– Будешь дрыгаться, сразу убью.

Сказал по-нашему. Маркел аж вздрогнул. Давненько он по-нашему не слыхивал! Неужели это наш, сразу подумалось, и он опять осмотрел незнакомца. Борода у того была чёрная, голова бритая, в татарской шапке, а сам он в татарском же кафтане… Но по одёжке разве что узнаешь? Так и Маркел одет во всё татарское, а где тут иное что возьмёшь?! Поэтому Маркел пока просто сказал:

– А ты по-нашему умеешь без запинки!

– А чего тут не уметь, – ответил сторож. – Я ваших наслушался всяких: и когда они здесь стояли, и когда ещё мы сами ходили на них.

– С Маметкулом? – спросил Маркел. – Небось на Чердынь?

– Да, и на Чердынь, – с вызовом ответил сторож. – Но и в другие места тоже: на Соль-Камскую, на Орёл-городок… Но это сейчас дела не касается.

– Ну а хоть как тебя зовут? – спросил Маркел.

– Зови хоть горшком, не обижусь, – уклончиво ответил сторож. И тут же прибавил: – Не люблю я вас всех из-за Камня! От вас только одна беда. До Ермака тут тихо жили, а теперь так жить уже не будем. И не лезь ко мне, не то убью!

И он замахнулся копьём. А потом вдруг резко выставил его вперёд, да так, что чуть было не ткнул в Маркела. Маркел сказал:

– А ты ловкий! Прямо как рында царский. Ох, они всякое могут!

Сторож на это сильно разозлился и сказал:

– А ты сиди, молчи! – И ещё раз тряхнул копьём.

Маркел откашлялся и уже ничего не прибавил. Так, совершенно молча, они просидели довольно долго, а потом сторож сердито сказал:

– Чего ты на эту яму всё зыркаешь?! Не надо на неё так зыркать! Ляжешь туда, тогда назыркаешться!

– А что, – спросил Маркел, – меня скоро туда положат?

– А что яме пропадать! – насмешливо ответил сторож. – Да и для тебя это почёт. Раньше тут Ермак лежал.

О, подумал Маркел, славно, это уже явный след! И спросил:

– А чего ему тут не лежалось? Место, что ли, неудобное?

– Да ему как раз было удобное, – ответил сторож и оскалился. – Лежал он тут себе, дышал, могила аж трещала. Но после из Кашлыка приезжают, говорят, что Кучум-хан велит, чтобы Ермак здесь больше не лежал, надо, велит, убрать его, а то неровён час вернутся урусуты и начнут его могилке кланяться. Ну и выкопали Ермака из этой ямы, и все его вещицы с собой взяли, и перенесли их на новое место.

– Вещиц было много? – спросил Маркел.

– А твоё какое дело? – злобно спросил сторож.

Маркел промолчал. Как, сердито подумал, какое, царское, какое же ещё! Но промолчал. И также и сторож молчал. А копьё держал крепко! Маркел смотрел на него, думал. Потом как бы задумчиво сказал:

– А может, ты всё это врёшь.

– Нет! Это правда!

– Побожись!

Сторож широко перекрестился. Маркел негромко засмеялся и сказал:

– А говоришь, не наш. Чего же тогда крестишься?

Сторож от злости крепко покраснел, но и теперь смолчал.

– Так всё же как тебя зовут? – спросил Маркел.

– Поп назвал Яковом, – нехотя ответил сторож.

– А! Яков! – радостно сказал Маркел и хотел ещё что-то прибавить…

Но спохватился, замолчал. Яков сердито спросил:

– А что Яков?

– Так, ничего пока, – улыбаясь, ответил Маркел. – Знал я одного Якова. Но дело пока не о нём, а о тебе. И я знаю, кто ты: ты не из ермаковских казаков, а из царёвых стрельцов. Из войска воеводы Болховского. Так?

– С чего ты это взял? – настороженно спросил Яков.

– Я по выправке тебя узнал, – сказал Маркел. – Как ты копьё, как пищаль, носишь, как шаг печатаешь. И выговор у тебя не волжский, а московский.

– Я не московский! – сказал Яков. – Можайские мы с братом были.

– А как брата звали?

– А тебе какое… – начал было Яков очень зло, но сбился, помолчал, потом сказал: – Максимом брата звали. Он был старший брат, я младший.

– Убили брата, да? – спросил Маркел.

– Зачем убили, – сказал Яков. – Сам помер, с голодухи.

– А! – только и сказал Маркел. Потом прибавил: – Перекрестись. Брату там легче станет.

Яков не стал креститься. Сидел как каменный, не шевелился.

– Ну, тогда я, – сказал Маркел, перекрестился и продолжил: – Помяни, Господи, раба Твоего Максима и прости прегрешения его вольные и невольные. – Яков молчал. Маркел прибавил: – Вот и всё. И так надо каждый день читать, утром и вечером. И ему там станет легче.

– Где это «там»? – с опаской спросил Яков.

– Ну, уж не в раю, конечно, – строго ответил Маркел.

– Ты что? – взъярился Яков. – Ты кто такой, чтобы его судьбу решать?! На моём брате грехов нет! Мой брат никого не убивал, не предавал…

И замолчал. Маркел, немного подождав, спросил вполголоса:

– А кто тогда, если не он? Ты, что ли?

– Не твоё дело, урусут! – злобно воскликнул Яков. – Пришёл к нам сюда свои порядки наводить! А вот убьём завтра тебя, на колоду положим и будем в тебя стрелять, скотина!

– Ну так это ещё только завтра, – сказал, усмехаясь, Маркел. – А сегодня не дури мне голову. Противно тебя слушать, Яша!

И отвернулся от него и лёг на землю, и даже зажмурился. Яков молчал. Эх, с досадой подумал Маркел, сейчас пырнёт копьём в спину, – но всё равно лежал, не шевелился. Так прошло немало времени. Потом Яков вдруг сказал:

– И долго ты собираешься так валяться? А ну повернись ко мне!

Маркел неспешно повернулся. Яков был красный весь, лицо в поту, глаз дёргался. Маркел подумал: эко допекло его! А Яков со злостью сказал:

– Кто ты такой, скотина, чтобы на брата моего всякие поклёпы наводить?! Мой брат знаешь какой был? Да ты мизинца братова не стоишь! И твой Ермак не стоит! И твой царь!

– Но-но! – строго сказал Маркел. – Хоть ты и в Сибири, и в церковь не ходишь, но на царя не наговаривай. Великий это грех, сам знаешь.

Яков молчал. Его всего трясло.

– Вижу, тяжело тебе, – сказал Маркел. – Ну так облегчи душу. Не молчи! А я что? Почти уже в могиле. Кому я после это расскажу? Да никому!

– Э! – усмехаясь, сказал Як. – Мурза мне говорил, что ты колдун. Опасайся его, говорил, не верь, обманет он тебя…

– Тогда молчи, – сказал Маркел и опять стал отворачиваться набок.

– Стой! – поспешно сказал Яков.

Маркел остановился. Яков облизал губы и сказал:

– Ладно, тогда слушай. Скажу всё как было. А если вдруг начну кривить, сразу кричи: «Кривишь!» Договорились?

– Договорились, да, – сказал Маркел.

– Тогда слушай. С самого начала. Мы вдвоём в стрельцы пошли, я и мой брат Максим. Максим был старший. А фамилия наша Шемеля. Кривлю?

– Не кривишь.

– Слушай дальше. Хорошо нам в Можайске жилось. А что стрельцом служить? Сходишь в караул, постоишь на стрельнице, постучишь в колотушку, крикнешь: славен город Можайск, славен город Вологда – и уже утро настало. Смена пришла, и ты три дня свободен. Вот тогда у меня и свой дом был, и своё хозяйство, и жена, и дети… А ещё мы с братом сапоги тачали. Брат, честно скажу, тачал лучше. И вдруг нам говорят идти в Москву. И мы пошли, всей сотней. Неделю из Можайска до Москвы тянулись, ох, ноги сбили, ох, плевались, какая это даль, кричали. Мы же тогда ещё не знали, что это Господь нас испытывает. Может, не кричали, так и не послали бы нас дальше. А так прогневили Бога – и послали. Да и не только одних нас, можайских, а там были ещё и дорогобужские, и смоленские, и ярославские. Всего нас было семь сотен и три пушки. Кривлю?

– Нет, не кривишь. А дальше?

– Вёл вас воевода Болховской. Нет, даже правильнее, князь Болховской Семён Дмитриевич, – с усмешкой продолжил Яков. – Очень он гордился, что он князь, и не из худородных, как он говорил, князей, а из самых родовитых. Правда, кроме родовитости, ничего у него не осталось. Злые люди говорили, что у него под Нижним всего полдеревни, и это всё его имение. Почему нам такого князя дали? Да потому что остальные отказались. А этому куда было отказываться? Этому надо было как-то выслуживаться. И как повёл нас, как повёл! И чем дальше, тем дороги хуже, реки мельче, перекатистей… Но всё-таки дошли, доплыли мы до этого, бес его дери, Угорского Камня. Да ты эти места видел, что тебе про них рассказывать, и так всё знаешь. Только ты небось шёл налегке, а с нами были струги. А струги – это царское добро, их надо беречь! И потащили мы эти струги на Камень. Ф-фу!