можно поставить больше, и чердак там просторней, и товаров можно больше загрузить, и устроить загон для скота, если надо.

Подумав так, Маркел остановился. Да и если бы он этого и не хотел, то его дальше не пустили бы стрельцы, перегородившие ему дорогу. Но тут вперёд вышел Филиппов и, указав на Маркела, сказал, что это и есть тот человек, для кого всё это строится. Услышав такое, стрельцы расступились. Маркел и Филиппов прошли дальше, к самой бусе. Возле бусы стоял загорелый человек в старом азяме.

– Михалыч, принимай гостей, – сказал Филиппов.

Михалыч медленно снял шапку. Маркел подошёл к бусе и стал её рассматривать. Михалыч даже не смотрел в Маркелову сторону.

– Михалыч, обскажи ему! – сказал Филиппов.

– А что тут обсказывать, – сказал Михалыч. – Всё, как боярин велел, так и сделали. Ну и что не велел, тоже сделали, – и усмехнулся. – Потому что, – продолжал он, увлекаясь, – это же какая скотина, этот слон. Он дикий! Я его в прошлом году видел, когда он здесь лютовал, этот зверь. Двоих насмерть затоптал, между прочим! Поэтому, – и Михалыч повернулся к бусе, – возле мачты делаем загон и там вяжем цепь. Цепь третьвершковая. Слона вот тут на цепь, там выпустил – и на замок. А ключ за пазуху, а будешь в руках держать – он из рук вырвет. И вырывал в прошлом году, а как же! Было такое?

Филиппов кивнул, что было.

– Вот, – продолжал Михалыч, – теперь как его садить на бусу. Первым делом чалим бусу к пристани. Боком чалим! Здесь ставим сходни. И вот отсюда его гоним. Он идёт, а твои люди уже стоят на том боку, чтобы она не перевернулась. Он заходит, убираем сходни вот сюда. – Михалыч говорил и руками показывал, чтобы было понятнее. – Теперь заводите его в загон и запираете, тот бок можно распускать, и пусть те садятся, и можно уже отчаливать, а слону сразу давать что-то жевать, он тогда смирнеет. Лучше всего давать мочало, он может его три дня жевать, пока сжуёт. Но может и сразу выплюнуть, поэтому мочала надо взять с запасом. Ясно?

Маркел ответил, что ясно, после чего сразу же сказал Филиппову, что это надо показать Кирюхину. Филиппов послал за Кирюхиным. Маркел опять начал рассматривать бусу, ходил вокруг неё, прикидывал, потом спросил, а не будет ли слону здесь тесно.

– Не должно такого быть, – сказал Михалыч. – Прошлогодний слон был четырёх аршин роста, и это был матёрый зверь. А на этот раз, я думаю, они дадут зверя похлипче.

– Почему так? – спросил Маркел.

– Потому что так подумалось, – уклончиво ответил Михалыч.

И тут наконец пришёл Кирюхин, стрельцы пропустили его, и Михалыч опять начал рассказывать про всё с самого начала. Кирюхин слушал внимательно, иногда сомневался и спрашивал, Михалыч ему объяснял, они спорили, и так продолжалось, может, целый час. Наконец Кирюхин почти что со всем согласился, и Михалыч остался исправлять нескладности, а Маркел, Кирюхин и Филиппов пошли обратно в кремль, к Троекурову.

Когда они туда пришли, им сказали, что Троекуров ещё обедает. Они постояли в сенях, помолчали. Потом им велели заходить, но без Филиппова. Маркел и Кирюхин зашли, поклонились. Троекуров осмотрел их и спросил, глянулся ли им их новый корабль или не глянулся. Маркел смирно ответил, что глянулся. А Кирюхин, помолчав, сказал, что чего сейчас об этом говорить, сперва нужно выйти в море, и тогда…

– Ладно! – перебил его Троекуров. – Тебе никогда не угодишь. Тебе чего ни дай, всё мало. А вот за это на тебе слона! – и засмеялся.

Кирюхин вздохнул, таясь.

– О! – сердито сказал Троекуров. – Уже закручинился. А кручиниться уже некогда! Уже приходил человек от посла и спрашивал, что это за люди к нам приехали. Я говорю: это наш караван пришёл, с хлебом. А этот человек: а люди говорят, что это царский гонец. Какие, говорю, гонцы?! А он…Ну и так дальше, – сердито продолжил Троекуров. – Уже нашептал ему кто-то! Уже измена в городе! И вы поэтому вот что: собирайтесь и езжайте дальше. Вот пусть только стемнеет, чтобы он не видел, и езжайте. В Терский городок! Сегодня же!

– А караван как? А купцы? – спросил Кирюхин.

– Теперь купцы – это моя забота, – сказал Троекуров. – А твоя – это он. – И Троекуров указал на Маркела. – Его нужно спешно свезти в Персию, вот за что царь с нас спросит. – И повернувшись к Маркелу, спросил: – С тобой много добра?